Скажи мне, Боже, что-нибудь хорошее
Иль крошками оконного стекла
Засыпь любви мертвеющее прошлое,
Чьим давеча рассветам солгала.
Вонзи мне, Боже, в душу пару колкостей,
Чтоб завопила от обиды писком труб,
Чтоб все, что в ней обуглилось не полностью,
Заныло и слилось в яремный круг!
Нет. Не молюсь. Наверно, просто жалуюсь!
Нет, не прошу: просить – не за себя…
Нет, я – цитирую раскаянье и малую
Частицу веры – декламирую, хуля.
А через час, с призывным кличем выпи,
Отправлюсь снова лгать и предавать:
Клейменому с достоинством не выйти
Из камеры и жизнь не бросить вспять.
Клейменому – дворы и закоулки,
Чтоб кто-нибудь – не дай ему, Господь! –
Не натолкнулся в песенках негулких
На обожженную железом правды плоть,
Чтоб дети тех – сердешных, верных, чистых –
Не попросили с ними поиграть,
Чтобы черненые и грязные монисты
Никто не наклонился целовать!
Скажи им, Боже, что-нибудь хорошее.
Вели им, Господи, от нас с участьем – прочь.
На нашей улице, молчаньем припорошенной,
Они клейма не смогут превозмочь.
Они, Господь, как мы, пребудут – жалки,
В глазах зачахнет ландышевый цвет!..
Нет, не молюсь. Я детские считалки
Твержу навзрыд и – верю – в этот бред.