На его спинку, спинку стула, склонялась не одна голова, пряча восторг и рыдания.
Сколько шмоток держал на себе этот, обтянутый полотном, сгорбленный в дугу кусок вытянутой прямоугольником дощечки?
Тяжело ответить.
Под тёплым одеялом взгляд спокойно шляется вдоль и поперек.
Сейчас он на месте.
Его будут двигать.
Его будут двигать, когда понадобится работать за письменным столом.
Давненько уже пятки не прижимались к передним двум ножкам.
Скучно!
Карандаш работает, что-то выписывает, а он, значит, не при деле.
Тут и мысли могут возникнуть.
Не у него, а на бумаге.
Плафон под щелчок включателя открыл свои светящиеся совьи глаза.
Темнота, свет, карандаш.
Через оконную раму открывается черноватый простор.
Сколько молитв взлетают в небо сейчас?
Скучно!
Клин вышибают клином, рану обрабатывают перекисью,
макияж снимают лосьоном.
Серая точка грифеля.
Карандаш.
С 23.00 до 6.00 он отдыхает.
Но утром стирает острый кончик грифеля.
С 8.30 до 14.00 ему приходится кое-как выписывать строчки из школьной программы, составленной кем-то заранее.
Базис.
Как нехотя он чертит гиперболу, таблицу тангенсов, свойств химических элементов.
Скучно!
Оживление приходит с появлением в тетради нарицательных имен классиков.
Биографии, произведения вкратце ─ на страницах хрестоматии.
С 14.00 ─ Новая эпоха. Спектакль миниатюр.
Фотография пламени на фоне ночного поля в пыльной рамке, возле
комода.
Бардак, новая эпоха, и ящик стола, где хранятся все записи…
Полосатая затворка клетки ─ тетрадь в линейку по литературе, куда помещены главные герои всех столетий.
Новый девиз ─ тратить чернило, описывая то, что безжизненно без нашего вмешательства: движения, прикосновения, толчка, максимально отходя от «главного героя».
Грифель стирается.
Не для черновых лекций по базовым дисциплинам.
Для явной цели.
Раскрыть, воспринять, там, где это уместно, брызнуть сарказмом литоты.
21.00 - 23.00 ─ отдых.
Карандаш гуляет по строкам книги.
Страница за страницей.
Истрёпанная Библия прохвостов и высших умов.
Рабочий день окончен.
Хлопок ─ и книга закрыта.
Стул? Лучше кресло…
Нет, скучно.
Как же смотрят глаза плафона на разбросанные бумаги, оценивая работу младшего товарища?
Взгляд строгого скептика, который в танце абсурда оценивает не так танец, как работу бёдер…
Напряжена электрическая нить, глазной сосуд.
Что можно там высматривать?
Сюжета нет, и шифр неясен.
Плафон увлёкся комодом и зеркальным отображением лосьона.
Ещё увлекает карандаш, не случайно падающий после отбоя.
После 14.00 ─ начало Новой эпохи.
Введение информации в эволюционную вычислительную машину через привлечение к содействию (ненормированный рабочий день)
чёрной клавиатуры ─ и шифр разгадан.
Эволюция отдаёт мне небольшой должок, так как на экране
появляются «издержки» авторской мысли.
Грифель переломился, а карандаш на полу.
Под щелчок выключателя плафон встречает рассвет.
19.00 ─ лосьоном пользуются.
Одеяло тёплое, а глаза спокойно шляются вдоль и поперек,
Не утруждая себя анализом ассоциативного восприятия.
Ассоциативного восприятия нет, зато есть танец.
Самба, румба, чача, вальс, танго…
Всё на ваш выбор.
Одна только разница ─ танцор работает телом, а я мозгами.
Танго, вальс, чача, румба, самба…
Задекларированное право выбора.
Плотное одеяло, а глаза быстрым рывком шарят везде.
Здесь и мысли могут нахлынуть.
Случайно, совершенно случайно, но, однако, могут.
Плечо опоры, плечо, на которое облокачивалась моя спина,
половина гардероба, домашние тапки ютились на перегородке, соединяющей две передние ножки.
Скептик, который наблюдает за танцем, или же соучастник, партнёр?
Партнёр, однозначно партнёр.
И я, как режиссер-постановщик, не могу этого не заметить.
Танец, танец, танец, танец…
Танго, румба, вальс, чача, самба.
Я танцевать хочу!
Я танцевать хочу!
Хочет ли он?
Нет.
Нет, ещё раз нет.
Его миссия иная.
На его плечо склонялась ни одна голова, пряча восторг и рыдания…
Так, или иначе, разница только одна.
Одна, корректирующая смысл, разница.
Одна только разница ─ танцор работает телом, а я мозгами.
Спектакль миниатюр окончен.
