Спотыкаясь об облака,
бежал по небу месяц.
И все было хорошо.
Это был обычный день. Такой же как все остальные. Он бы и остался таким, если бы закончился. Но солнце не захотело уходить, и день остался тоже. Навсегда. Теперь уже не важно - по какой причине это произошло. Может быть сильнейший взрыв, где-нибудь далеко отсюда, заставил землю вращаться так, что на одной ее половине всегда была только ночь, а на другой только день. Важно то, что одно полушарие погрузилось во тьму, а другое осталось сгорать под ярким солнцем.
Как раз под этим солнцем остался человек, который ненавидел день. Он не мог выносить дневного света, суеты на улицах, людей, так отчетливо обведенных лучами далекой яркой звезды. Выходил на улицу только по ночам. Работал ночным сторожам. Продукты покупал в круглосуточных магазинах. Ходил всегда пешком и недалеко. Его так и звали - Человек. У Человека было всего два друга: Пинта и Сенни. На самом деле Сенни звали Сеня, но это не играет никакой роли. Сенни был немного похож на Человека. Он вообще никогда никуда не выходил. Днем он боялся людей, а по ночам их отсутствия. Всю свою сознательную жизнь Сенни сидел дома и писал проги всяким американцам за зеленые виртуальные деньги. Еду соответственно заказывал доставкой на дом, причем просил оставлять ее под дверью, а расплачивался через нэт, теми самыми, американскими. Довольно часто Сенни был не трезв, так как не менее часто к нему заходил Пинта. Пинта, в отличие от двух предыдущих, ничего не боялся, потому что все время пил. Люди не любили Пинту, поэтому он любил Человека и Сенни, которым было все равно, что думают люди. И это была единственная причина. Пинта занимал деньги у всех, кто давал в займы, а у тех, кто не давал - клянчил. Иногда люди забывали, что им должны. Иногда не забывали.
Что и так понятно – все трое встречались только у Сенни и в основном по ночам. Иногда, когда не нужно было на работу, и ночь пробегала незаметно, Человек оставался переждать день. Он не любил когда его будили днем. Сенни знал об этом и не будил. Пинта тоже знал и будил. Они говорили о погоде и развлечениях. Человек не курил, но любил запах сигарет, поэтому все равно их покупал. Пинта курил сигареты Человека и нередко принимал разнообразные наркотики, если хватало занятых денег. Но никогда не колол себе вены, так как ужасно не любил кровь.
Если долго смотреть на луну, то можно начать думать что так и должно быть. Если смотреть на нее мельком, то результат будет тот же. Где-то в этом промежутке есть время, которое необходимо, чтобы понять суть. Человек знал это время. И суть знал тоже. С тех пор как ночь перестала существовать на этом полушарии - он больше не видел луну, и суть.
«Что до:»
или
какой-то день
- Почему я люблю именно ночь? – Человек открыл вторую бутылку пива и принюхался. На бутылке было нарисовано солнце, тонувшее в волнах. Пахло пивом.
- Ну да! Вот Сенни вообще ничего кроме компа не любит, - Пинта отпил из четвертой бутылки. Сенни согласно молчал. – На лестничную площадку выйти боится. Конечно его можно понять, если постараться. Слишком глубоко погряз в виртуальности. Виртуальные деньги, виртуальные шлюхи, виртуальный онанизм. Но тебя я понять не могу. Это все похоже на выдумку. Вот назови хотя бы четыре аргумента: почему тебе нельзя появляться на улице днем.
- Почему четыре? – Сенни тоже пил, но еще не закончил первую половину литра. – Обычно говорят: «хотя бы три» ну или хотя бы пять.
- Потому что четыре это не три и не пять. А я не похож на других. Или что-нибудь еще в том же духе. Какая на хрен разница сколько! Да хотя бы два раз уж на то пошло!
Все трое сидели на кухне. День подходил к концу. Солнце уже едва выглядывало из-за крыш. Человек недавно проснулся. Он редко пил, а по вечерам еще реже. Пинта занял много денег и купил столько же пива с солнцем на этикетке. Было что-то печально-обыденное в этом вечере.
- Давно, когда я выходил в город и днем, мне не нравились люди. Они все спешили и не обращали на меня никакого внимания. Толкали меня случайно. Говорили не про меня. Шли не ко мне. Их было слишком много. Слишком, для того чтобы я мог разглядеть себя среди них. Еще мне не нравилось солнце. Оно всегда давало слишком много света, и многие вещи, которые я предпочел бы не видеть, бросались мне в глаза, как будто у меня не было век, чтобы не смотреть на все это. Но это было так давно, что я уже не могу точно представить себе день. Такое чувство, что я всегда жил только по ночам. Не помню день… Совсем.
- Со мной тоже такое было, - Сенни встал, прошелся по кухне, поставил недопитую бутылку на холодильник, снова взял её и сел на другой стул, - Я имею в виду... Ну, в общем, в детстве у меня был черно-белый телевизор. И я смотрел мультики, в этом телевизоре. Точно помню эти мультики, и то время когда я их смотрел. Но помню уже цветными, не могу представить их черно-белыми. Хотя я уверен – это те мультики, которые я смотрел только на том черно-белом телевизоре.
- Это все из-за компа, - Пинта сделал последний глоток из четвертой бутылки.
- Почему ты вообще ставишь вопрос так, как будто я обязательно должен что-то любить и просто исходя из этого - необходимо что-нибудь выбрать, ночь например. Я просто не могу днем. Ты вот не можешь не пить. А я не могу днем.
- Это не ответ. Мне тоже не нравятся люди. И городские пейзажи, подсвеченные таким… бледным солнцем. Но я перемещаюсь вдоль улиц в любое время суток.
- Ты всегда пьян вот и не можешь усидеть на месте, - Сенни.
- Чушь, когда человек пьян и не глуп, он сидит на месте. А я просто могу это сделать - выйти на улицы когда захочу и я пользуюсь этим.
- Значит ты либо глуп, либо всегда недостаточно пьян, - Сенни наконец-то допил свою бутылку, но до второй еще не добрался.
Стемнело. Пошел летний ненавязчивый дождь. Зажужжал летний надоедливый комар, залетевший в открытое Сенни окно. Пинта выключил свет, и кухня погрузилась в полумрак. Лишь фонарь сердито светил своим одиноким глазом из-под ржавого козырька. Возможно, он был расстроен тем, что вдруг стало так мало света и теперь все вокруг приходится освещать ему. Запахло приятной сыростью и почему-то земляникой. Напротив окна росло дерево. Его листва стала блестеть под каплями летнего ночного дождя. Это располагало к мыслям о лесе и все трое, каждый по отдельности, начали думать про лес. Впоследствии они так и не узнали, что в тот момент думали об одном и том же. Но это не имеет никакого отношения к сути, так же как и то, что Пинта умер ровно через семь лет после этого момента. Все потому что эта история закончилась гораздо раньше.
Она.
Она не была красивой, была не страшной. Она была одинока, даже, пожалуй, слегка больше, чем следовало таким людям как она. Она любила свою темно-красную вязаную кофту и необычные театры. Можно даже сказать необычные среди необычных театров, так как в последнее время стало обычным делом видеть необычные вещи. Никто не любил ее. И она не любила никого в отместку. Хотя внутри себя ждала того, кто придет. Она была уверена, что придет. Иначе и быть не могло. Точно.
Иногда она задумывалась о том, что сейчас делают другие люди. О том, что когда она видит незнакомца, этот незнакомец тоже может ее увидеть. О том, вспомнил ли о ней потом кто-нибудь из тех, кто ее видел и не знал. Если вспомнил, то, что подумал. Вдруг кто-то из них ищет ее, но не может найти. И еще о том, что сейчас могли бы делать эти люди.
Когда она ходила в театры, которые любила, никогда не выключала свой сотовый телефон, потому что на него никто никогда не звонил. Поэтому когда во время очередного в своей жизни необычного спектакля зазвонил телефон, она даже не подумала, что он может принадлежать ей. Телефон звонил довольно долго, а до неё довольно медленно доходило, что эти звуки все-таки из ее сумки. Потом люди, пришедшие посмотреть необычный спектакль и сидевшие впереди нее, начали оборачиваться. Такое внимание ей было оказано тоже чуть ли не в первый раз в жизни. Она не знала, что делать радоваться, смущаться или взять трубку. Но кто это мог быть? Больше мыслей в голове не помещалось. Необычные актеры на сцене остановили свой необычный спектакль по такому поводу. Зрители выглядели обеспокоено. Кто-то даже кричал. Правда, было не понятно, что именно. Все пространство заполнилось одним единственным перетекающим, уже почти ставшим материальным звуком, мелодией поставленной ей на все входящие вызовы, мелодией, которую она слышала лишь один раз в своей жизни. И это был второй. Тот, которого она так ждала. Иначе и быть не могло. Точно. Она встала и, наступая на ноги взбудораженных необычных зрителей, подхваченная потоками чудесной мелодии, устремилась к выходу.
- …ывай на хрен отсюда, - донеслось до нее из зала в последний момент сквозь закрывающуюся дверь. Необычные люди, пришедшие на необычный спектакль, в силу своей необычности могли себе позволить так выражаться, но что они могли понять…
- Алло? - сказала она, выходя из обшарпанного серого здания театра.
Версия незнакомца
Железная дверь подъезда громко хлопнула, закрывшись. Человек никак не мог привыкнуть к тому, что ее нужно придерживать. Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как сломался магнит в этой двери, но рефлекс не вырабатывался, а логика подсказывала, что дверь не должна так стучать.
Лето выдалось дождливым. Особенно дождливым по ночам. Человек любил дождь и любил ночь, поэтому этим летом он чувствовал себя особенно счастливым.
Рядом с подъездом стояли две старых, с осыпавшейся краской и изрезанные ножами и ключами, скамейки, одна напротив другой. Человек сел на одну из них. Он никуда не шел, просто дышал чистым ночным воздухом. На скамейке напротив лежал незнакомец. Он был одет не по погоде, не по моде и вообще больше походил на груду мусора. Он тоже никуда не шел.
Через некоторое время воздух уже не казался Человеку таким чистым. Бомж рассеял в нем весь спектр своих ароматов, таких как: запах не первый раз протухшей пищи, запах грязи, впитывающейся в тело вместе с потом и выделяющейся с ним же, запах мочи и алкоголя, по вкусу, наверное, напоминающего крепленую мочу. В какой-то момент Человек почувствовал аромат жареной с чесноком курицы, даже ощутил во рту ее вкус, но тут же спохватился, представив, что на самом деле его рот полон отбросов, перемешанных с экскрементами. Тем не менее, воздух оставался ночным, это успокаивало.
Рука незнакомца, казавшаяся безжизненной, неестественно свисала со скамейки, и он медленно попытался закинуть ее на себя. Потом захрипел, пробубнил что-то и раскачиваясь начал подниматься. Со второго раза у него получилось. Он сел и посмотрел на Человека, который все это время наблюдал за ним.
- Сигаретки не найдется? – Сказал незнакомец таким голосом, как будто у него опухло не только лицо, но и все внутренности.
Человек протянул бомжу сигарету, хотя сам он никогда не курил. Бомж привстал, взял сигарету и изобразил грязными шершавыми пальцами жест прикуривания. Так как Человек не курил сигареты, которые покупал, то ему нечего было больше предложить незнакомцу. Тот разочаровано попятился и снова опустился на скамейку, спрятав сигарету в карман чего-то похожего на рубашку. Рядом с бомжем лежали его скудные, такие же грязные и опухшие как он сам, вещи. Среди вещей виднелась наполовину пустая бутылка цвета ночной листвы. В ней был портвейн. Незнакомец решил устроить себе хоть какое-то пиршество после тяжелого сна и отпил немного из бутылки, предварительно отодрав пластиковую крышку.
- Ночью по улицам ходит смерть, - сказал бомж и указал рукой в сторону дома напротив.
Человек повернул голову и увидел, как по стене прыгала, размахивая руками в длинных рукавах, тень, выхваченная из темноты светом фар проезжавшей где-то поздней машины.
- Иногда она подходит слишком близко, и тогда слышишь, как она дышит у тебя за спиной.
Подул ночной ветер, и Человек почувствовал каплю ночного дождя, упавшую ему на лоб.
- Если не двигаться, то она начнет обходить тебя, чтобы заглянуть в лицо, но если ты повернешься, она убежит – пока ты шевелишься ей нечего тебе сказать.
Ночной ветер ударил Человека в спину и тот поежился. Луна выглянула из-за тучи и печально посмотрела на крыши. Может быть, ей очень хотелось забраться на одну из них и помокнуть под летним ночным дождем, рассматривая небо таким, какое оно с земли.
- Но никогда не знаешь – захочешь повернуться или нет, - бомж встал, сгреб свои вещи в охапку и ушел в ночь, туда, где бегала, размахивая длинными рукавами смерть.
Монолог Пинты.
В ту же ночь, когда Человек услышал про смерть от незнакомца, Пинта был пьян и вышел из дома проветриться. Ему не спалось. Он так же ушел не дальше скамеек у подъезда, но они были пусты. В последнее время он часто разговаривал с собой, если оставался один. А один он оставался довольно часто. Пинта опустился на скамейку и сказал темноте:
- Что я здесь делаю?.. Почему я не там где меня нет? Если чего-то хочешь, то ничего не получишь. А хочешь всего. Зачем? Нет, все-таки все нужно. Потом хочешь еще раз, и опять ничего нет. Можно было и не хотеть. Всё всёравно. День, ночь, утро, зима, пиво, портвейн, женщины, люди, сигареты… Сигареты забыл… Черт! Теперь негде взять. Только в магазине. А он там, где меня нет. Как это меня где-то нет? Почему? Вот Сенни есть везде. И там где меня нет, и там где его нет. Только сигарет у него нет. Они в магазине…
Деревья зашумели и кто-то открыл дверь подъезда, где жил Пинта. Из-за двери появилось черное пятно в кепке и, харкнув на и без того сырой, асфальт, зашагало в сторону магазина, постукивая низкими каблуками, наверное, черных дешевых туфель.
- Сколько не ищи - не найдешь, - сказал Пинта, вставая и собираясь дойти до ближайшего дерева, и может быть даже взобраться на его вершину.
- Че ты сказал? А? – пятно остановилось, перестав постукивать каблуками по асфальту.
- Ничего, - устало повторил Пинта и попытался продолжить свой путь к дереву.
- Че сука? Не понял? А? – пятно процокало к обидчику и схватило рукой с большой печаткой на безымянном пальце за рубашку, - А?
- Отвали, - опять повторил Пинта.
В следующий момент он лежал рядом со скамейкой на мокром ночном асфальте. У него начинала ныть скула и рука, которой он ударился о скамейку.
- Че сука? Ещё? – пятно взгромоздилось над ним, на всякий случай пнуло в живот и поцокало в сторону магазина, сказав на прощанье: «Ещё, сука?»
Пинта полежал немного на холодном асфальте и когда шаги удалились снова сел на скамейку.
- Вот так вот, - он больше не хотел лезть на дерево.
Ночь.
Она шла по пустым улицам, мимо витрин, мимо фонарей, наливавших своим светом чашу города, мимо деревьев, устало тянувших свои ветви к земле, мимо пустых остановок, призрачно поблескивавших в электричестве, затопившем весь этот мир. Она шла к Человеку, к человеку её новой, захватывающей, интригующей, страстной, печальной, абсурдной, ни с чем не сравнимой жизни. Она шла… и она была нужна.
Ночь странное время. Ночью все покрыто пеленой мрака, все таинственно, все тревожит. Слышишь стук шагов и думаешь: кто это выбрался из дома так поздно, как ты? Слышишь чьи-то вопли, разрезающие тишину, и ускоряешь шаг. Машина неожиданно появляется на ночной улице, и выхватывает из теней твою тень и бросает ее на стены и на асфальт и ты рад.
Она шла, беспечно размахивая длинными рукавами своей любимой красной кофты. Она шла… и ее лицо светилось от счастья, отражаясь в лужах, оставленных летним, теплым ночным дождем.
Человек дожидался ее у подъезда, на изрезанной в разные слова ножами и ключами, лавочке с осыпавшейся краской. Подходя к нему сзади, она замедлила шаг и присмотрелась – он и правда был похож на человека, того самого… который не мог быть иначе. Точно. Человек не шевелился, он сидел, откинув голову, и смотрел на, то появляющуюся из-за туч, то снова исчезающую луну. Она обошла его, заглянула в глаза и сказала:
- Привет.
- Привет, - сказал Человек, и они пошли в его квартиру.
Там они сели на диван, который был неприятен на ощупь им обоим, и она подумала: «Какой неприятный диван, даже зубы сводит, какой неприятный». Хотя это был второй диван в ее жизни. Человек достал сигареты и предложил ей. Она взяла одну, хотя у нее были свои, и прикурила от своей синей зажигалки с жирафом. Было темно, и зажигалка казалась черной, а жирафа на ней не было видно. Но это было не важно, как и то, что она видела Человека в первый раз.
- Как дела? – спросила она, потому что ей было нечего сказать.
- Теперь хорошо, - ответил Человек, и она отдалась ему, как только он прикоснулся к ее руке, потому что теперь ей тоже было хорошо.
Потом когда они лежали на том же диване, она достала сигарету и снова прикурила ее от своей зажигалки, из-за того, что другой не было. Она ни о чем не думала, просто пускала струйки дыма в потолок. И диван уже не казался ей таким неприятным, хотя зубы до сих пор сводило, уже не из-за дивана… А Человек лежал рядом, смотрел на потолок, в который улетал дым и думал о том как они познакомились.
- Алло? - сказала она, выходя из обшарпанного серого здания театра.
- Привет, - сказал Человек.
- Привет! Кто ты?
- Я - Человек. Приходи ко мне.
- Откуда у тебя мой телефон?
- Я набрал его наугад, и угадал. Ведь это ты?
- Да это я, но ведь мы не знаем друг друга.
- Но ведь это не повод, чтобы не встретиться.
- А зачем приходить?
- Мне плохо без тебя.
- Хорошо, я приду, - сказала она, и поняла что ей тоже плохо без него, и он объяснил ей как добраться.
Человек посмотрел на луну, стыдливо светившую на него из окна. Потом они уснули, и ей снилось море. Они лежали вдвоем, под солнцем, у самой воды, головами к морю, так что редкие волны захлестывали ее волосы и пытались унести их с собой, покачивая и тревожа ее сладкий сон. Они любили друг друга и не могли, не хотели и не пытались с этим что-то поделать. Все было хорошо. Иначе и быть не могло. Точно.
Последний – день.
Пинта с слегка опухшим лицом пришел к Сенни. Тот как всегда сидел за компом. Пинта принес пиво со звездным небом и самолетом на этикетке, и Сенни жадно, не свойственными ему, большими глотками глотал содержимое бутылки цвета ночной листвы. Ночь не наступала уже сорок часов. Солнце зависло над городом и никуда не двигалось, как будто издеваясь, оно посылало свои бесконечные яркие лучи на головы редких прохожих.
- Что будем делать, Сенни? – рассеянно спросил Пинта, он уже знал, что солнце больше не уйдет – по телевизору и радио говорили только об этом.
- Плохо, все плохо, - ответил Сенни, он думал про Человека и часто звонил ему, но так и не смог дозвониться.
- Как там Человек? – устало спросил Пинта, сегодня он почти не пил и выглядел непривычно трезвым.
- Не могу дозвониться, не могу… Ты не пробовал?
- Нет, у меня нет денег.
- Откуда пиво?
- Украл, пока его разгружали, около магазина.
- Почему ты не зашел к нему?
- А ты почему не зашел?
- Мы должны пойти, - сказал Сенни и бросил на пол пустую бутылку.
Пинта молча посмотрел на него, потом на пустые бутылки, которые валялись на полу, встал и направился к двери. Сенни пошел за ним.
Они медленно вышли из подъезда, и солнце бросило на них свои лучистые, яркие сети. Сенни поморщился и зажмурился. Пинта снова посмотрел на него, в шутку, не сильно ударил по плечу, и они пошли дальше.
Сенни задыхался, когда до двери Человека оставалось несколько шагов. Уставшие они ввалились в квартиру – дверь оказалась незапертой. Солнце заливало комнату, сквозь незакрытые окна. Человек лежал рядом с ней на кровати. Они обнимали друг друга. Рядом, на табуретке, стояла пепельница с двумя, затушенными окурками, на полу лежала темно-красная кофта с длинными рукавами и другая одежда. Они были голыми.
По опухшей щеке Пинты скатилась одинокая, соленая слеза. Рядом с пепельницей стояла пустая банка снотворного, под ней была записка: «Теперь мы счастливы навсегда».
За окном щебетали птицы, они не понимали, почему так долго не наступает ночь, но все равно были радостными и веселыми. Птицы… что с них взять.
ролл. 07.07.07
