Сказка об испытании медными трубами (Сказки)

  Значит, дело было так. В общем, иду я по замызганной вонючей улочке между серых сконфуженных домишек. На мне цилиндр, торчит от головы сантиметров на тридцать. Большой такой, черный... Фрак на мне с иголочки. Ни пылинки, ни ворсинки, ни пятнышка. Ботинки наполированы словно гладь озера в безветренную погоду. Иду да любуюсь собой. От самодовольства на лице американская улыбка.
  А навстречу мне ёжик... Конечно, его со мной не сравнить. Он маленький и неприметный, на сутулой спинке – грязные колючки. Глазки сощуренные, еле видны. Ручки да ножки не длиннее мизинца. Поравнялись мы с ним. Я одарил его высокомерным взглядом - ходят тут всякие ёжики. Помылся хотя бы для начала! Ёж заметил мою гордость и говорит:
-Ты, барин, не гляди так на меня. Я тебе не простой ёжик.
-Ха, - рассмеялся я в ответ, - будь ты не простой - не выглядел бытак ужасно.
-А вот ошибаешься, барин, - глазки ёжика сощурились еще сильнее прежнего, - хочешь, я отправлю тебя туда, откуда еще никто не возвращался?
  Я в задумчивости глянул вверх:
-В лагерь чтоли?
-Нет. Хуже.
-В Сибирь?
-Нет. Гораздо хуже.
-В Освенцим?
Ёж мотнул головой.
-Ну не знаю я, ей богу. Куда ж ты меня отправишь?
На мордочке ёжа появилась ухмылка, мне аж жутко стало. На секунду показалось, что встретил я вовсе не маленькое животное, а могучего Чингизхана. Неожидонно меня закрутило. Дома, ёжик и носки собственных ботинок слились в однородную серую массу...
Очнулся я в непонятном пространстве. Первое, что почувствовал – полёт и небо. Стало необъяснимо хорошо... Такого чувства полёта у меня никогда не было, даже искусство не приносило столько счастья. Я поднял голову. Вокруг простирался лес невероятной красоты, пели райские птицы, порхали разноцветные бабочки. Я встал и направился в неизвестность. Путь был красив и приятен. Через полчаса я набрел на небольшую, но уютную деревеньку. Её жители встретили меня с распростертыми объятьями и веселыми улыбками. Вперед вышли староста деревни и его жена, предложили хлеб с солью. Заиграл оркестр, заплясали девушки с божественными телами...
Пир длился три дня. И вот на третий день вечером снова явился ёж.
-Ну, барин, не собираешься ли ты назад в мутный город?
В ответ я только рассмеялся:
-Ты что, ёж, чокнулся чтоли? Какой назад? Я благодарю тебя за то, что ты отправил меня в это замечательное место!
Ёжик хитро улыбнулся и растворился в пропитанном солнцем воздухе; неожиданно мне стало плохо... Я понял, что жизнь бессмысленна,что все отвратительно и мерзко. На глаза навернулись слезы. Я схватил нож и расцарапал кожу на левой руке. От этого мне стало немного легче. Забившись в самый дальний угол, спрятавшись от глаз деревенских жителей, я проплакал три часа, а затем уснул.
Но утром снова все стало прекрасным. Я был рад, я был счастлив, все светилось и улыбалось. И снова начался пир. А на третий вечер появился ёж, вновь предложив мне вернуться. Я отказался, проплакал три часа и проснулся вновь веселым...
Так пролетел год. В один прекрасный день я глянул в зеркало и увидел, что фрак мой весь в пыли и пятнах, цилиндр помят, а ботинки «просят кушать». Но это не особо беспокоило меня.
Беспокоиться я начал лишь еще через полгода. Тогда я уже вовсе не походил на барина. Но неизменно отказывался вернуться в мутный город...
И тогда в мою душу начала забираться тоска, с каждым днем все большая. Я не знал что делать, я не хотел верить в реальность, я не хотел видеть того, что было очевидно. Наконец решил поговорить с кем нибудь из деревенских жителей – ведь они наверное попали сюда таким же способом, как и я.
  Первым делом пошел я к соседу – Абраму.
  Он рассмеялся, услышав мои опасения:
- Да что ж с тобой такое? Глупости! Выкинь из головы.
  Такой ответ меня не удовлетворил. Мне нужны были объяснения – но Абрам лишь упрямо твердил те же самые фразы. Я отправился к одной девушке, Иркой звать. Она лишь беспокойно-угрюмо опустила голову в ответ на мой вопрос и прогнала меня. Но я видел в её глазах страх и такое же нежелание верить в реальность, как и у меня.
  Наконец я пошел к Прокофию Ивановичу – местному мудрецу. Уж он точно должен был разъяснить мне что к чему.
  Я никогда не видел Прокофия Иваныча млеющим от счастья или плачущим от боли. Он всегда был одинаковым. К тому же, он не опустился, как все остальные. По многу часов в день он что-то орудует в своей маленькой келье, о чем-то размышляет, ходит взад-вперед, раздраженно кряхтит или энтузиастически щелкает пальцами...
- Прокофий Иваныч, - робко шепнул я, войдя в его келью.
  Он добродушно улыбнулся и позвал меня вовнутрь:
- Чего угодно тебе, сын мой?
  Я конфузливо переступил с одной ноги на другую:
- Я тут по одному делу... Хотел спросить – что со мной происходит? Что происходит со всеми нами?
  Лицо Прокофия Иваныча стало серьёзным.
- Ты действительно хочешь знать?
- Да.  Меня давно мучает этот вопрос. Я все не могу понять... Правильно ли поступаю?
- Ну так слушай, - Прокофий Иваныч уселся на стул и закинул ногу на ногу, - все вы пришли сюда из мира реального. Здесь все по сути так же, только ощущение удовольствия слишком сильное. Оно уравновешивается этими тремя часами сумасшествия... У тебя они еще лёгкие, но у других... Я знаю много случаев, когда люди не выдерживали. Вешались, топились, резали вены...
  Но три часа абсолютного страдания не могут создать полное равновесие к такому наслаждению, потому человек постепенно начинает деградировать – подсознательно стремиться к боли. Сначала он теряет интерес к духовности, затем – к красоте. Один за другим исчезают его увлечения. Спустя еще время главной целью жизни становится наслаждение. Этого уже не искоренить – ты на всю жизнь останешься «гедофилом» (от «гедонизм» и «филия»). А, как известно, чем больше стремишься к наслаждению, тем острее чувствуется его недостаток. Таким образом, на тебя ложится печать страдания. Возвращение в реальность становится проблематичным. Ты уже не приспособлен к нормальным условиям.
  В твоем случае адаптация еще возможна. Но они – они тут навсегда...
  Это твоя ошибка, это твоя слабость – признайся себе.
  Я стоял как вкопаный. Я не верил ему – одновременно ощущал, что всегда знал об этом. Стремительно падаю вниз... Мне пора остановиться!
- Но как, – спросил я вслух.
- Это можно сделать двумя способами. Первый – слепо поверить и убежать отсюда, не смотря на то, что твой разум будет твердить тебе: «Глупый, главное – удовольствие». А можно доказать своему уму ошибочность такого мировоззрения. Первый путь легок, но не безупречен. Второй – безупречен, но сложен. Тебе придется еще и понять, что происходящее с тобой – психический процесс.
- Это как?...
- Это так. Удовольствие – лишь нейросигнал, проходящий по твоим нервам. Страдание – тот же нейросигнал, но твое сознание окрашивает его в другой цвет. Добро и зло, белое и черное, духовное и материальное, боль и радость – лишь следствие наличия двух полушарий мозга, а не одного. И привычки делить человеческих существ на мужчин и женщин. Не существует никакого удовольствия.
А причина, по которой ты должен вернуться в реальность – твое же собственное желание, натуральное стремление твоего эго действовать, стремиться и достигать, а не сгнивать в вечном кайфе.
Я все понял. Прокофий Иванович, келья и носки ботинок смешались. Очнулся я уже в мутном городе. Улыбнувшись, сказал себе уверенным и счастливым голосом:
- Welcome, sir!