Последний плач по Ойкумене(уровень 1 - 3) (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

Миссия I: ПОБЕГ

Уровень 2.  
                                                                      
И этот день настал...
Мы поднялись наверх и встали шеренгами.
Пятилетняя годовщина Исхода…
Мы поминали гибель Земли.
Мы исполнили гимн и двое ребят в знак траура спустили флаг.
Мы стояли лицом к Директору и молчали. Минута молчания – это традиция погибшей Земли. У нас в Куполе пока мало новых традиций: празднование дней рождения, Рождество, День Поминовения – всё тень отошедшей Истории… К новым традициям относится празднование Дня Лета – после того как был введён Стабильный Календарь.
А потом Директор читает поминальную молитву. Голос его гулко разносился под Куполом, наполняя нас благоговейным страхом.
Я поднимаю лицо…

Купол покрывает собой площадь с огромное футбольное поле. Тяжёлый и массивный, он сложен из шестигранников прозрачного триплекса. Толстые гнутые листы, так плотно пригнаны друг к другу, что стыки между ними едва заметны. Сектора триплексов опираются на гигантские арки, которые, плавно изгибаясь, опускаются вниз. Между арками светит огромный голографический транспарант: Лишь процесс познания является основой развития мира!
Многие месяцы воздвигался Купол, многие тысячи рабочих работали на его постройке под руководством Генерального создателя Куполов, собирали его в далёкой пустыне, где он должен был стоять многие века, являясь оазисом новой жизни. А Центральный Купол, говорят ещё больше. Наш всего лишь филиал Центрального. Приняв решение строить Купола в разных сторонах света, Генеральная Ассамблея ООН решила строить их в местах суровых и ненаселённых, чтобы люди, оставшиеся за бортом жизни, не могли достичь убежища последних людей погибающей Земли, и разрушить их в приступе ярости отверженных – мера суровая, но вынужденная. И теперь, в каждом таком Куполе, есть представитель мирового правительства в силу необходимости утверждать и координировать повсюду Центральную власть. В то же время Генеральному создателю Куполов разрешили установить свой личный Купол  в знак признательности спасённого человечества. И он построил его для одарённых детей, собранных со всей планеты. Купол был назван его именем и мы, дети Купола, должны были стать символом и воплощением нового идеального человечества.
Триста десять человек.

Мы находимся на самом верху, в Зале Собраний. Это административный ярус. Здесь также учатся старшие группы и располагается множество лабораторий, исследовательских помещений и испытательных стендов. Несколько раз мы поднимались сюда, чтобы посетить обсерваторию и уникальную кабину-тренажёр космического шаттла.
Пол в Зале Собраний прозрачный, и ниже под нами виден Ботанический сад . Это второй ярус, где располагаются производственные помещения, классный и спальный модули, медицинский отсек, столовая, библиотека, зооуголок, аквариум. А есть ещё научный модуль, где живут и работают взрослые. Туда доступ нам запрещён. Их дети живут и учатся отдельно от нас. Все коридоры модулей сходятся в середине, в Ботаническом саду. Есть ещё третий ярус, на котором расположен спортивный стадион. Его составляют поля для мини-футбола и хоккея, теннисный корт, бассейн, множество спортивных залов, площадка для лыж и мотокросса. От стадиона отходит множество закрытых технических модулей. Мы бывали там на экскурсиях. И, в целом, представляем, как много задействовано механизмов, чтобы обеспечить жизнедеятельность нашего Купола.
  
А Купол секут пески. И солнце раннее красит небо розовой зарёй. Иногда небо плачет дождём. А зимой на купол опускаются белые хлопья – снег! Внутри не бывает снега. То, что сыпется из труб на спортплощадке, не считаю снегом. Пусть мы и катаемся на лыжах, а потом на коньках – но всё не то. О снеге лишь напоминает цвет одежд. Мы в белом. Белый – чистый! Так и наши помыслы должны быть цвета снега. Чтоб не повторить трагедию того, что там, за Куполом. А за Куполом мёртвая земля: она убила всё живое – поля, леса, саванны и прерии; в океанах и реках течёт мёртвая вода. Когда я смотрю с обзорной площадки  на неё, то вижу как пустынна и прекрасна она в своей абсолютной свободе от присутствия какой-либо жизни. Но красота эта смертоносна. И воздух, воздух – такой же смертоносный, и безжизненный – плывёт и пульсирует между землёй и небом. Сейчас, землю с моего места не видно, видно лишь как с её поверхности вздымаясь вверх, струятся раскалённые потоки сухой атмосферы –  будто земля в гневе стремится уничтожить и само небо, и солнце в нём. В какой-то мере ей это удаётся: синева плавится, делается свинцово-налитой; солнце, незащищённое от земного жара раскаляется сильнее – так, что на него становится больно смотреть. Оно, знаю, не пощадит нас, если мы выберемся за Купол, как не утолит нашу безнадежную тоску по истинному небу и земля – я ещё помню бездонную синеву летнего неба! – если только мы, оставшиеся люди, не примирим эти стихии.
Осталось небольшое число автономных станций – Купола. Там взрослые. Они работают над восстановлением экосистемы, а мы должны учиться, чтобы придти на смену им. Это наше Предназначение. Триста десять человек стоят в шеренгах под Куполом –  будущие Творцы и Стратеги, Конструкторы и Инженеры, Сотрудники и Техники. Среди них две категории детей: живорождённые - как я, и «пробы» - те, кто из пробирки; а ещё наши Взрослые: Заведующие кафедрами, Наставники, Экзекуторы, технический персонал – у меня было время сосчитать их всех.

А после молитвы выступление  Генерального создателя. Вблизи никто его не видел. Только лишь портреты и изображение в экране. Сейчас транслируют его выступление из Центрального Купола – там проходят официальные торжества. Он говорит в режиме реального времени. Мы смотрим в лицо нашего Бога. Он слишком велик и далёк от нас, чтобы мы могли его любить. Мы можем ему лишь преклоняться. И  беспрекословно выполнять все его указания: он знает, как выжить, он знает, как восстановить этот мир – мы ничего такого не знаем. Это он построил Купола. Динамики доносят его голос:
- У человека нет определённого места в природе. Он свободен. И поэтому ему нужно всякий раз заново определять себя в качестве части природы. А это значит, что главное в мире ещё не случилось. Оно не позади, а впереди, и всё ещё возможно. То есть мы живём в момент, когда человечество только-только очнулось после страшных лет безвременья, и начинает определять себя в качестве части творческого целого, в момент, когда ещё всё впереди. Всё, что произойдёт потом, после определения, произойдёт не без нашего участия. А за то, что случится с нашим участием, мы не можем не отвечать.
Мы с вами живём не в доме и даже не на Земле, а в космосе. Человечеству не грозит смерть, если мы сделаем обитаемым космос. Может быть, кто-то спросит из вас: а что изменится от того, обитаем ли в космосе или не обитаем, прописаны мы в нём или не прописаны? Мы всё-таки люди, а не боги, и только встаём на ноги после катастрофы. Однако, если признаем, что мы сугубо земные существа, то тогда следует признать и то, что наша жизнь основана на случайности свойств той материи, из которой мы «сделаны». Например, на случайности свойств углеродистых соединений. А это означает: сегодня в нас есть это свойство, а завтра вмешается случай и его может не быть. Из того факта, что сегодня что-то есть, никак не следует, что оно должно быть всегда – что и подтвердила Пандемия. В космосе же царит не случай, а необходимость. Для вечности нет случайности, ибо не она пребывает во времени, а время пребывает в ней. Вневременной космос – условие существования всякого времени. Теперь, когда человек станет не сторонним наблюдателем жизни космоса, а его частью, нельзя будет сделать так, чтобы его не было, и мир вернулся в исходное состояние. Это и есть залог нашего вечного существования.
Ваша цель, будущие люди, вселиться в космос. И не поодиночке, а всей командой. Человечество будет кочевать с планеты на планету, из одной галактики в другую. И всюду будут появляться диковинная флора и замысловатая фауна – вы будете строить свой новый мир!

Наш Генеральный создатель отбросил скорбь. Он нашёл те слова, которые мы хотели слышать. Достаточно мы скорбели по прошлому – пора воскресить перед всеми давно забытый образ человека-повелителя, человека-творца! И слыша его, мы ничуть не сомневались – нам действительно по плечу подчинить себе время и пространство!  Мы принимали его послание: с тем, с чем не справились наши родители – справимся мы! И цель эта манит, хотя путь к ней довольно тернист и долог. Но мы избранны! И замысел нашего Генерального осуществим. Речь не просто о потусторонних вещах. В мыслях мы давно строим наши прекрасные миры! А предназначенье человека в этом мире – сделать былью, то, что в начале мечталось как сказка!

Генеральный создатель, будто услышав мои мысли, взглянул с экрана прямо на меня, – и я задохнулся, и не смел выдохнуть и моргнуть несколько минут: слёзы восторга туманили глаза, – он обращался напрямую к нам:
- Дорогие ребята! Обращаюсь к вам не только от себя лично, но и от всех взрослых. Помните – мы живём в мире причин и следствий. В нём нет ничего такого, чтобы не складывалось самодействием законов. Это естественный мир. Но люди не живут самодействием законов. Они сами действуют. И рядом с ними появляются вещи, для которых нет естественных причин. Вещи есть, а причин для того, чтобы они были, нет. Например, нет причин для того, чтобы были Купола. Вернее, есть много причин для того, чтобы они не существовали, а разрушались. Тем не менее, они функционируют. Но как? Искусственно. То есть своим воздействием люди создали искусственный мир. И в этом мире возможно существование вещей, для которых нет причин. Лишь в Куполах сохраняются обломки человеческой цивилизации, продолжают рождаться, расти и умирать люди. Среди наших обитателей ценится одно, что может оправдать стремление жить – творчество. Творчество в Куполе – это энергия жизни, это даёт нам надежду. Мы не можем довольствоваться никакой другой застывшей формой существования. Больше творишь –  неважно в какой области – больше шансов сделать оставшееся человечество немного счастливее. Мы, обитатели Купола, как и те неясные развалины, что на горизонте, сохранившие в себе следы ушедших культур, не можем воспринимать сейчас определённого представления ни о реальности, ни даже о времени. Здесь бытиё, очищенное самой смертью от вражды и противоречий, совершенно прозрачно и позволяет прочувствовать вольное течение жизни, с её грузом забот, радостями открытий и печалью потерь, великого отчаяния и великих надежд. Мы понимаем, что жить надо сегодня и сейчас, а не находиться в состоянии ожидания жизни. Здесь одна реальность. И лишь благодаря творчеству можем чувствовать, что жизнь продолжается, не стоит на месте. Что она двигается лишь теми, кто способен творить. В наших обстоятельствах, менее всего подходящих для творчества, когда сама природа отвернулась от любого проявления жизни, оно стало наиболее востребованным товаром. Именно Творцы стали тем необходимым условием, при котором было возможным проложить русло новой жизни. Но творчество – непрочная вещь. Нужны ещё люди, которые уверенно прокладывают ему путь в этой враждебной реальности, люди,  которые своим трудом цементируют путь, те, которых называют Стратегами.

Я не относил себя к тем, кто обладал этим чудным званием - Творец, но каждый в душе стремиться стать им. Пока, на что тянул мой личный коэффициент – Стратег.
Во время речи мы стоим не шелохнувшись. Никто не говорит нам, как следует вести себя. Но напряжение, осознание эпохальности события, входят в нас, и заставляют исключить любой шум. Никто не покашливает, ни двигается, ни переглядывается. Абсолютный запрет на любое движение и шум. Слова Генерального создателя плывут в пространстве. Он упомянул о прошлых ошибках, которые допускали взрослые, будучи ещё жителями планеты, о том, как следует выстраивать стратегию будущей своей жизни, чтобы не повторить ошибок ушедших:
- Многие в прошлом говорили о свободе. Стремились к освобождению от уз государства, законов, совести. Но что они стремились освободить? И к чему это привело? Освобождение душевных стихий не есть ещё освобождение человека. Такое освобождение есть порабощение. Человек изначально находится в плену своих тёмных желаний и пороков. Изначально его сущность подвергнута тлену и разрушению. Освобождение человека, человеческой личности и есть освобождение от своих пороков и распада, а не освобождение порока и страстей в человеке и народе. Поэтому все настоящие люди –  с большой буквы! –  понимали, что настоящее освобождение предполагает момент аскезы, самодисциплины, самоограничения. Только сильные духом могут называться Новыми людьми, только сильные сердцем. Нет места слабости, нет
места нежности. Этого и требую от вас. Помните – вы избраны. Ваши Наставники научат вас отделять дух от хаоса. И Вы установите новый закон, новую власть, которая будет служить уже не одному человеку, но новому роду человеческому. Всё будет подчиняться Вам. Там, за Куполом были ветхие человечишки - порочные, беззаконные. Они становились добычей греха, а значит смерти. Я же сделаю вас охотниками на смерть, вы будете нести вечность в себе. Они были прахом земным, вы же будете светом без конца. И это не просто слова. Посмотрите вокруг: кто вас учит, воспитывает, в общем, ведёт по этой жизни? Взрослые, скажите вы? Нет! Не просто Взрослые, а Настоящие люди! Какими же убеждениями, каким мировоззрением должны  были обладать ваши родители, Наставники, чтобы, осознавая опасть гибели человечества, активно, целенаправленно, терпеливо, повседневно противостоять этому?! Смог бы подобное совершить одушевлённый прах земной?! Нет! А кто смог увидеть и поддержать реальные движущие силы прогрессивного развития человечества, осознать высшую ценность каждого человека, пришедшего в этот мир, способного и обязанного реализовать себя в полной мере – разве ветхий человечишко? Опять нет – только они, ваши Старшие помощники, истинные подвижники и титаны духа! А кто придёт им на смену, кто сможет шаг за шагом возвысить в мире дух доброжелательности и дружбы, кто может возродить новую надежду, построить новый мир – только вы, дети мои, только вы, наша надежда и смена! Слава вам, грядущие строители мира! Слава! Слава!

Мы рукоплескали! Как мы рукоплескали!
Многие девочки плакали, а мы, мальчишки, ликовали –  кричали, как и он: слава! Слава! Слава! Но славили не себя – его! Именно он спас нас. Именно благодаря его Куполам росли мы, набирались сил, знаний, духа свершений и подходили на смену своим Старшим, и этот новый мир, который мы хотели построить взамен погибшего, этот мир существовал в самом деле. Он существовал, и не только в наших головах – тогда, в Зале Собраний, он для нас начинался! Что с ним ни произошло бы, это было и оставалось нашим делом. Среди всех вариантов нашего дальнейшего существования не было ни одного более достойного, такого ради которого стоило бы жить и страдать. Мы чувствовали друг друга плечами, мы чувствовали дыхание друг друга. Мы знали, что друг на друга мы можем положиться, что найдём в своих товарищах опору и участие. Мы заботились друг о друге и не знали, что может быть иначе. Это было понимание того, что мы семья, что все тут братья и сёстры. В наших сердцах прочно сидело чувство безопасности за себя и своё будущее. Сейчас мы могли свернуть горы, сейчас было всё в наших силах.  Слова Генерального наполняли нас искренней верой, бурным восторгом. Нам хотелось удвоить, утроить своё прилежание, свои стремления к знаниям.

И когда я засыпал в своём боксе, утомлённый дневными празднествами, концертами, дружескими спортивными состязаниями с командой детей сотрудников Купола, я видел перед собой мудрое и такое доброе лицо нашего Генерального создателя Куполов. И вспоминал его последние слова:
- И помните ещё: зло прошлого, отошедшего, умершего или умирающего менее опасно, чем зло будущего. В старом зле нет острой соблазнительности двоящихся и двусмысленных образов грядущего. Мир рушится, когда человек находится во власти своих страстей направленных на будущее. Тогда он – раб, личность его обессилена грехом…
И пробивалась во мне мысль: а нахожусь ли я во власти своих страстей? Если «да», то какие они мои страсти?
И скоро, очень скоро, я узнаю какие они эти мои страсти…

Уровень 3.

   У меня всегда было ощущение одной характерной черты, свойственной среде, окружающей меня. Я ощущал её как и з б р а н н о с т ь места. Или как уникальность. Эту избранность ощущал в ребятах, меня окружавших; во взрослых, несмотря на их сухость и строгость; в воздухе; и в себе это ощущал – правда с лёгкой долей критики и истязания: в душе не был уверен в своей уникальности…

   Уникальность же нашего Купола выражалась в лёгкости общения, в совместной радости нечастых праздников, во взаимовыручке. Казалось бы, никаких причин, чтобы радоваться – все мы без родителей, старый мир погиб, преподаватели и воспитатели строгие, а мы веселы, без уныния… Но мне казалось чудом, что мы живём – живём все вместе. И то, что в любой момент я могу видеть своих товарищей, слышать мудрых Наставников. Находиться здесь, где зарождается новая эра, у истоков нового мира – разве это было не чудесно?! Вот это: нотка оптимизма, изначальности, ласковость, сочувствие, товарищество вопреки всему – и была нотой того пространства, где я находился. Просто мы готовились к своему Предназначению  - мы будем покорять новые планеты, строить новый мир, новые дома, новые машины, будем выстраивать новые взаимоотношения, и не будет там места печали и тоске!  Осознание цели своего существования делало нас мудрыми. Нам было интересно всё – всё в будущем могло пригодиться, всё было важным: любые наши поступки, любые слова. Мы понимали – в будущем такие встречи могли не повториться, жизнь – это система с неустойчивым равновесием. И единственное, что могло поддержать его в равновесии – это мы: новые люди. Но прежде следовало стать таковыми. Все плакаты, окружающие нас, все песни, которые мы пели и стихи, которые читали – демонстрировали кто они такие, как ими становятся, как следует себя менять во имя будущего. И, если бы не мы, кто помнил бы о старом мире, о том какими не следует быть? И образ нового человека настолько проник в нас, что жил не столько в еженедельных выпусках информации, в 3D-фильмах и книгах, сколько в нашем сознании. И настолько это были несоизмеримые масштабы – мы и он: человек будущего, – что всё своё время мы посвящали задаче подтянуть свои и мозг, и сознание, и тело до этих размеров. Важно было также сделать себя неуязвимым для бацилл прошлого. Существовала опасность заразиться его тлетворной красотой – ведь и в распаде есть своя красота, – его гибельными идеями. Вот и закаляли себя, не давали хода проклятому прошлому в свои души.
    Мы могли сравнивать – этот новый мир, для постройки которого нас готовили, уже существовал вокруг нас. И он был прекрасен! И законы старого мира не имели здесь силы. И мы восхищались мощью человеческого разума, абсолютным совершенством Купола. Те законы, которые управляли нашей жизнью, были написаны новыми людьми, и для новых людей. Законов этих пока мы не знали, действий их не видели – всё в Куполе оставалось вне перемен, распорядок жизни постоянным, все механизмы были скрыты за белыми панелями и работали безотказно, – но вот эта упорядоченность как раз и была сильнейшим доказательством истинности нашего дела.
    Нас захватила идея совершенства. Все передачи, все публикации, все семинары и круглые столы, которые мы организовывали в своей группе, посвящались предчувствию нашего рая: какие виды энергии будут использоваться при его функционировании, сколько у него будет фаз, какой календарь там будет можно использовать, какие критерии следует выработать для существования этого нашего нового мира. И, главное, кто окажется достоин жить в нём. Конечно же самые чистые, самые преданные этой идее, люди без сомнения совершенные. И мы с новым пылом бросались овладевать новыми знаниями.

    Ни о чём так страстно не мечтали мы как о том, чтобы набрать высокий личный коэффициент, и стать Творцами. Или, на худой случай, Стратегами. Это была высшая цель. Творец преобразует окружающее, даёт цель, и пишет законы, по которым будет строиться новый мир. И там, в будущем его ждёт красота, совершенство построенного им лично, воссозданного с нуля мира, это и будет награда за несгибаемое усердие, за лишения, и трудности, которые пришлось ему пережить. Тогда-то мы и осуществим своё Предназначение, и будет нам наградой наш чудный новый мир!
    Поэтому для большинства живорождённых набрать высший личный коэффициент было последним шансом исполнить своё Предназначение. А Стратегами, в своём большинстве становились «пробы» – рождённые в пробирках. Они не знали жалости к прошлому, а нам приходилось прошлое забывать. Они не помнили погибший мир, поэтому не знали тоски, а нам приходилось прошлое из себя выжигать. В прошлом их не любили матери, их не любили отцы и старшие братья, поэтому они  не были способны любить, а следовательно давать власть над собой чувствам, – а нам эту любовь приходилось выдавливать кровью души… В общем, они рождались сразу взрослыми, сформированными физически, не знали страстей, они были совершенны и единственное, что им требовалось – вложить в свои головы необходимые умения и знания. И это было ещё одним стимулом к тому, чтобы превзойти их. Нам был дан шанс. Мы оказались здесь, потому что имели способности. Шанс следовало использовать, мы не имели право на ошибки. Поэтому мы трудились не только над будущим, но и над прошлым. Счастливое, радостное, беззаботное из жизни вычёркивать всегда труднее, но это и есть упражнение над духом – то, чего как раз и не было у пробов. Поэтому прикладывали старание, поэтому готовили заданий в два раза больше, поэтому перепроверяли за собой всё по нескольку раз. Экраны голографов в библиотеке, на втором уровне, после ужина освещали головы только живорождённых – во всём только прилежность и старательность!  Все мы страстно мечтали превзойти и пробов, и самих себя, и заслужить похвалу Наставников.
    
Каждый неделю сверял свой личный коэффициент с коэффициентами пробов. Он рос медленно, но неуклонно. Я был на хорошем счету, и радовался жизни – быть в первой десятке хорошее достижение.

Так было до недавнего времени.
И вот в мою жизнь вторглась она.
Тогда-то и стало что-то тревожить меня – как лёгкий сквознячок, как тень облачка, коснувшаяся щеки: какая-то неправильность. И тень эта пряталось в файлах моего дневника, который пестрел вопросами, в разрозненных обрывках снов, которые удавалось удержать после побудки, в немногочисленных вещах оставшихся от той жизни, в куплетах и припевах песен прошлых  лет…   Не мог сформулировать, не мог выразить. Возникали какие-то колебания, подозрения. Я вдруг обнаружил, что имею свои воспоминания, что для меня одного существует своё прошлое.  И оно не касается всех обитателей Купола – поэтому-то и стало мне страшно. Я не подавал вида. Боялся теперь взглядов, вопросов. И обратился к Психологу нашей семьи, чтобы меня не заподозрили в сокрытии своих сомнений, и чтобы взрослые разъяснили мне моё состояние. Взрослые не вспоминали прошлого. А тем более не просили вспоминать его нас. Разговоры с Психологом обычно касались только настоящего. Сам я был бессилен что-то с собой сделать: я не хотел забывать своего прошлого. Первое, что пытался объяснить Психологу, касалось памяти. Сказал, что не мог вспомнить произошедшее после уезда мамы. Я забывал.
  
Иногда я произношу имя мамы в пустоте белой комнаты, и звук её имени звучит чуждо и незнакомо. Тень страха касается меня: я начинаю забывать – забывать, как звучало её имя: нет, не звуки букв, а имя. Ведь вместе с именем звучит и воздух, напоенный солнечным светом, и  её улыбка, и свет глаз. А сейчас лишь пустота, отзвук голых стен и мертвенный свет OLED’овских панелей. Догадка тонкой струной вздрагивает в тёмных глубинах души моей: мама умирает вновь – уже во мне. А это уже не потеря – предательство! Надо что-то делать. Сохранить не изображение в кристалле, а всю её – в душе…    И в этой комнате, со спроецированными на стенные панели пейзажами городов, дикой природы, струящимися водопадами, порхающими бабочками, едущими автомобилями и планирующими микролётами, я сознаю: пока я помню, мама будет вечной – вечно молодой. Ничто в ней не перемениться: не увянет кожа, не покроется морщинами лицо, не поседеют волосы, не надтреснет голос. И она не виновата в том, что я теряю её. Она поймёт, если я позволю умереть ей ещё раз. Но это не правильно – пусть, пусть она живет, и я приложу все силы к этому.

Но у обитателя  Купола не должно быть сомнений. У меня же они появились. Значит я плохой. Не достойный своего жребия. Вот и это было второе. Я двоился. Но об этом Психологу не стал говорить. Своего шанса терять я не хотел.

Психолог не говорил со мной о прошлом. Говорил лишь о моих чувствах. Наверно не делал разницы между исчезнувшим временем и моими переживаниями. Объясни, почему ты должен помнить? – спрашивал меня. Воспоминания тревожат, – объяснял. Ты не должен  концентрироваться на воспоминаниях. Пусть они уходят. Старой жизни нет. Она развеяна. Следует сосредоточиться на настоящем и на своём Предназначении. Я соглашался, но картинки детства как звёздочки в тёмном небе вспыхивали и мерцали тихо. Сомнения вкрадывались в душу мою: а прав ли Психолог? Почему не должен помнить? Память же не тревожила – утишала: я не был оторван от жизни. Я был живорождённым и воспитан в семье, в отличие от многих моих друзей-пробов. У меня были родители. Был брат. Память – составляющая цельности личности. Память – это человек. Память даётся нам, чтобы помнить совершенную любовь. А сможем ли мы построить совершенный мир, не помня совершенной любви?

Горько было и оттого, что я чувствовал, как исчезает мама – соскальзывает в небытиё, где-то там, вне Купола. Над ней пели пески, взвивались вьюги, плакали дожди – выглаживая холмик земли, под которым лежала она, – давным-давно, –  и всё дальше уходила, истаивая в той реальности.
И где-то там лежал отец…
И не мог найти ту силу, что была способна вернуть её и заставить слышать мои просьбы, видеть мои слёзы, называть меня по имени. Наставник говорил: воспоминания твои бесплодны. Я сам знал: мама уже забыла – и меня, и себя, и эти снега, и дожди. А про пески не знала вовсе. Но я всё ещё помнил её. И, имея память о ней, мог в любой момент вернуть её. Вернуть тихую улыбку, прикосновение тёплой руки, лёгкую походку и голос, – ласковый голос! – никто не назовёт меня так, ни у кого не услышу таких интонаций: Рё-ёвушка… Её так здесь не хватает!
И я должен был найти брата…

Если любовь принято скрывать, то память о любви тем более. Я попытался, конечно, выговориться, но всё равно прятал в себе проснувшуюся тоску по воспоминаниям о совершенной любви как дурной изъян, как внезапно открывшуюся ущербность. Да и если бы заговорил о своей тоске, то не смог бы  выговориться до конца. Может быть, я ещё не дорос, не созрел для этого разговора. Я пытаюсь выпутаться, но подозреваю, что Психолог уже видит, что я не до конца искренен в своих признаниях. Беда в том, что он знает, как обычно протекает наш разговор. Я сам чувствую, как слова мои начинают утрачивать свой смысл, когда они описывают не искреннюю мою веру, не бурный восторг или повседневность моей жизни, а расчёт, хитрость и стремление утаить правду. Для него эта встреча не нова – все мы раз в месяц ходим к нему – это прибавляет нам баллы к личному коэффициенту. Он знает, о чём я обычно думаю, и даже, что чувствую. И в большинстве случаев оказывается прав. Конечно, я могу кинуться в этот омут, потеряв голову – тем более даже предчувствую наслаждение от тонкого холодка ужаса предвидения разрушения своей личности – и нас предупреждали об этом. По счастью, рядом сидит Психолог. И он застыл, вглядываясь в мои глаза - в деле, поначалу, участвуют только глаза: это всего лишь недоразумение или парень действительно пытается рухнуть с катушек? И я не могу доставить ему такой радости.
     Психолог сидит рядом, и я могу обратиться к нему, как к себе самому. Нет сил выдержать этот проникновенный взгляд: знаю, что он был там, наверху, когда произошла катастрофа. Он остался в живых – вошёл под Купол с последней партией уцелевших. И катастрофа навеки отпечаталась в его глазах. Он был человеком прошлого и знал, что не увидит будущего мира. Он молчит. Я прямо чувствую, как молчание вязко обволакивает нас. В моих глазах нет пустоты вселенской катастрофы, и я говорю…

- Вам не бывает скучно? - говорю я.
- Почему ты спросил об этом? – Психолог не кажется удивлённым.
- Ну, то, что в вашей  жизни уже не случается ничего нового…Что вам заранее бывает всё известно…
- Странно, что ты спросил об этом, - Психолог казался задумчивым. – Ты знаешь, каждый следующий день – он новый. И потом, я ничего не знаю, просто  предвижу варианты. И выбираю наиболее вероятный. Вот и вас учу предвидеть результаты своих страстей, своего мышления, – на его губах улыбка сфинкса, улыбка, которая знает, отлично знает что творит, – очень неуклюже творит, – сидящий перед ним подросток.
- Моя судьба не повториться в ваших судьбах. Это, наверное, и к лучшему. Однако трудно научиться управлять страстями, которые не пережил, а ещё труднее научить этому. Вы никогда не поймёте нас – старшее поколение – потому, что не жили теми страстями, которыми жили мы, а мы вас понять можем, потому, что ваша жизнь  - это наша жизнь, но уже пройденная, обкатанная, прочувствованная…

Я вижу, – в его глазах вижу, –  как в голове его кружат сотни вариантов объяснений моего случая. И сотни тысяч их – возможных дальнейших действий. Мог ли я предвидеть действия каждого своего слова в этом кабинете? Да, но предвидения мои слабы, несовершенны. В какой момент я должен произнести правильное слово, чтобы вернуть былую лёгкость общения, подтверждение своей безупречности, своего психологического здоровья? Конечно, он не забудет этого нашего сегодняшнего разговора. Он хочет истребить вечность, хочет вырвать из моего сердца, – оказавшимся таким человеческим, слишком человеческим! –  чувство вечности и тоску по вечности – и вложить это себе в сердце, чтобы чувствовать себя живым. Как охотник, почуявший дичь теперь будет он преследовать, пока не достигнет своей цели. Два выхода у меня: суметь скрыться, затаиться –  и другой: самому избавиться от напасти. Но я знаю, уже давно знаю, что буду хранить свою вечную боль, свою вечную любовь.
Как хранит свою вечную боль Психолог, в глазах которого отпечаталась катастрофа гибнущего мира.

- На последних авиафургонах, в тесном пространстве, скрючившись, эвакуировался я. Ты знаешь, что лимит на психологов был большой – жизнь в замкнутом пространстве, в окружении одних и тех же лиц, чревата психозами, люди старого мира нуждались в психологической помощи. Компьютер выбрал и меня в числе других специалистов. Решающим фактором  было и то, что я был холост и достаточно молод. Так вот, я уезжал, а рядом бежали люди, цеплялись за борта, умоляли, а в душе моей гнездилось гаденькое чувство превосходства. А потом фургон поднялся в воздух, и люди с криком срывались вниз и проклинали, проклинали нас... Но страшнее самих этих событий было осознание того, что ничего в мире уже не сможет ошеломить меня. Я достиг самого дна нравственного падения – когда чувство животного удовлетворения: спасся, спасся, буду жив! Буду жить! – затмевает собой все остальные чувства, привитые долгой историей цивилизации: сочувствие, сострадание, самопожертвование…

- Когда первое чувство эйфории прошло, когда мы летели над землёй, то вот меня в первый раз и посетила мысль, что на этой земле уже не произойдёт ничего нового: не родятся новые дети, не наступит новая весна, не напишутся новые книги, и даже не заболеют новые больные, и Солнце совершало свои последние восходы – земля одряхлела, наступала та полнота дней, о которой говорилось в Ветхом Завете. Это был Закат цивилизации! Закат жизни. И почему-то я уже знал, откуда-то знал, что так и должно было быть – иначе и не могло быть.
Мы летели над федеральными трассами и, казалось, под нами шло всё человечество, гонимое страхом: измученные женщины, спотыкающиеся дети, расслабленные солдаты. Усталость, накопленная ими за эти месяцы, испускалось с их опустошенных лиц, которые они поднимали вверх, глядя на счастливчиков летящих куда-то; усталость, а точнее обречённость сквозила в их отрешённых взмахах рук, перестановках ног, сгорбленных фигурах – бег, бег: бессмысленный, отчаянный... Я не был уверен – осталось ли в них что-то человеческое. Я видел лишь равнодушное стадо существ – страшное в своём тупом желании выжить, цепляющееся упрямо за ускользающую жизнь. Вот тогда я понял философа, который говорил о надежде как о наихудшем из зол, ибо она продляет мучения человеческие.

Психолог помолчал и продолжил.
   - Они шли и не знали, что и мы прокляты в этих летающих гробах. Что усталость и в нас. Сейчас ничего не было важным: погибал мир, а мы ещё в своей тщете, пытались воспротивиться этому; в своей гордыни, отказывались достойно принять, отмеренное нам. Вот и сидели в придорожных забегаловках, топя горе в вине. Все мы там были лишены души – тени погибающего мира. А когда теряется душа приходит мертвенность. Всё веяло ей в той сумрачной придорожной забегаловке.  Помню маленькую девочку. Она потерялась в тоске и запахах распада. И я, чтобы как-то утешить её, взял к себе на колени. Бармен включил радио, и весёлые песни в этой атмосфере вселенской катастрофы звучали чудовищнее траурных. Я накормил девочку, и она уснула на моих руках. Я смотрел на её спокойное лицо, на дорожки подсохших слёз, в её сне царил мир – она чему-то тихо улыбалась! И я в тот миг был способен оберечь её безмятежность и беззащитность. Пусть на миг, на единственный миг! В тот момент меня посетила абсолютная любовь, Рувос! Для нас не существовало смерти: когда есть такая любовь Рувос, не существует смертного мира. Только тогда я понял, о какой любви говорил Христос! И в тот же миг я был сброшен во глубины ада – дали команду на отлёт! Ты знаешь, нельзя предавать человека, доверившего тебе свой сон. Я хотел взять её с собой, но офицер, ведавший командой, отказал. Я хотел остаться с девочкой, беречь её сон - всё стало неважно! Важен стал сон этого ребёнка. Мне сказали, что не намерены терпеть капризы взрослого человека. Они подхватили меня, девочку вырвали из рук. Я всё говорил хозяину закусочной, всё кричал: обещай, что позаботишься о ней, обещай! А он лишь смеялся : обещаю лишь то, что помрём мы вместе! И долго я видел растерянный, недоумевающий взгляд пятилетней девочки, которая доверила мне свой сон, а значит жизнь, а я предал её…
Теперь, должно быть, она в другом мире – в прекрасном и светлом. Нашла там своих родителей. И вспоминает ли меня, взрослого человека, который накормил, утешил, а потом оставил умирать?

- С тех пор я работаю здесь, Рува,  - Психолог встал и прошёлся вдоль стола. – Подумай-ка, смог ли я нормально работать, жить, если бы всё время копался в прошлом? Чувство вины жгло бы меня, не давая мне нормально функционировать. Несомненно, воспоминания ценная вещь, но для настоящей жизни они не нужны. Сейчас мы живём с нуля, и воспоминания нужно создавать с нуля. Ты не должен допустить, чтобы прошлое влияло на твоё настоящее – иначе ты подвергаешь опасности себя, нас и ещё страшнее – наше Дело, наше Предназначение – ты понимаешь, о чём я?
Он навис надо мной и вперил в меня свой взгляд. В его зрачках я видел себя и искривлённую перспективу кабинета. В кабинете Психолога ничего не было лишнего: компьютер, стол со стулом. И второй стол со стулом для нас – его собеседников. И голые стены. При необходимости он активизировал компьютер в нашем столе, и просил заполнить ряд анкет или тестов. При мне он никогда не заглядывал в свой компьютер.
Я слишком хорошо его понял. Чтобы выжить в новом мире надо уметь забывать. В силу слабости человеческого духа мы все подвержены изменениям, как и среда окружающая Купол, с которой мы взаимодействует. Но поскольку среда больше человека, то она и диктует необходимость изменения для человека. При этом от среды идут разные сигналы, в том числе и направленные на разрушение. Такими сигналами, по мнению Психолога, являются наши воспоминания. Но теперь ему не удастся так же легко переубедить меня как раньше. Теперь, когда у меня появились личные воспоминания, а в связи с этим и личные переживания, его моральная опека надо мной закончилась. Мои воспоминания несли малое количество информации, но вызывали большие последствия. Для всей моей творческой деятельности. И я не нёс большой платы за это. Вот это было ценно.
А ещё было странно то, что я спросил Психолога: почему я забываю? А он ответил мне почему я должен забыть.
Я ничего не сказал ему про Мэри-Кей.