Ай лю-люлечки-лю-лю
Не ложися на краю
Придёт серенький волчок
Он захочет под бочок
Надо место ему дать
Широка твоя кровать
Ай лю-люлечки-лю-лю
Я тебя, сынок, люблю
Наказала Натка дитяте слушаться её во всём, не выпрыгивать из люльки, никуда не ходить и с незнакомыми дядьками не разговаривать. Игрушек от них не брать. Она сама ребёночку хороших игрушек принесёт. Вот только на свалку сходить надо. А пока пошла мама в магазин. Понарошке, конечно. Выбралась на разогретую солнцем поляну, осмотрелась. Чего б такого купить? Увидела невдалеке гусей, побежала к ним. Сразу несколько шипящих птиц, вытянув шеи, поковыляли в её сторону, а другие загоготали вразнобой. Натка отломила длинную веточку с ближнего куста, замахнулась на них:
- Кыш! Кыш, горластые!
Гуси отступили. Оборвала листочки с ветки. Получился отличный прутик. Им можно размахивать и слышать свист. Пока полосовала воздух, прислушиваясь к «вжикам», гуси ушли в сторону ставка*. Опустела поляна, скучно стало. Пошла Натка дальше.
Увидела небольшой ров, в нём бурая жужалка* горками навалена. Хозяйки прогоревшим углём канавы заполняют. Здесь куры вытанцовывают. Разгребают пористые камешки, смешанные с пеплом, выискивают оплавленные стёклышки, крупные песчинки. А когда закончат клевать, откинут лапами золу и усядутся в ямку. Нахохлятся, подрёмывают, под солнцем жарятся. Сами - пыльные, красновато-серые. Головы книзу клонятся, гребешки на бок заваливаются. Натка любила наблюдать за курками. Насидятся вот так, потом в тень убегают. Пьют в корытце, запрокидывая головы. Там, в тени шелковицы, в мягкой мучной пыли снова устраиваются. Дремлют, затянув глаза мутной плёнкой. Так и день проходит. А вечером на насест – уже по-серьёзному спать и видеть сны про жужалку.
Когда мама курицу на суп разделывала, звала дочурку. Выворачивала куриный зоб, на стол сыпались склёванные остроугольные камешки и пшеничные зёрна. Вычищала кишки, а оттуда вываливались округлённые цяточки*, перемазанные тёмно-зелёным помётом.
- Видишь, пока они через желудок и кишки пройдут, округляются, - объясняла мама.
- А зачем?
- Помогают зёрнышки перетирать. Такие маленькие мельничные жернова. Зёрна измельчают, а сами истираются и полируются.
- Как интересно! – и пару таких камешков оказывались в Наткином кармане.
От канавы Натка пошла вслед за гусями. Над ставком нагретый солнцем воздух шевелился едва заметными змейками. «Ага, - залюбовалась девочка, - это - эльфы!». Они серебрились и таяли в вышине. Опустила глаза вниз, а там!... Легла у берега на живот и подтянулась почти к самой воде. Кромку озерца истоптали гуси и коровы. В отпечатках отвердевших следов блестела вода, юлили головастики. «Футы-нуты! - поражалась Натка, чуть ли не подбородком касаясь следа, - Живые!... Ой, зыкалки!». Головастики озорно шевелили хвостиками и выпячивали лягушачьи глазки. Их было так много в коровьем копытце, хоть ложкой выгребай. Устав наблюдать мелкоту, отправилась на мусорник. Там можно столько всякого добра для халабудки найти!
Отходы возвышались длинной горой. Похожие на огромный, приплюснутый сверху куличок, дымились и прели. Пахло едко и кисло. Щипало глаза, хотелось кашлять. Несколько бездомных собак вынюхивали в мусоре съестное. На другом конце свалки старуха-бомжиха тащила к дороге стул о трёх ногах. Вороны стайками и поодиночке скрупулёзно «сортировали» мусор. Жадным...
