Это был один из тех ноябрьских дней, когда думаешь, пусть лучше мороз будет, чем этот ледяной пронизывающий ветер, когда знаешь что нужно размяться, что нужно хотя бы пройтись, но не можешь даже подняться на ноги. Ветер дул с моря, с холодной бесконечной глади, где по берегу гуляют чайки, а волны с шипением облизывают песчаный пляж.
Корана сидела на сухом полуразваленном бревне кутаясь в тёплый плащ на несколько размеров больше её самой. Длинные соломенные волосы прядями выбились из-под воротника и теперь лентами плавали по ветру, застилали глаза. Долгим грустным взглядом больших синих глаз девушка, не отрываясь, глядела на широкую пыльную дорогу, исчезающую за поворотом. Дальше её скрывала полоса серого угрюмого леса, над которым садилось солнце. Корана знала что сейчас, когда темнеет очень быстро нужно поскорее возвращаться в деревню. Приготовить себе чего-нибудь поесть, постараться не отложить еду нетронутой, ведь она и так на человека не похожа – кожа и кости! Но Карана не хотела уходить, не хотела терять надежду на то, что и сегодня день прожит в пустую и не вернётся уже больше тот, кого она ожидает... Во всяком случае, не вернётся сегодня.
- Уж десятый год пошёл – его нет! – как всегда скажет ей кто-то из соседей. – Посмотри, какие красавцы вокруг тебя вереницей ходят! Не жди его! Все кто смог уже с войны вернулись. Мать-земля твоего не отпустит!
Корана постоит на месте, послушает, посмотрит вокруг на тех красавцев, которые «вереницей ходят» и молча пойдёт обратно в дом. Если б кто-то знал, как ей противны эти румяные щекастые лица этих «красавцев» и как нахватает ей бледного, но до боли любимого лица Энна.
Корана помнила тот летний день, когда он уходил на войну как вчера. Ну, а этих десяти лет, как не было.
Было очень жарко и на небе ни облачка. Матери провожали своих сынов: кто плакал, кто не подавал вида. Мать Энна, очень сильная и тяжёлая характером женщина мало как выдавала свою боль, отец тоже только лишь обнял его и сразу ушёл в дом. Зато вот она, Карана, рыдала как маленькая, отказываясь выпускать своего любимого из объятий. Чувствовала она, ей Богу чувствовала, что нельзя ему уходить! Почему он тогда её не послушал – с силой оторвал её руки от своих плеч и твёрдым голосом сказал:
- Я вернусь Карана, слышала меня? Жди, что бы ни случилось и тогда вот увидишь я вернусь!
Эти его слова до сих пор были твёрже всего того, что ей наговаривали соседки. Именно поэтому она его и ждала.
Тогда он ещё заулыбался, глядя на неё, крепко обнял, поцеловал в голову... и ушёл. И ушёл не на четыре года, как большинство, а на бесконечные десять лет.
Карана почувствовала, как ей становится тяжело дышать. Без него каждый вздох на выдохе. Она и сама того не заметила, как съехала с бревна на пыльную холодную дорогу, и даже не заметила того, что уже давно плачет под леденящим душу ветром. День за днём она вот так выходит на дорогу и ждёт его.
Однажды ей приснился сон, плохой кошмарный сон, в который она не хотела верить. Это было сражение, поле битвы, выгоревшая полумёртвая земля. Кругом темно, скорее всего, ночь, или очень поздний вечер. И это темноту озаряют вспышки боя, слышится лязг и грохот оружия. Потом она увидела его. На скуле ещё не успевший затянуться глубокий порез, лицо измученно болью и долгими скитаниями, испачкано грязью, в глазах уже нет былого очарования. Энн еле шел, глядя куда-то вперёд, словно искал кого-то взглядом. Одежда кое-где порвана, заляпана кровью. И вдруг он остановился, прижал ладонь к правому боку, затем поднёс к лицу, на ладони была кровь. Тут Карана поняла, что его бок вспорот и только теперь заметила на том месте пятно, потемневшее от крови. Она увидела как какой-то солдат, очевидно, его друг подбежал к нему и уже падающего подхватил. Он аккуратно положил его на спину, придерживая руками. Этот солдат плакал, а Энн что-то ему говорил, слова были не разборчивы, но достаточно твёрдые. А потом он замолчал и замер, глядя уже не видящими глазами куда-то в небо. Солдат всё плакал и тряс его за плечи – Энн был мёртв.
Нет, Карана не верила этому сну, как бы не правдоподобно он не выглядел. Она чем-то поперхнулась, и изошлась тяжёлым мокрым кашлем подложив белоснежный платок к губам. Когда приступ её отпустил, и она посмотрела на платок, на нём были пятна крови. Это всё проклятая болезнь, врачи говорили, ей осталось совсем не долго, да и сама она об этом прекрасно знала. Всё это из-за нервов из-за болесной разлуки. Вот вернётся Энн, и всё прекратится в тот же момент.
Неожиданно грудь прорезала адская боль и Карана даже вскрикнула чувствуя как грудную клетку сжимают невидимые тиски. У неё потемнело в глазах, и она повалилась на дорогу лицом в пыль не в силах дышать.
Прошло какое-то время, прежде чем она смогла найти в себе силы подняться и стряхнуть пыль и вдруг увидела, что по дороге кто-то идёт. Так неторопливо, совершенно не спеша.
О, Господь милосердный! Карана подскочила, задевая полы плаща, и чуть вновь не повалилась наземь. Это был он, это был Энн, ведь только его здесь ждут, только он может идти по этой дороге, предназначенной только Ей и Ему. Она стояла, боясь двинуться с места, боясь нарушить этот хрупкий миг, боялась, что это сон. Вот его уже можно разглядеть в сумерках. Лицо, ну точно как во сне – испачканное, с этим чудовищным порезом на скуле, который так и не затягивается. Да и глаза не блестят: «Что же пришлось тебе вынести милый? Каким же ты стал... другим».
Карана чувствовала, как по телу разливается приятное тепло, которого она так ждала все эти годы. И в последний момент ей даже показалось, что Энн помахал ей левой рукой, где ладонь была вымазана кровью его раны. И только после этого она упала на дорогу и больше не могла подняться. Секундой позже произошло, то чего она так ждала все эти годы – Карана умерла.