Истаскалась моя рубашонка...
Истоптались ботиночки в рвань...
Может трудным и был я ребёнком,
Но трудна была жизнь моя – дрянь.
Были пьянью хронической оба,
И папаша мой, и моя мать.
Водку «жрать» ненасытной утробой,
Вот и вся их была благодать.
Как «нажрутся», давай придуряться,
Опрокидывать стулья, столы,
Рожи бить, да ножами кидаться,
А потом, ползать – гадить в углы.
Как то «батя» привёл домой шлюху.
И забуду ли я за свой век?
Как меня он, порвав мне пол уха,
Ночью сонного выбросил в снег.
Я бежал босиком по морозу.
Сквозь деревню, сквозь тьму, дрожь и страх.
Вперемежку и сопли и слёзы,
Кровь из уха, и скрежет в зубах…
Мать, однажды, кривясь ртом беззубым,
Мне сказала: «Обид не держи.
Папка твой до тюрьмы не был грубым,
Не хватался, чуть что, за ножи».
И, синяк свой под глазом припудрив,
Закурив, выпив стопку глотком,
Кое-как причесав свои кудри,
В «Жигулях» укатила с дружком.
А ещё через годик я плюнул
На паскудную всю эту грязь!
Нож папашин за пояс засунул,
И из дома ушёл, не простясь.
По полям я скитался народным,
С псом бездомным, что другом мне стал.
Было мне ль привыкать быть голодным?
Да и пёс сроду сыт не бывал…
Летом яблок и ягод навалом,
Да и рыбы немало в пруду.
Сноп травы тёплым был одеялом.
Жаль, что лето один раз в году!
Осень свистнула ветром над речкой.
Первый снег молча лёг на лужок.
Грел всю зиму землянку я печкой,
И во всём помогал мне Дружок.
Шли холодные дни по сугробам.
Новый Год вскоре встретили мы.
И, назло всем всемирным потопам,
Стойко ждали кончины зимы.
Мир весною капелью заплакал.
Лес проснулся, ожил и запел.
Отхворали! и я и собака!
Значит, жизни ещё не предел!
И пускай мне не стать знаменитым,
И богатым, наверно, не стать,
Не узнать, что такое - быть сытым,
Ну а значит, всю жизнь голодать,
Не по мне на судьбу обижаться!
Знаю, сам виноват, что изгой…
Прежде, чем на свет божий рождаться,
Надо думать немного башкой!
Январь 2008
