Раиса Марковна Винокурова-Топельберг никогда не претендовала на льготы, полагавшиеся членам семей жертв сталинских репрессий, разумно полагая, что с "ними" лучше не связываться – себе дороже обойдётся. Раису Марковну вполне устраивала её комната с уличным балконом, в центре Баку, на втором этаже четырёхэтажного капитального дома, и скромная пенсия бывшего бухгалтера.
Дом был выстроен в начале века одним из бакинских нефтепромышленников, и имел поначалу два этажа. Однако, мощные стены метровой толщины из прочного известняка и надёжный бетонный фундамент, при заливке которого не было украдено ни килограмма цемента, позволили в 30-е годы надстроить на них ещё два этажа, правда, высота каждого почти вдвое уступала пятиметровым потолкам двух первых.
Пять лет Раиса Марковна прожила в Туруханском крае Сибири, куда она последовала в ссылку за мужем с эсеровским прошлым, вплоть до его кончины там от круппозного воспаления лёгких. "Экскурсией по сталинским местам" называла она потом эти годы, не вдаваясь в подробности. После этой "экскурсии" ей не были страшны любые условия коммунального быта, благодаря приобретённой уживчивости с людьми и, кроме того, обладанию таким взглядом над приспущенными на носу очками, встретив который отпадало всякое желание в чём-то ей перечить, а тем более, пререкаться по мелочам.
Она никогда и никому не жаловалась на своё одиночество, да и не чувствовала себя одинокой, проводя своё свободное время в заботах и общении со своими двумя сёстрами – старшей, Марией, и младшей, Сонечкой, и их многочисленным потомством – у одной только Софьи Марковны этого потомства насчитывалось ровно восемь «братьев, из коих три сестры», да у Марии Марковны – дочь-красавица. Никто из племянников, с самого рождения видевших это доброе и заботливое лицо рядом с материнским, не признавал за тёткой права на отчество или разделяющее, отстраняющее от себя – «тётя...», поэтому вслед за матерью все звали её запросто – Раинькой,
Соседями Раисы Марковны по коммуналке были люди довольно заметные – дочь одного из лидеров среди 26 Бакинских Комиссаров во времена Бакинской Коммуны Ивана (Вани) Фиолетова – Галина Ивановна с мужем и дочкой – в двухкомнатной слева, и в трёхкомнатной справа - семья управляющего районным Плодовощторгом Садреддина Байрамова. Жена Садреддина Мириам была лет на 12-15 моложе мужа, но почти не уступала ему в росте, а по комплекции превосходила его не менее, чем в полтора раза.
Коммуналка всю прошедшую неделю жила ожиданием важного события – свадьбы "молодой" Байрамовой со своим троюродным братом со стороны отца, Сабиром Зейналовым. Хотя Севиль Байрамовой уже года три-четыре было за тридцать, и мало кто не догадывался об этом, но вслух принято было говорить о возрасте "под тридцать", а лучше – "за двадцать пять". Но если этим фактором ещё можно было в какой-то мере манипулировать ко всеобщему удовлетворению, то с некоторыми иными, внешними параметрами её личности, оказалось сложнее, что и задержало, собственно, её пребывание в девичестве на добрый десяток лет. Природа наградила Севиль отцовским профилем, приметным двумя выдающимися (буквально) деталями – носом и подбородком, и его же худосочной комплекцией. Со стороны матери ей достались уживчивый характер, таланты умелой хозяйки, тяга к знаниям, благодаря чему она уже несколько лет, после защиты кандидатской диссертации, возглавляла химическую лабораторию на одном из нефтеперерабатывающих заводов.
Однако, уже нескольким сватанным ей раньше "женихам" явно нехватало времени и воображения на то, чтобы разглядеть эти качества Севиль сквозь её, мягко говоря, непривлекательное обличье. Им, видимо, легче было представить её верхом на метле, чем в роли хозяйки дома и собственной "половины". Не прельщало даже предполагемое приданое невесты, включающее, по слухам, не только плоды и овощи из хозяйства Садреддина, поскольку до практических переговоров и соглашений дело ни разу не доходило.
Когда родители Севиль потеряли всякую надежду найти жениха «на стороне», взгляды их обратились на изыскание «внутренних резервов». Вот тут то в поле их зрения и попал Сабир Зейналов. Садреддин никогда не был близок со своей кузиной Пикя-ханум и её мужем Рагимом, в основном, по двум причинам – из-за удалённости местожительства (посёлок на северном побережье Апшерона, в часе езды от города) и, конечно, разницы в социальном положении – Рагим много лет работал банщиком в поселковой бане, а кузина – «техничкой» в местной школе, как называли с недавних пор школьных уборщиц.
Сабир с детских лет коплексовал по поводу социального положения родителей, точнее, с той минуты, когда в четвёртом классе на вопрос учительницы о родителях сообщил:
- Моя мама – Пикя-ханум, уборщица в нашей школе, а папа – Рагим, тёрщик в бане, - будучи уверенным, что на столь общественной работе их невозможно не знать и не уважать...
В классе раздались смешки, а «головастик» Алишка, сын председателя поселкового совета, ехидно уточнил:
- Папа – в женской бане?, - чем вызвал взрыв детского смеха.
Молоденькая учительница, в попытке вернуть класс к деловому настрою, соответствующему проводимой ею «кадровой работе», авторитетным тоном заявила:
- Ну и что ж, что в женской, - как бы утвердив отца в этом неприглядном (или, скорее, как раз, в «приглядном») статусе. На что «вседозволенный» Алишка, состроив невинную физиономию, спросил:
- И вы, Зара Ахмедовна, там его видели?
Класс настороженно притих, учительница вспыхнула, мгновенно представив, как этот наглец мысленно раздел её, но сдержалась, и глядя с улыбкой в глаза «сынка», отпарировала:
- Нет, мальчик, у меня дома ванная... И вставать надо, когда задаёшь вопросы старшим, - и вызвала к доске следующего по списку ученика...
После уроков Сабир «научил» Алишку уважать родителей, расквасив ему нос и изваляв его (и себя) в ближайшей грязной луже, но чувство унижения осталось надолго.
После восьмого класса Сабир поступил в строительное ПТУ, и вот уже почти двадцать лет строил морские сооружения для нефтегазодобычи, последние 12 лет – в качестве весьма уважаемого прораба.
Первый опыт семейной жизни оказался неудачным. Около пяти лет он прожил с Галиной – табельщицей их строймонтажного управления, оказавшейся в быту вздорной и капризной бабёнкой, не желавшей иметь детей – «поживём пока для себя», а к тому же до него стали доходить слухи, что не только «для себя». Поколотил её пару раз, убедился, что «горбатого могила исправит», и развёлся.
Через некоторое время родители и стали заводить разговоры про Севиль. Они изредка встречались с Байрамовыми, в частности, пару раз приглашались на «смотрины» очередных женихов, как родственники «со стороны невесты». Садреддин в эти разы даже свой служебный «Москвич» за ними присылал, правда, обратно приходилось возвращаться на электричке. На одной из таких встреч, а точнее, после неё, с результатом «как всегда», и возникла идея «теснее сплотить родственные ряды».
Поначалу Сабир встретил смехом разговор с ним родителей на эту тему, но после третьего или четвёртого упоминания имени Севиль рядом со своим, всерьёз задумался. Он с детства редко виделся с сестрой, но знал достаточно о её смекалке, энергии, развитом чувстве юмора, в том числе и умении посмеяться над собой, а с годами, и особенно в последние дни, был столько наслышан о её качествах домашней хозяйки («а какой плов, а кюфта-бозбаш, а пахлава-а-а – пальчики оближешь...»), что невольно задумался : «А почему бы и нет?». Опыт семейной жизни с миловидной Галкой лишь подтвердил справедливость такой народной мудрости, как «с лица воды не пить», тем более, что для него внешность Севиль была привычна, и, в общем-то, уродкой она не была. О приданном Сабир не думал, т. к. и сам зарабатывал неплохо, да и Севиль... Квартирой он, как строитель, был давно обеспечен, вот, правда, от «Волги» в качестве свадебного подарка он бы не отказался.
Сабир знал, что азербайджанские традиции не препятствуют подобным родственным бракам, и даже был знаком с несколькими такими счастливыми полноценными семьями.
...Со дня помолвки прошло уже полгода, время, вполне достаточное для того, чтобы оба «молодых» убедились в схожести своих взглядов и вкусов, и если он ещё не воспылал страстной любовью к своей суженой, то разумом уже воспринял её, как подарок судьбы. Поэтому решили нарушить традицию - не тянуть со свадьбой до положенного года, а сыграть сейчас в ограниченном кругу родных и близких. Севиль не возражала – она давно рассталась с девичьей мечтой о «шикарной» многолюдной сваадьбе, уже понимая никчемность этой «пыли в глаза» и не желая подставлять престиж отца под неизбежные в таком разе перешёптывания (и не только) «доброжелателей» - откуда берётся? известное дело... из тумбочки, хи-хи-хи...
Зная о предстоящем праздненстве, Раиса Марковна и Галина Ивановна пользовались коммунальной кухней только до среды, заготовив необходимое впрок и предупредив Мириам, что на вторую половину недели предоставляют этот важный стратегический объект в её полное распоряжение.
В четверг под вечер к Раисе Марковне наведалась Мириам. Они ежедневно встречались на кухне, в общем коридоре, у других мест общего пользования. За окнами коридора на блоках-роликах были протянуты через двор бельевые верёвки, на которых соседи по согласованному между собой графику вывешивали для просушки выстиранное бельё. Однако, в квартиры друг друга заходить без особой надобности было не принято
Раиса Марковна догадывалась о причине прихода соседки, но уважая традицию народа любую беседу начинать неторопливо издалека, усадила Мириам на диван, присев рядом.
- Ну что, голубушка, намаялась, небось, с семьёй да с хозяйством... Посиди, отдохни, дела не убегут...
- Ой, не говори, Раиса Марковна, лучше бы дела убегали, а то убегает время, а дела стоят на месте...
Мириам всегда отличалась природной сметкой, была остра на слово на всех известных ей языках – азербайджанском и русском настолько, что даже муж, по меньшей мере, на людях был очень осмотрителен в обращении к ней. Она неплохо владела русским языком, несмотря на то, что за плечами имела лишь сельскую школу-восьмилетку, где четыре местных энтузиаста-мюэллима (учителя) преподавали детям всю школьную программу от чтения и арифметики до логики и психологии. Выйдя в семнадцать лет замуж за одного из них - Садреддина, она настояла на переезде в Баку, а в 45-м, после демобилизации мужа из армии – и на смене профессии – «дочка растёт, на учительские гроши не вырастет...». За тридцать пять лет жизни в интернациональном Баку, включая многолетнюю работу в коллективе «дунькиной» фабрики, Мириам настолько освоила все нюансы «великого и могучего...», что даже дворовые сквернословы всех возрастов не решались при ней демонстрировать свои жалкие познания.
- Значит, Севку замуж выдаём – полувопросительно, полуутвердительно продолжила разговор Раинька , понимая, что Мириам некогда рассиживаться в такое горячее для семьи время, а дело у соседки, безусловно «свадебное».
- Да уж, Раиса Марковна, - Мириам глубоко вздохнула, как будто отправляла дочь на эшафот, или, по меньшей мере, «на картошку», - я-то, собственно, чего пришла – пригласить в субботу к нам на свадьбу... – Мириам чуть замялась, - ну, и просьба маленькая есть...
Раинька поднялась и молча проследовала к высокому комоду, доставшемуся ей от бабушки, быстро выдвинула один из многочисленных ящиков, достала оттуда небольшую коробочку, покрытую чуть потёртым вишнёвым сафьяном, и вернулась на место.
- Мириам, на свадьбе мне нечего делать, и ты это понимаешь не хуже меня – родных и сослуживцев хватит с избытком, но поздравить Севочку я хочу. Вот, здесь вполне приличный серебряный браслет с дымчатыми опалами, который я ей вручу, но только после свадьбы – ты же знаешь, мы, старики, суеверны...
Категоричная речь Раиньки, как и её решительные поступки, были общеизвестны, поэтому Мириам не стала фальшиво опровергать её слов.
Она взяла в руки протянутую ей открытую коробочку, и долго не могла оторвать глаз от изящного изделия из чернёного серебра с тускло поблескивающими камнями.
Раинька осталась довольна произведённым эффектом, и подлила масла в огонь:
- Кубачинское серебро, 1860-й год, вон, выбито рядом с пробой... Мне бабка на свадьбу подарила... Севочка ведь по гороскопу – «Весы», как я... Опал – её камень, камень успеха, надежды и верности. Пусть её хранит – у нас-то в роду больше никого сентябрьских-октябрьских нет, мне-то уж сколько осталось – Бог сохранит, а Севочка мне тоже, как родная за эти годы стала... – Раинька шмыгнула носом, ловко белым платочком промокнула его, коснувшись, как-бы попутно, глаз, забрала футляр и тут же сменила тон вновь на деловой:
- Да, так что за просьба у тебя, давай, чем можем – поможем...
- Так я и не знаю теперь, как быть... Я ведь думала, что вы у нас будете, и хотела разрешения спросить, чтобы гости здесь раздевались, приводили себя в порядок, а к нам уже сразу за стол, а то у нас н развернуться негде будет..
- Об этом не беспокойся, тёщенька, как надо, так и сделаем. Ты ведь тёщей через пару дней будешь, да? Или свекровью? Я в этом слабо разбираюсь – самой-то не довелось...
- Тёщей, тёщей, - засмеялась Мириам, над нами хоть смеются, а жить нам с зятьями легче, чем свекровям с нашим братом, то есть – с сестрой, – она воздела глаза к потолку и прошептала «Аллах рахмат элясин» - заупокойную присказку, видимо, вспомнив о своих непростых взаимоотношениях со свекровью.
Раинька тем временем подошла к окну.
-Слушай, Мириам, я завтра иду к Сонечке, и буду у неё до понедельника – помогу с детьми, по хозяйству. Ключ оставлю тебе. Верхнюю одежду гости могут вешать на вешалку у двери и складывать на диван. – Раинька сейчас со стороны напоминала полководца Кутузова перед Бородинским сражением, - Люди будут приходить с подарками, пусть кладут их на подоконник, вот сюда – метр в глубину, два – в ширину, всё поместится, вот если кто-то рояль притащит или моторную лодку, тогда уж не знаю... – она беспомощно развела руками, и обе женщины рассмеялись.
...Раинька вернулась домой в понедельник к концу дня, и только лишь приоткрыв наружную дверь в застеклённый со стороны двора коридор, сразу же увидела огромный эмалированный таз со стиранным бельём на табурете и обширный зад, хозяйка которого - Мириам, перегнулась к бельевым верёвкам, пришпиливая мужскую рубашку. Повернув голову на скрип открываемой двери, увидела Раиньку, быстро выпрямилась и пошла навстречу, вытирая руки о передник. Соседки обнялись, и Раинька услышала всхлипывания Мириам и почувствовала слёзы на своём плече.
- Ну, будет, соседушка, будет... Радоваться надо, а ты – в слёзы...
Мириам подняла голову, и Раинька с удивлением не увидела на её лице ни радостной, ни смущённой улыбки сквозь продолжающие набегать слёзы.
Мириам торопливо расправила передник на своей широкой ладони, тщательно протёрла лицо и закончила эти манипуляции звучным сморканьем. Теперь на Раису Марковну в упор смотрели её погрустневшие, вновь полные слёз, глаза.
– Э-э, голуба моя, да ты совсем не в той форме, что я ожидала... – она никак не решалась задать главный вопрос, боясь услышать в ответ, как уже бывало не раз, об очередном отказе жениха... Мысли её бились в голове, сумбурно перескакивая из настоящего в прошлое и будущее – «Бедная женщина... надо же, на её голову... а этот, петух, тьфу ты, жених... голову девке... Севке... заморочил... А, может, и того... ну, конечно, «наше дело не рожать, сунул -вынул... и бежать»... проклюнулась даже её лагерная «командировка». Мгновенно уверившись именно в таком ходе событий, Раинька привычно взяла бразды правления в свои руки.
Дело в том, что её плечи уже не раз пропитывались горючими слезами повзрослевших племянниц, как правило, по поводу неожиданных поворотов во взаимоотношениях со своими «единственными» - «негодниками, идиотами, эгоистами, обманщиками...» Плакаться тётке в подобных сердечных делах было сподручней, чем родным матерям, тем более, что когда через пару дней «всё возвращалось на круги своя», не надо было выслушивать занудных материнских наствлений «по поводу...», а Раинька, ничего не спрашивая, все нюансы «историй» улавливала по настроениям их участниц.
- Пойдём на минутку ко мне, Мириам, расскажи – этот-то, что учудил?...
- Ты про кому говоришь, Раиса Марковна? – Раинька знала, что подобная речь «кяндчи» (деревенский человек, азерб.) возвращалась к Мириам в минуты исключительно сильных волнений, - никто ничто не чудил, - она поняла примерный ход мыслей соседки и поспешила отвести эту её версию подальше, - слава Аллах, слава Бох, Севочка с Сабиром, как после свадьбы, в воскресенье утром поехали к нему, так только сегодня она с работы позвонила... Смеялась много... и от него привет передавала... Вечером придут... Я столько вкусны вещи для неё приготовила - с собой брать, а она забыла, как на пожар уехали... И что они там кушали... не знаю...
Лицо Мириам прояснилось – материнские заботы взяли верх над какой-то, пока неясной печалью, а Раинька облегчённо вздохнула:
- Нужна им твоя еда... Небось друг дружкой сыты. Себя-то хоть вспомни...
Зайдя в комнату, она усадила Мириам на диван, прикрыла дверь и присела рядом.
- Ну, рассказывай, что стряслось, если дети в порядке, а мать слёзы льёт? Что-то с Садреддином?
Раинька хорошо представляла, почему, когда о большинстве людей можно было сказать «ходят под Богом», о таких, как Садреддин говорили «ходят под прокурором». Именно этот аспект постоянного семейного беспокойства она сейчас и имела в виду, пытаясь разгадать причину соседкиных слёз.
- А что с Садреддином?! – Мириам встрепенулась, но тут же успокоилась, - а-а, вы меня спрашиваешь... Садреддин ничего, Садреддин, слава Аллаху, в порядке, утром на работу поехал, скоро должен дома быть... Ой, боюсь я, Раиса Марковна, за Севочку, за Сабира, да за всех нас боюсь... Злой человек пришёл к нам домой, за наш стол сидел – кушал, пил, улыбался, молодых поздравлял, а сам хочет, чтобы в нашем доме ба-а-альшой беда случился. И даже показал нам угрозу, от которой кто-то в нашей семье будет погибать... Вай, Аллах...
- Подожди, Мириам, не в мечети, чего Бога-то всуе поминать... Давай по порядку – как, что, почему... Поругались, что ли, крепко? Кто и кому угрожал?
Раинька сразу поняла серьёзность опасений соседки – восточные люди никогда не употребляют и не воспринимают угрозы или ругань, особенно, матерщину, как снятие напряжения – «выпускание пара». Значит, действительно, что-то существенное...
- Да нет, Раиса, никто ни с кем не дрался, не ругался... Может быть раньше, когда-нибудь...– её глаза смотрели куда-то сквозь Раиньку, как бы прозревая пространство во времени, - этот злодей своё подлое оружие в подарок положил...
Звук хлопнувшей входной двери поднял её с места:
- Садреддин, наверно... – она снова поднесла фартук к глазам, затем обернулась:
- Раиса Марковна, попозже дети должны придти, заходите к нам – поднимем за молодых, чаю попьём, пахлава у меня хорошо получилась...
- Непременно зайду, Мириам, я же хочу Севочке подарок преподнести... – она проводила соседку до двери, – а ты не бери в голову, всё утрясётся...
... В начале восьмого Раинька, заслышав за дверью стук каблучков и смех Севиль одновременно с сабировским: «Подожди, Сев, я не всё рассказал...», отложила в сторону газету, взяла с комода сафьяновую коробочку с браслетом и направилась в гости к соседям.
Садреддин поднялся навстречу гостье, но Севиль, опередив отца, подлетела к Раиньке:
- Ой, Раиса Марковна, почему не пришли к нам в субботу? У нас...
- Подожди, Севиль, ну что ты, как маленькая, - отец положил руку на плечо дочери, мягко отодвинув её от гостьи, - проходите, Раиса Марковна, садитесь за стол, вот сюда, пожалуйста...
- Спасибо, Садреддин, не беспокойтесь... Севочка, поди сюда, милая, дай-ка я тебя поцелую... И поздравление моё прими, вот – в этой коробочке браслет, который по праздникам одевала моя бабушка, а может, и прабабушка, а теперь будешь носить ты!
- Какая прелесть! – Севиль осторожно надела браслет на руку, щёлкнула застёжкой, несколько секунд полюбовалась им на руке, затем такими же аккуратными движениями сняла браслет с руки и протянула его Раиньке:
- Что Вы, Раиса Марковна, я не вправе принять от Вас такой подарок, во-первых, потому, что это Ваше – фамильное, а , во-вторых, Вам есть, кому его передавать, кроме меня... Ваши племянницы, наверное, мечтают о таком...
- Вот что, Севиль, пожалуйста (Раинька могла переходить на полное имя в обращении личном или письменном, когда желала прекратить любые возражения), ты мне такая же племянница, мы и познакомились с тобой в день твоего рождения, не помнишь разве? Я же встречала тебя здесь, у папы на руках, когда он вас с мамой из больницы привёз... Так что, бери и носи, - закончила она свою непривычно длинную тираду, - а теперь расскажите, что у вас случилось, и почему Мириам не в праздничном настроении, да и Садреддин, я смотрю, не похож на себя – обычного... А то ваше праздничное угощение в глотку не полезет...
- Садись, Раиса, с кем, как не с тобой, нам поделиться своими неприятностями... Дело в том, что кто-то из знаших гостей - близких людей, э-э, - он возвысил голос от волнения, - пришёл к нам не порадоваться с нами, а с угрозами не знаем, кому, и не знаем, за что...
- По-моему, это всё же, Агададаш, твой лубимий заместител, давно метит на твой место, - Мириам как будто продолжала давно начатый разговор.
- Ну, что Вы, тётя Мириам, он такой симпатичный, весёлый, такие тосты говорил,,,
- Э-э, Сабир, оглум (мой мальчик, сынок, азерб.), плохо ты людей знаешь, потому он и слишком весёлый, что подлость свою скрыть хочет...
- Подожди, Мириам, остынь, ну как можно человека в покушении на убийство обвинять, потому что он на свадьбе веселится... Столько лет со мной работает... Правда, в последнее время много возражать мне стал, даже недавно на совещании у замминистра... Я его крепко обругал потом, назвал то ли болваном, то ли идиотом, не помню уже... Но наедине, он извинялся... , - Садреддин замолчал, задумался, - нет , не мог он...
- Значит, главбух, как его, Григорий Георгиевич, или наоборот, - не унималась Мириам, - армянин, себе на уме, плохо ты их держишь, наверно!
- Помолчи, женщина, что ты знаешь в делах... Армяне и евреи - лучшие бухгалтеры... И держу я их не хуже других... Как сыр в масле, - добавил он, взглянув на Раиньку.
- Вот и взял бы еврея, не стали бы сейчас голову ломать...
- Так, взял же... У Георгия заместитель – Моисей Павлович, тоже опытный работник...
Мириам перебила, узрев истину в последней инстанции:
- Канешна, твой Жорик , или Гриша, почувствовал, что ему замена готова, так он за своё место кого хочешь угробит. Поэтому он на свадьбе грустный какой-то был...
- Мама, так преступник весёлым должен быть или печальным? Тебя не поймёшь... – Севиль поднялась с дивана, протянув руку Сабиру, - давайте ужинать, что будет, то будет... Раиса Марковна, прошу к столу, сейчас обмоем Ваш чудесный подарок!
- Преступник должен в турме сидет, а не по свадбам гулят ,- по её произношению с явным акцентом Раинька поняла, что Мириам опять в сильном волнении.
Сама она слушала, не вмешиваясь, пытаясь по их репликам определить степень и характер угрозы, от кого бы она не исходила. Но один вопрос она посчитала неоходимым задать:
- Послушайте, а чего это вы себе покоя не даёте, а почему бы не обратиться в милицию? Отнесите туда этот нож, или пистолет - чем они там вам угрожают... Пусть ищут, - она сказала и осеклась, увидев выражение лица Садреддина – смесь недоверия и испуга.
- О, они найдут... Сначала узнают мою должность и вытянут всё севочкино наследство, а потом начнут на работе искать, а у кого сейчас грешков не водится ... Не-е, Раиса, сами найдём, без тех, кто нас бережёт... Но это не нож, не пистолет. Сабир, принеси, пожалуйста, в спальне на тумбочке лежит. Мы обнаружили этот «подарок», когда после ухода гостей стали открывать все свёртки, коробки, конверты. По нашим дедовским традициям надо было бы подарки демонстрировать при гостях - вот, мол, подарок от такого-то, а в этом конверте от таких-то столько-то рублей, и всё всем ясно, А теперь, у Европы позаимствовали, - сунут свёрток в уголок, а ты потом расхлёбывай. Мы посчитали – количество подарков точно соответствовало количеству гостей, значит это «добро» кто-то принёс дополнительно, не поленился, гад... Извини, Раиса...
- Ничего, ничего, - пока он говорил, какая-то смутная догадка, неосознанное беспокойство зародилосьу Раиньки в самой глубине сознания. Она пыталась осмыслить ситуацию, но мысль ускользала так же быстро, как и появлялась.
- А где Сабир, и Сева за ним юркнула? Эй, хватит целоваться, Сабир, несёшь, нет?
В дверях спальни появился чуть смущённый зять. Взглянув на предмет в его руках, Раинька еле удержалсь, чтобы не фыркнуть от распиравшего её смеха. Садреддин, не заметив её реакции, пояснил:
- Смотри , Раиса, вот этот кирпич «он» завернул в подарочную бумагу и перевязал красной лентой. Когда я брал у тебя с подоконника подарки, я почувствовал вес свёртка, и даже сопоставил его с весом золотого слитка, бес попутал,...
Больше сдерживаться не было сил, и Раинька расхохоталась так, как не смеялась с очень давних, пожалуй, молодых лет.
Садреддин, так и застывший с кирпичом в руке, взглянул на жену, но и та с опаской и в растерянности косилась то на Раиньку, то на мужа.
- Это моё... это я... – в перерыве между приступами смеха выдала она.
- Но зачем тебе нужно нам угрожать? – Садреддин пока не мог отрешиться от установленной им же версии о покушении на его драгоценную особу или членов своей семьи,
Наконец, Раинька обрела дар речи, и оказалась способной разъяснить ситуацию:
- Успокойтесь все, Никто вам не угрожает. Когда Мириам зашла ко мне, в четверг спросить о разрешении сделать из моей комнаты нечто, вроде приёмного гардероба, я пояснила ей, как я себе это представляю, а после её ухода критически осмотрела своё жильё, и стала наводить в нём порядок. Обратила внимание и на этот кирпич, которым обычно подпираю открытое окно, чтобы его не захлопнуло сквозняком – вот и обернула его культурненько, и перевязала, чтоб не распаковался... Иди знай, что так получится...
- А тебе, Мириам, всегда, лишь бы хороших людей охаять, - вступился Садреддин за своих работников.
- А что-то ты сразу не был таким решительным, - тут же нашлась Мириам.
Севиль обняла Раиньку и поцеловала её:
- Спасибо Вам, тётушка, и за Ваш подарок, и за это недоразумение – оно ведь научило нас всех не сомневаться в своих друзьях...
-Ну, вот, старая, за свою дурость ещё «спасибо» заработала... А ведь обещали меня свадебным ужином угостить. А ну, подавай, хозяйка!
Декабрь, 2007г.
