Круговерть зимовий
окутала нас плотной пеленою,
наш уголок, теплящийся во взглядах…
На колких островках январских пледов
сияли бриллианты звездной ночи,
еще не стёртые весеннею волною.
Январь,
уединенье наше не нарушив, ушел...
Крещенские морозы оттрещали…
А взгляды жадные по коже всё блуждали
не в такт чередованьям времён года.
Февраль завьюжил…
...Сонные дорожки
виднелись сквозь окно на теле бледном.
В две трети недопитое Мартини
играло в отблеске луны.
А мы пьянили взглядами друг друга,
не замечая, как взывает вьюга
о помощи коварных сил небесных
в твоей, до боли милой мне, квартире.
Март.
Что-то за окном уже воскресло…
Но многое, еще во власти зимней,
лишь бунтовало внутренне, лишь сердцем,.
Хотя уже в крови бродили томно
от часа к часу вешние порывы,
всё с новой силой следуя призыву -
не разлучать влюбленные тела.
К исходу, март, в предтече половодья,
менял шагреневую кожу стылых трещин.
А ты была в плену влюбленных пальцев,
подёрнутых приливами тепла,
блаженна, терпелива и светла.
Замерзшее стекло
всё чаще розовым к рассвету загоралось
и в каждом миге что-то дивное случалось.
Мартини утекло еще на треть,
как и свеча, в которой снам гореть.
Твоё лицо так романтично улыбалось,
и ты, не в силах взгляда отвести,
лишь лепетала глупое: «прости»…
За что? И почему? – сама не знала,
но видно, чувствуя, что движется апрель
в просветы штор сквозь форточную щель.
«Апрель» – «капель» – стары как время рифмы!
И потому, наверное, «прости»
ты повторяла чаще из-за солнца,
явившегося с полотна японца,
свободу тел влюбленным обрести.
Свободу от зимы порабощенья,
чтоб сок березовый пошел в ручьях отмщенья
по капиллярам, венам, до сердец.
Апрель!
В венце его Телец
разлегся на челе, и жаждет мая.
В уста подснежники лобзая,
вошли нарцисс, тюльпан и гиацинт.
Мартини утекло, свеча погасла,
весна пришла, одной любви подвластна.
И мы расстались. Но всего на миг!
На миг, чтоб обрести свободу! - Свободу выбора,
чтоб вновь слились сердца,
пия любовь - до донца, до конца…