Puzzle (Рассказ)

Роман Шубин
    
В Амстердамском порту -
    Моряки там поют
    Петь им сны не дают,
    Рассыпаясь как ртуть
---------------------------------
А я плачу о тех,
Что в любви мне клялись
В Амстердамском порту
В Амстердамском порту.

Жак Брель.

1.Гора
Гора не была скрыта дымкой или туманом, как обычно, и ее можно было увидеть из окна. Она была прямо напротив, очень близко, хоть и недосягаемо далеко, по ту сторону границы, и он «кожей» чувствовал ее тяжелое и в то же время легкое, невесомое присутствие. Он поговорил немного с Горой, как это делал всегда, когда чувствовал себя очень одиноким. Гора в тот день не скрывалась от него, и он не почувствовал себя брошенным, отвергнутым, покинутым старым другом…
Это была всем горам гора! И он точно знал, что нигде больше на этой Земле нет такой Горы. Говорят, она находится на полпути между мысом Доброй Надежды и Беринговым проливом; что она находится где-то посередине материка Евразия, центром оси Гибралтарский пролив – Байкальское озеро, центром окружности  Черное, Средиземное, Каспийское моря. Древние утверждали, что именно эта Гора является «пупом Земли»; говорят также, что именно у этой Горы наиболее близко сближаются три континента – Европа-Азия-Африка. Интересно также, что эта Гора, на которой всегда много снега, не дает начало ни одной реке, речке, даже речушке... Это потому происходит, говорят, что Гора впитывает всю влагу, образовавшуюся от таяния снегов… Вот так. И Гора эта сейчас не скрывалась от него, не пряталась.
Был конец февраля.
Он проснулся утром, посмотрел в окно и увидел, что ночью пошел снег. Теперь, правда, светило солнце, снег искрился, и еще он чувствовал радость какую-то внутри, как будто что-то должно было в этот день случиться. Чувствовал, как внутри что-то дрожит мелкой дрожью, позвякивает колокольчиком, волнуется, затихает вдруг, потом снова принимается волноваться... Он стоял у окна, курил, смотрел на Гору, которая была прямо напротив, седая, невесомая, мудрая; смотрел на снег, на солнце, и пытался вспомнить: "Что же должно случиться?" Но ничего не вспомнил, ничего не придумал; день был вроде такой, как всегда: те же сигареты, тот же кофе... Только вот снег пошел ночью, и теперь солнце светило... И еще было желание улыбаться чему-то...
И неожиданно вспомнил: день рождение. 33...
Подумал о том, что знает по крайней мере двух людей, которые умерли в возрасте 33 года, и потом почему-то безо всякой связи с Иисусом или Александром Македонским вспомнил сон, вспомнил свою Самую Настоящую Великую и Вечную Любовь... Вспомнил тот день, последний, осенний…
Он кофе выпил, стоя по-прежнему у окна и смотря на Гору, потом принял душ, оделся потеплее и вышел в город.
Он думал: “Мне 33 года… Наверное, именно поэтому хочется провести какой-то итог, или вернее, обозначить – те ценности, которые приобрел в этом возрасте, то к чему дошел… Это можно было назвать «Credo» - «верую», то есть то, во что я верю, что думаю…
Но я даже не знаю, к чему я дошел в 33 года… честно! Могу сказать, что я не знаю правды. Иисус в 33 года знал правду. Александр в 33 года знал правду… Я – не знаю. Просто… Я люблю эту жизнь. Я люблю эту жизнь, потому что в этой жизни те, кого я люблю, или кого я любил. Я знаю, что в этой жизни трудно... я знаю, что в этой жизни порой невыносимо. Что в этой жизни больше несправедливости, чем можно вынести человеку. Но также я знаю, что человек выносит. И я верю в человека. Даже если человек болеет. Даже если человек болен, он все равно выносит. Только вот что делать с одиночеством?!
И еще!
Жизнь  - это пазл, и состоит она из миллиона маленьких кусочков. Всю жизнь ты стараешься собрать его, и лишь в конце понимаешь, что собрал неправильно. Вся штука в том, чтоб не ошибиться, угадать, положить маленький кусочек именно на свое место. Но тут одного ума и даже хитрости мало. Тут нужно еще и везение… И почти никогда наверняка не можешь знать точно. Шанс собрать этот пазл тебе дают лишь один единственный раз… В конце концов ты понимаешь, что тебе не повезло, что ты ошибся, что ты не сумел, проиграл, прогадал…”

Была осень, и от этого никуда нельзя было деться...
С утра шел дождь, но потом, когда они встретились, дождь перестал, и неожиданно выглянуло солнце. Листья на деревьях вспыхнули ярким, красно-желтым пламенем, и казалось, что идешь по пожару. Но огонь этот обжигал только душу и растапливал сердце, и лишь было чувство, что тело остывает.
Они гуляли по загоревшемуся от осени городу, а потом зашли в кафе. Тогда опять пошел дождь, и все стало сумрачным, неуютным, как утром, только еще сумрачнее и неуютнее. Он смотрел на Нелли, и понимал, что она, с тех пор, как он ее не видел, изменилась.
Они зашли в кафе. Нелли сняла куртку и повесила ее на вешалку у входа. Он же остался в своем черном длинном пальто, длинном белом до колен шарфе и черной вязаной шапке. Они сели за столик, и подошедшему официанту он заказал два кофе и одно пирожное (для Нелли) . Дождь за окном продолжал идти, и было понятно, что вечер в тот день наступит намного раньше.
Он курил сигарету за сигаретой, смотрел на посетителей кафе, на улицу, где шел дождь и разглядывал официантов. Когда они только встретились на перекрестке, он подумал: а вдруг это последняя встреча? А теперь он это знал точно: по глазам Нелли он понял, что не ошибся. Он также подумал, что, может, Нелли совсем и не думала сегодня положить всему конец, а решила это, когда они сели за столик. Ведь сначала она, казалось, была рада встрече, и они поцеловались. A вот теперь глаза у нее стали совсем другие.
-Тебе и так хорошо. Тебе ничего и не нужно,- сказала она.
-Но это не так. Мне нужна ты!..
И Нелли грустно покачала головой, улыбнулась горько и прошептала:
-У тебя все есть. Семья, дети… Это у меня ничего нету. Это я одинока… А ты должен быть доволен своей жизнью...
И он не посмел напомнить ей, что жена с детьми давно оставили его…
В тот день они расстались и больше не виделись.
И он потом чувствовал все время, что Нелли его не отпускает.
В очередной раз это было летом... Кажется, это была пятница... Он не видел Нелли ни в ту пятницу, ни в субботу, ни даже в воскресенье и всю последующую неделю тоже. И теперь, днем следующей пятницы он думал о том, что страшно соскучился по ней. Он не мог ни позвонить ей, ни поехать к ней тоже (и то и другое Нелли запретила делать; их связь была еще тайной, и он был женатым человеком). Он сидел, тосковал, и посылал ей sms каждые полчаса и не получал ответа.
Это было летом, вечером. Город, как всегда по вечерам летом, превратился в сплошной праздник. Жара спала, и люди высыпали на улицы. Многие спешили занять лучшие столики в многочисленных открытых кафе, или скамейки в парках. Некоторые же просто гуляли и смотрели на тех, кто уже сидел в кафе. В парке перед Консерваторией устраивались концерты под открытым небом (струнный квартет играл все популярное из  Баха, Моцарта, или духовой оркестр исполнял марши и вальсы). Огни фонарей в парках и кафе, огни машин, “цветные” фонтаны – все это пьянило, волновало, и все это было ЛЕТО…
Он сидел в доме у друга и напивался. Повода особого не было, да и пить, в общем-то, не надо было в 40 градусную жару, но все равно они решили напиться. Друг – худой, длинный, с орлиным носом – с каким-то особым упрямством разливал теплую водку по рюмкам, и они с таким же ослиным упрямством пили.
Уже вдребезги пьяный, он получил от Нелли sms: “Только что спустилась с крыши... Опять ничего не получилось. Ненавижу себя за трусость... Как ты?”
Решил было ответить: «Что же ты со мной делаешь, …..???», с употреблением нецензурного слова, но потом подумал не отвечать вовсе. Выпил еще пару рюмок и откинулся на спинку кресла.
Друг спросил:
-Тебе нехорошо? Ты весь побелел.
-Нет. Ничего...
-Плохие новости?
И он не знал, что ответить: плохо было то, что Нелли опять полезла на крышу; хорошо то, что у нее опять не хватило духа сделать это.
-Не знаю...- ответил он.
Он все время думал, что она его мучает, что выворачивает наизнанку, выжимает до последней капли. Он слышал много раз просьбу оставить ее в покое, но не мог это сделать, смутно чувствуя ее взаимность; и еще боялся, что она с собой что-то сделает. И он много раз слышал от нее о самоубийстве. И холодел от мысли, что Нелли все же сделает это.
Это мучило, убивало...
После развода он был один.
Только иногда, когда приходила  Нелли, занимался с ней любовью и думал, что все, кажется, не так уж и плохо, но потом каждый раз получал от Нелли sms, в котором она говорила, что они должны расстаться… Нелли наотрез отказалась выйти за него замуж.
И вот осенью они расстались навсегда. Он проводил ее до остановки. Он подсчитал: с Нелли связь  длилась 5 лет, и за это время Нелли ни разу не сказала, что любит его. И каждый раз после того, как они занимались любовью, она замыкалась в себе, переставала с ним общаться, и это его мучило, сердило. Со временем отношения постепенно снова выравнивались, становились теплее, и по мере того, как Нелли начинала все больше тосковать по нему, она становилась добрее, ласковее, и так до очередной встречи у него дома; после чего опять все разрушалось, и, казалось, здание теплых отношений приходилось выстраивать заново. Самому себе он казался Сизифом...
А в тот день, осенью, во время последней встречи он смотрел на нее, и понимал, что Нелли стала еще красивее…
2. Меннау
Был уже второй день конференции. После удачного доклада, весьма и весьма довольный собой, я сидел в кафе на площади перед отелем, пил кофе и читал газеты. Конференция эта была международной, и местные газеты вовсю комментировали ход ее работы. Посвящена она была вопросам исследования древнейших цивилизаций, вопросам создания общего комитета для этих целей, и публикации научных работ по исследованию древних цивилизаций.
Я сидел в кафе, пил кофе и ждал, когда мне принесут тосты. Уже на второй день конференции я ощущал сильную тоску по дому. Интервалы между короткими сообщениями по мобильному телефону между мной и моей женой Адель становились короче и все больше приобретали порнографический характер. И я открыл для себя, что слова могут возбудить, завести ничуть не меньше самого откровенного фильма…
И вот в этот второй день конференции, когда я сидел в кафе напротив отеля, пил кофе, и ждал, когда мне принесут тосты, к моему столику подошла женщина, которую я еще не знал, и которая мне почему-то с первого взгляда не понравилась… Но потом…
Она была в джинсах, кожаной куртке, на вид я ей дал 28-30 лет. У нее были пепельные волосы.
-Вы не подскажете, как найти отель «Триумвиратус»?- спросила она.
-Так вот он,- ответил я, несколько удивленный, и показал рукой на огромное здание отеля.- Вот он – напротив.
-Господи,- всплеснула руками она.- А я с утра ищу его.
-Вы собираетесь снять номер?
-Я приехала на 3 дня в Меннау. У нас тут филиал нашей фирмы. В командировку, так сказать.
-А я живу в отеле «Триумвиратус»,- сказал я.- Я участвую в конференции по древнейшим цивилизациям.
-Я что-то читала об этом в газетах.
-Выпьете кофе?- осведомился я.
Она согласилась и села за столик.
Женщина заказала кофе, тосты (как и я!), и мы стали болтать. Она рассказала о фирме, я – о конференции. А потом мы говорили о здешнем чистом воздухе, о том, что официанты в этом кафе все с усами, что кофе вкусный, но тосты здесь могли быть и «похрустящее», и еще о том, что нас обоих не волнует вопрос глобализации.
Потом мы пошли в отель. На ее имя, как оказалось, был забронирован номер, и, поскольку она отказалась от услуг посыльного (что меня немало удивило), я помог ей донести ее чемодан.
-Положите чемодан вот сюда,- сказала она, когда мы вошли в номер.- Спасибо вам.
-Не стоит. Мой номер находится этажом выше. У вас 235-й, у меня 325-й.
-Если мне понадобится перенести в другое место чемодан, я вам позвоню,- сказала, улыбнувшись, она.
Я рассмеялся:
-Буду рад опять помочь вам. Можно спросить, что вы собираетесь сегодня делать?
-В смысле?
-Чем вы собираетесь сегодня заняться?
-Во-первых пойти в офис, и сказать , что я приехала. А потом… Потом вроде ничего особенного в моих планах не предвидится. Может быть, погулять по городу, я тут впервые. Работа все равно начнется с завтрашнего дня. А почему вы спрашиваете?
-Да так… Я тоже впервые в Меннау. Погуляем вместе?
-Давайте. Вместе веселее.
-Когда мне вас ждать?
-А вы хотите меня ждать?- и ее лицо вдруг стало очень серьезным.- Знаете, я вышла из возраста романтических отношений. У меня муж, 2 сына.
Я возразил:
-Я тоже не мальчик. И тоже женат, и у меня 2 дочери. И поскольку мы выяснили, кажется, все, то я через 2 часа буду вас ждать в вестибюле отеля.
-Договорились,- опять улыбнулась она.- Меня зовут Хельга.
-Меня – Хайк, профессор Барденского университета.
-Это уже лишнее.
-Что лишнее?- удивился я.
-Барденский университет. Можно просто: Хайк.
Я рассмеялся:
-Как скажете, Хельга.
-Вот и отлично.
Я пошел в свой номер, принял душ, позвонил домой Аделине, потом созвонился с ректором Барденского университета, рассказал о ходе конференции, он меня поздравил с докладом, потом, мне позвонили организаторы конференции и сообщили, что вечером намечается банкет в здании съездов, куда меня и приглашали. Чего греха таить? Я думал о Хельге. Думал о том, что через полчаса я встречу ее в вестибюле отеля, и придумывал, куда можно будет пойти с ней погулять. Но все это я думал без волнения, ведь я еще не знал, что у меня появился такой город – Меннау…
Сидя на диванчике в вестибюле отеля «Триумвиратус», я накропал текст приветствия, который я вероятно, буду читать на банкете, как меня предупредили организаторы, и не заметил, как из лифта вышла Хельга.
-Ало? Хайк? Профессор Барденского университета?
Я вздрогнул и повернулся. У меня над головой стояла Хельга. Я посмотрел на часы: она опоздала на 45 минут.
-Ничего, что я немного опоздала? В филиале нашей фирмы в Меннау не все гладко.
Я встал.
-Ничего страшного. Вы не опоздали. Вернее, я и не заметил, что вы опоздали. Я писал речь.
Хельга не поинтересовалась, какую именно речь я писал, и спросила:
-Вы не поможете справиться с этим?- Она показала мне свой цифровой фотоаппарат.
-Конечно,- ответил я.- Но думаю, лучше всего учиться на практике.
-Так, значит, пойдем, прогуляемся?
-Пожалуй.- У меня вдруг перехватило дыхание.- Или, может, вы предпочитаете остаться в отеле?
Она еле-еле заметно, краешком губ улыбнулась:
-Все же давайте сначала погуляем…
И мы прогуляли весь день. И вернувшись в отель, я остался в ее номере до утра…
Вот таким образом в моей жизни появился город Меннау…
Вот таким образом в моей жизни появилась Хельга…
Мою жену зовут Аделина. Французское такое имя, хотя и она, как и я, армянка. У меня с ней прекрасные взаимоотношения. Мы любим друг друга, и нас, хоть мы и женаты уже 12 лет, до сих пор тянет друг к другу, и у нас часто бывает секс.
Когда ты женат уже 12 лет, то, - если у тебя все хорошо с женой,- у вас с ней взаимоотношения перерастают в совсем другую область, как я называю, в высшее проявление любви, высший пилотаж. Это и любовь в узком смысле, и дружба, и какое-то партнерство, коллегиальность, абсолютное понимание друг друга, порой без слов, и полное духовное слияние. 12 лет брака позволяют сказать, что мы «росли» вместе. И под этим подразумеваются все победы,  достижения, и очень редко поражения, которые мы пережили вместе... Самыми большими нашими достижениями являются, конечно же, наши 2 дочки, которыми мы уже гордимся, несмотря на то, что одной из них всего 10, другой 6 лет...
Я хочу повториться: у нас с женой все хорошо, и всегда было хорошо....
Но вот так получилось, что у меня в жизни появился город Меннау... маленький такой провинциальный городок, куда я поехал однажды на конференцию...
Послушайте! У каждого в жизни есть свой Меннау. Я уверен в этом. Просто вот так бывает в жизни: Меннау у тебя в жизни появляется совсем неожиданно... когда ты его совсем не ждешь. Но, может быть, надеешься?
Чаще всего я Хельгу видел в джинсах, сапожках, свитере – зимой, весной и осенью; летом же – в одном и том же платье, выше колен, с большими деревяными пуговицами, которые мне нравилось трогать. Она была небольшого роста, светловолосая, сероокая. Она однажды мне сказала, что когда она плачет, ее глаза становятся зелеными, но я никогда не видел ее плачущей. Я так же никогда не видел ее громко смеющейся. Она была как-то всегда спокойна, несколько иронична, но всегда нежна, приветлива… Только чувствовалось, что когда мы расстаемся, тень сожаления ложится на ее серо-зеленые глаза... И так бывало каждый раз, когда мы выходили из квартиры и пешком отправлялись на автобусную остановку. Оттуда она уезжала в Друнгильд, где у нее была своя жизнь, а я садился в свой BMW, и уезжал в Барден, где у меня тоже была своя жизнь.
У нас у обоих, так сказать, были свои города, своя работа, свои семьи, одним словом, своя жизнь, и мы в своих других жизнях никогда не пересекались, да и не могли пересечься. Сюда же в Меннау приезжали 2 недели раз, чтоб встретиться, заняться любовью, снимали номер в гостинице на ночь, и потом на следующий день разъезжались по своим городам. Мы и сами затруднились бы ответить на вопрос, что это у нас. То ли это любовь, то ли что-то совсем другое. Одно понимали точно: мы с нетерпением ждали этих встреч, мечтали об этих встречах, радовались этим встречам, и все больше и больше нуждались в них и друг в друге.
Я почти ничего не знал о ней, как и она - обо мне, и, казалось, это устраивает нас обоих. Мы никогда не спрашивали друг о друге. Не потому, что мы так договорились, а просто нам не хотелось этого делать; ведь то были наши параллельные жизни. Мы просто встречались, и нам это нравилось. У нас не  было даже телефона друг друга, и о встречах наших мы никогда не договаривались (так повелось после первой встречи). Мы просто приезжали в Меннау и сталкивались в вестибюле гостиницы «Триумвиратус». Большего знать друг о друге нам и не надо было, как однажды сказала она.
Так вот бывает в жизни...
И еще: ни я, ни Хельга никогда не говорили друг другу: я люблю тебя. «Давай решим,- сказала Хельга,- что это для нас только секс и ничего больше. Разрядка, так сказать. Отдохновение от обыденной жизни. Так, по крайней мере, потом не будет больно». Я, как всегда, согласился с ней. Она была права. Но мы оба знали, что, наверняка, обманываем самих себя…
-Уже полвторого,- сказала она тоном человека, для которого то, обстоятельство, что нужно вставать, одеваться, принять душ и не опоздать на автобус, по меньшей мере было досадно.
Я открыл глаза, посмотрел на часы, снова закрыл глаза и пробормотал:
-Действительно полвторого…
-Нам нужно собираться,- сказала она нехотя и продолжала лежать, поглаживая мою руку, которой я обнял ее (мы так и заснули, обнявшись).- Кто из нас закажет кофе?
-Ты,- сказал я и улыбнулся.
Она тоже улыбнулась:
-В прошлый раз заказывала я, теперь твоя очередь.
-Ты хитрюга: все помнишь.- Я прижал ее к себе.
Она, почувствовав себя в моих объятиях совсем крохотной (она так всегда мне говорила), промурлыкала:
-Это ты хитрюга: хотел меня обмануть, заставить заказать кофе вне очереди!
-Да я хитрый. Я очень хитрый. Я сейчас поцелую тебя – нежно-нежно, ты растаешь, забудешь все, и закажешь кофе. Такой, какой мы оба любим. Такой же крепкий, как наша любовь, такой же горячий, как наши тела, когда мы занимаемся любовью...
Она села на кровати.
-Какой же ты все-таки болтун!
-Конечно!
-Таких болтунов свет не видывал!
-Полностью с тобой согласен,- сказал я и закурил.- Только я не знаю, что в результате этого получится.
-В результате чего?
-Ну, в результате моей болтовни.
-Хочешь знать?
-Очень.
-Так слушай внимательно: в результате твоей болтовни я сейчас же встану и позвоню, чтоб принесли кофе. Ты доволен?
-Вполне. Ведь это то, что нам нужно. Вообще для того, чтоб ощутить себя абсолютным гением, нужна самая малость: чашка кофе. Так утверждал то ли Россини, то ли его друг Бальзак.
-Ты болтун!
Я рассмеялся.
Она встала и, не надевая халат, голая подошла к телефону, и я смотрел на нее. Как всегда после секса с ней, у меня было странное чувство... Мне всегда казалось, что я ее знаю 100 лет, и что мы всегда были вместе...
3.Кафе
Колокольчик внутри звенел и беспокоился. Он пошел в сторону своего любимого кафе “Дориан Грей”. Оно находится недалеко от Вернисажа, и там на стенах висят картины художников, как когда-то в кафе “Пикассо”…
С некоторых пор он мог себе это позволить - каждое утро приходить в кафе “Дориан Грей” за Вернисажем и выпивать чашку горячего шоколада. После того, как книгу купило одно крупное издательство США, он многое себе мог позволить. Кроме, пожалуй, одного – вернуть семью. Когда тайная связь с Нелли оказалась явной, жена ушла от него, забрав с собой двух дочек…
Большая чашка горячего шоколада была его детской мечтой, ибо от него в детстве прятали шоколад по причине аллергии... А вот теперь аллергии уже не было, и денег было столько, что он мог каждое утро выпивать по чашке настоящего горячего шоколада.
-Доброе утро.
-Привет. Я сегодня рано.
-Не имеет значения. Сейчас я принесу ваш шоколад и булку.
-Спасибо...
Он открыл на столе компьютер и стал читать то, что написал вчера, А  потом стал писать. Абзац за абзацем, за диалогом диалог... И не знал, что из этого получится. Но каким-то внутренним чутьем он чувствовал: то, что началось писаться вчера, не закончится выкидышем. Доказательством тому был колокольчик, не унимающийся внутри...
Шоколад обжигал горло, согревал душу, и булка таяла во рту.
Он писал новую книгу… Очень часто вдруг с полуиспуганной радостью ловил себя на том, что мысли о ней не причиняют больше боли.
“Ты отпустила меня, Нелли? Я свободен?”
И на душе становилось как-то спокойно...
4. Доктор
Он встал, надел пальто и вышел. Ему надо было перейти улицу, пройти по парку, выйти на площадь, и обогнув ее, войти в здание Центральной больницы. Он почему-то был уверен, что все хорошо, что все обойдется. И он жалел лишь о том, что пришлось уйти из офиса и пропустить ленч с друзьями.
-Это серьезно, это очень серьезно,- сказал доктор, посмотрев на него поверх очков.- Много было обмороков?
-Да нет... всего три раза,- ответил упавшим голосом, смотря прямо в глаза доктору.- Последний - две недели назад.
-И вы только теперь обратились к врачу?
-Я не придал этим обморокам особого значения.
-Напрасно, молодой человек. Вы хоть знаете, что с вами?
-Нет.
-А с нервами у вас все  в порядке?
-Что со мной, доктор? Я взрослый человек, прослуживший войну...
-И вы уверены, что хотите это знать?
-Да.
-Хорошо. Тогда посмотрите-ка на этот снимок. Видите? Это ваш череп. А теперь посмотрите на это пятно. Оно величиной со сливу среднего размера. Это опухоль... И ничего с этим поделать нельзя...
-Ничего поделать нельзя...- повторил он эхом.
-Абсолютно  ничего.
-И я умру?
-Знаете, это удивительно, что вы до сих пор живы... Вы можете умереть в любое время.
-И никакой надежды,- то ли констатировал, то ли спросил, и почувствовал, как тоска сдавила вдруг сердце. Знакомая тоска, знакомая еще с войны, когда было так безнадежно, когда знал наверняка, что убьют.
-Никакой надежды. Мне очень жаль. У вас есть семья?
Ничего не ответил на это...
-Вы можете идти. Мы вам ничем не можем помочь...
Он вышел на улицу с каким-то чувством тошноты, пустоты в желудке, с замерзшими пальцами рук, хоть в больнице было жарко, и, подумав, понял, что это СТРАХ…
Что же делать?!- подумал он, вернее прорыдал в уме. И ком подкатил к горлу, захотелось крикнуть, громко, смотря на небо и покачав кулаками.
Но вдруг успокоился и сам себе ответил: что делать, что делать! Просто жить…
И он вернулся на работу.
Поздно вечером, когда все уже разошлись по домам, он все еще сидел в офисе и тупо глядел в монитор компьютера. А потом позвонил жене:
-Одевайтесь. Через пятнадцать минут буду. Поедем в ресторан ужинать.
-С чего это вдруг?- удивилась жена и его как-то задело ее удивление...
-У меня просто хорошее настроение,- ответил он.- Итак, я буду ждать вас через пятнадцать минут у подъезда,- и бросил трубку.
Когда ехал к дому, и потом, уже когда вместе с женой (красавица!!) и дочерью (ангел!) ехал к ресторану, опять вспоминал  разговор с доктором.
Он знал, что жена ни о чем не должна догадываться, и еще у него было такое чувство, будто он едет справлять по себе поминки. Мысли перескакивали с одного на другое. Что-то черное давило на грудь, мешало дышать. Главное вести себя так, как будто ничего не случилось, думал он. Теперь уже нужно будет играть роль. Сумеет ли? Нужно суметь! И вдруг опять подумал, что не хочется умирать... дело было не в том, что рано (рано! 30 разве не рано?!), а просто по-человечески не хотелось умирать...
Потом вспомнил, как сказал доктор – размером в спелую сливу… Потом его стошнило, прямо в машине.
5. Мери
Луч раннего летнего воскресного солнца проскользнул между занавесками и, пробежав по грязному ковру и запыленному паркету, перекинулся на диван-кровать, пробежал по простыне, и, поднявшись чуть выше, прыгнул на подушку и горячей волной накрыл глаза спящей женщины. Лучу солнца не сразу удалось ее разбудить, но, когда женщина все же проснулась, солнце поднялось еще выше, и луч исчез из комнаты, в которой опять стало полутемно. Женщина застонала. То ли оттого, что ее разбудили, то ли оттого, что сразу ощутила страшную сверлящую головную боль. Женщина стала вспоминать прошедший вечер, медленно, с трудом выковыривая из отравленной водкой памяти осколки, остатки событий. Да, опять была соседка с нижнего этажа, законченная, как и она сама, алкоголичка, опять пили, опять напились. И женщина подумала (в который раз), что не помнит, как соседка ушла. Пересилив боль в глазах и голове, женщина посмотрела на стол и радостно отметила, что в бутылке осталось еще немного водки. Женщина встала, держась за спинку стула, чтоб не упасть, качаясь и охая, подошла к столу и из горла выпила оставшееся в бутылке виски. В голове появился приятный шум, разум, казалось, сразу же прояснился, и  поутихла боль в глазах и в висках. Женщина закурила и, теперь уже увереннее стоя на ногах, прошлась по комнате, тихо напевая под носом арию из Севильского цирюльника: «Бонасьера, миль сеньоре!». Таким образом,  опохмелившись остатками вчерашнего виски, женщина (дипломированный доктор искусств, в прошлом профессор университета), стала чувствовать себя человеком. Она подошла к большому зеркалу в прихожей, посмотрела на себя («опять спала голая, бесстыжая!»), и решила принять душ. Стоя под почти кипящей струей воды, она вдруг почему-то разрыдалась. Ей стало очень жалко саму себя, и она рыдала, и сквозь слезы, которые растворяла горячая вода, повторяла одно и то же: «Сукин ты сын, мать твою! Дерьмо!  
После душа она, не вытираясь и не надевая халат (она никогда не вытиралась после душа), пошла в комнату и стала звонить соседке (все же надо же узнать, как она). Но телефон молчал, и она вдруг почувствовала тошноту. Так всегда с ней бывало, когда она чисто интуитивно ощущала близость опасности. После трех неудачных попыток дозвониться до Марго, Мери решила все же одеться и спуститься вниз: «Телефон у Марго орет громко, невозможно, чтоб она не проснулась». Открыв дверь своей квартиры, и выйдя на лестничную площадку, Мери замерла: снизу доносились голоса людей, кто-то кричал…
Перед дверью Марго было много народа, сама дверь была открыта, и Мери вошла. На полу в центре комнаты лежала Марго («очень мертвая»,- как подумалось Мери), а вокруг ходили какие-то люди и полицейский.
-Кто вы?- спросил полицейский.
- Я соседка с верхнего этажа… мы были подругами…
-Ваша подруга мертва. У нее разрыв сердца. Она была очень пьяная. Сердце не выдержало.
-Марго…- прошептала Мери.
-Вы вместе пили?- спросил полицейский, внимательно всмотревшись в ее глаза.
-Да…
-Где вы работаете?
-Я не работаю… Уже давно.
-А раньше?
-Я доктор искусств. Я была профессором Университета.
-Вы можете обещать мне, что не покинете город в течении недели?
-Да.
-Вы можете идти.
-Хорошо… Хорошо…
Поднявшись опять к себе в квартиру, Мери оделась, а потом пошла в музей Современного искусства. В музее она пробыла около 4 часов – вплоть до закрытия.
Вернувшись домой, она решила для себя, что больше никогда не будет пить. И позвонила своему бывшему мужу.
6. Генри
Мы познакомились довольно-таки странным образом. В то время я уже не жила с Анной, и у меня был период сплошного, тотального секса с мужчинами, и каждый день у меня был новый партнер, а то и два и три. Да что говорить! Я готова была переспать даже с бомжем!  Мне просто необходим был секс, и я в то время думала, что вот так и нужно жить (все время трахаться и напиваться), хотя и в глубине души понимала, что таким образом я пытаюсь подавить в себе тоску по Анне.  Я действительно много пила  в то время, и бедный старый режиссер Рендер (который всегда приходил на помощь, когда мне хотелось совершить самоубийство и каждый раз не позволял мне этого сделать), говорил, что я гублю свой талант, что если я хочу продолжать играть в кино и театре, мне нужно остановиться. И вот тогда я встретила Генри…
Прежде всего меня поразила его красота, действительно самая настоящая красота. Это был совершенно другой, отличающийся от всех других тип мужчины. Может быть, даже в нем было нечто смазливо-самонедеянное, но только он, мой муж Генри, был очень красив, да и сейчас таковым остается, спустя 4 года. Познакомились мы в ресторане (в то время я часто знакомилась во всяких ресторанах). Я пришла туда с одним молодым человеком (сейчас уже не помню, как его звали), после того, как целых полдня занималась с ним любовью в его обшарпанной бедной квартирке на окраине города.
Помню, как познакомилась с этим молодым человеком. Рано утром я пришла к Ча Рендеру (вот зачем, теперь уже не помню), и там встретила его. Он был начинающий сценарист, принес что-то Рендеру. Когда я закончила дела со своим необъятным режиссером и вышла на улицу, оказалось, что молодой сценарист меня ждет.
-Леди позволит мне пригласить ее на легкий завтрак в каком-нибудь бистро? – сказал он мне.
Я ответила:
-Леди не хочет есть. Леди хочется сейчас только секса.
-Поедемте ко мне,- сказал он, и я была не против, но предупредила его, что мне нужен только секс и ничего больше, и чтоб он не посмел в меня влюбляться.
- Не люблю я всякие такие вещи: влюбляться, страдать,- сказала я, хотя и в то время часто бывало так, что я сама влюблялась, и очень тяжело все переносила.
Молодой человек оказался одного со мной возраста (26 лет), Он говорил, что только-только начинает писать, что смотрел все фильмы и спектакли с моим участием, что восхищается мной, и я сказала, что тем более ничего не имею против секса с ним. Когда в его маленькой бедной старой обшарпанной квартирке мы уже не в состоянии были заниматься любовью, я сказала, что проголодалась, и он повез меня в ресторан, сказав, что деньги ему дал Рендер (зачем дал?). И в этом ресторане сидел Генри. Ему тогда, 4 года назад было столько же, сколько мне теперь, то есть 30, и он был красавцем. Я сразу же забыла о своем “молодом сценаристе” (черт, как же его звали?) и видела только Генри: он сидел за соседним столиком с какими-то мужчинами, которые что-то обсуждали. Генри обратил на меня внимание спустя 40 минут после того, как я начала пожирать его глазами (и, как я впоследствии поняла, мне еще повезло: он мог меня вообще не заметить). Мой молодой человек в это время о чем-то рассказывал, я его слушала рассеянно, и потом я увидела, как Генри встает и, сильно качаясь, подходит к нашему столику.
-Я знаю, кто вы,- сказал он, не обращая внимания на моего “молодого человека”.- И я хочу, чтоб вы вышли за меня замуж…
-Да? А вас не смущает, что я вас не знаю? Меня как-то этот вопрос тревожит…
-Меня зовут Генри Бенетт, я директор самой большой в городе страховой компании.
-Я в восторге от этого,- сказала я,-  но давайте решение этого вопроса оставим на завтра, ок ? Сегодня я несколько занята.
-Хорошо. Я позвоню вам завтра. Телефон я узнаю от вашего импрессарио.
-Очень хорошо, - сказала я, уверенная в том, что Рендер (он был также моим импрессарио) скорее согласится до скончании века остаться импотентом, чем отдаст кому-нибудь мой телефон.
Как оказалось потом, новая секретарша Рендера в его отсутствие дала моему будущему мужу не только мой телефон, но и домашний адрес, за что была наказана своим огромным начальником умопомрачительным трехчасовым сексом в его же кабинете (так потом рассказывал Рендер).
Генри явился ко мне домой на следующий день в одиннадцать часов утра с цветами и шампанским и сказал, что его слова о женитьбе не были пустым разговором, что он серьезно хочет на меня жениться, ибо увидел меня вчера в ресторане и влюбился сразу и бесповоротно. Я была несколько раздосована тем, что мне помешали (после очередного периода сплошных попоек, я снова решила приняться за работу и читала предложенный мне сценарий), и ответила, что готова выйти за него замуж только при том условии, что он до шести часов вечера оставит меня в покое и не будет мешать. Генри оставил цветы, шампанское и ушел. Я опять села за работу, абсолютно забыла о его существовании и вспомнила лишь тогда, когда он ровно в 18:00 позвонил в дверь.
-Вы хотите обвенчаться прямо сейчас?- съязвила я, но Генри не смутился.
-Обвенчаться мы можем и в субботу,- сказал он,-  а теперь просто поговорим. Ведь создать семью дело нешуточное.
-О да, конечно!
Стоит ли писать о том, что наша беседа в первое свидание окончилось постелью? Думаю, нет. Генри остался на ночь у меня, и вот так-то у меня и началось с Генри, и в субботу мы действительно обвенчались. Я убедила его, что, поскольку я уже известная актриса, то фамилию менять не буду, и он согласился, и я подумала тогда, что больше ничего мне и не нужно. Теперь, я думаю, что ошибалась. Но чего мне не хватает?  
Я замужем за Генри уже 4 года, и за все это время я ни разу ему не изменила, хотя и это было нелегко сделать. Вот!
Сразу же после свадьбы (уродливое действо, сопровождаемое потоком горячих слез Великого Рендера, который утирал слезы  огромным, как парус, белым платком а-ля Паваротти, и громко в него сморкался), оказалось, что Генри будет заниматься со мной сексом только 2 раза в неделю. Бывало, что я вносила (старалась, во всяком случае) некоторое разнообразие в такой распорядок, и соблазняла его чаще, но это мало что меняло в общей сложившейся картине: почти все время секс был небольше, чем 2 раз в неделю. И тем не менее, я повторюсь: за эти 4 года я ни разу ему не изменила! Кроме ролей в кино и ж театре, я только тем и занималась, что мастурбировала. И это моя маленькая (вернее, великая!) тайна. Мне нравится это делать, и я очень часто это делаю, хотя и понимаю, что если бы Генри побольше занимался мной, я бы этого не делала.
В начале подобная стабильность (2 раза в неделю) меня нервировала, я думала, что Генри занимается любовью постольку, поскольку это нужно делать, как бы для профилактики. И я  сомневалась вначале: а нет ли у него любовницы, но потом поняла, что у Генри просто такой темперамент. По-моему, он и эти 2 раза в неделю занимается сексом исключительно ради меня…Ведь Генри такой: пока не припрет к стенке, он не сдвинется с места. Послушать его, то  сексом можно будет  заниматься в месяц лишь один раз! Так что получается, что я еще и должна быть ему благодарна? Господи, что за чушь!
Но потом я привыкла. А что делать?
Правда я тоже, по-моему, слишком уж помешана на сексе (сказывается период тотального секса до замужества?); ведь иногда я могу мастурбировать в день по 8 -9 раз! Я даже думаю: может, я так много работаю, гуляю, выхожу в город, чтоб не остаться дома и не мастурбировать? Сумасшествие какое-то: ведь очень часто я это делаю даже тогда,  когда читаю сценарий! И даже после секса с Генри мне хочется еще, и, когда он засыпает, выполнив, как ему кажется, свой супружеский долг, я опять мастурбирую по ночам, пока не засыпаю. Но это великая, великая тайна (улыбаюсь себе). Если б я об этом рассказала Рендеру (хотя, по-моему, он догадывается, иначе он бы не был такого мнения о Генри), он бы наверняка сказал, что это от моей слишком богатой фантазии, ведь я актриса! (опять улыбаюсь). Именно так сказал мне однажды Генри. Он сказал, что каждое утро, когда он просыпается, видит, как я сплю, положив свою руку на соответствующем месте между ног.
-И что ты об этом думаешь?- спросила я, краснея, как свежеваренный рак.
Он и ответил:
-У тебя слишком богатая фантазия. Ты ведь актриса…
Я вот думаю, а не придурки ли эти мужчины? Я хотела спросить тогда: не пронеслось ли в его башке случайная мысль, что это от того, что мне не хватает секса, но не спросила (не знаю почему). Надо было спросить…

Сегодня был день, когда он должен бы заняться со мной сексом (сегодня вторник; второй день в графике Генри – пятница), но он сказал, что очень устал на работе, к тому же “ведь мы вчера занимались любовью вне очереди…”. Сволочь! Такое впечатление, что он отмечает эти дни в календаре, чтоб не забыть. Я так и представляю, как он написал бы в своем органайзере, в графе “что надо сделать”: “18 марта, 23:00 – СЕКС С БЕРТОЙ”. Я бы не удивилась, если б увидела такую запись, честное слово!
Прекрасно, прекрасно, прекрасно!!!!!!!
Кстати, Бертой меня назвали здесь, в Штатах. Настоящее мое имя – Аревик.
7. Девушка
-Здравствуйте, простите, можно присесть за ваш столик? Я вам помешала? Вы что-то писали? Вы писатель? Вы книгу пишете?!
Такое количество вопросов, посыпавшихся на него градом, он переварить сразу не мог, и только поднял глаза на девушку, и удивленно уставился на нее.
-Простите?- только спросил он и почему-то почувствовал себя очень глупо.
Девушка рассмеялась:
-Вы не возражаете, если я сяду за ваш столик?
Он засуетился:
-Конечно, конечно, присаживайтесь...
Девушка села и бросила взгляд на пепельницу, в котором была уже целая гора окурков
-Вы, наверное, сидите тут уже не один день, раз выкурили столько сигарет,- сказала она смеясь.
-Совсем нет,- с какой-то необъяснимой гордостью ответил он.- Всего пару часов.
-Да-а-а-а-а,- улыбнулась девушка.- Вы самоубийца?
-Надеюсь, что нет...
Подошедшему официанту девушка заказала кусочек “Пьяной вишни” и чай. Ей было, как он подумал, лет 18. Она улыбалась ему почему-то, и ему показалось, что ей хочется о чем-то спросить.
И вот она спросила:
-Так вы писатель? О чем вы пишете?
И он подумал, что какой бы ответ он теперь ни даст, получится глупо... В ответ он спросил:
- Вы любите читать книги?
-Да,- рассмеялась девушка,- странно, правда?
-Почему?
-Ну, мои сверстники, особым книголюбием не отличаются. Но я другая. Я люблю читать...- Она замолчала, увидев, что он улыбнулся.
Он произнес:
-Я вижу, что вы другая...
-Мне нравится, когда так говорят,- сказала девушка и опять улыбнулась.- Еще бы, не так ли?
-Пожалуй.- Он снова закурил, и стал закрывать компьютер.
Девушка встрепенулась:
-Я  вам помешала? Вы хотели еще писать, и я вам помешала? Хотите, я пересяду за другой столик?
-Нет, не надо. Сегодня, пожалуй, достаточно, да и не пишется особо...
-Сегодня удивительный день,- сказала девушка.- Все с утра не так, как надо, да еще и познакомилась с настоящим писателем...
-Знаете,- удивился он,- у меня такое же чувство... Не знаю почему… Но мы, однако, еще не познакомились...
-Действительно,- снова заулыбалась девушка,- меня зовут Сати. Скажите, а почему же у вас такое чувство, что сегодня какой-то особый день? Может, у вас день рождение?
-Точно!- вспомнил он.- У меня сегодня день рождение. Как же я забыл?! Вы угадали.
-Чудеса!- сказала девушка, которую звали Сати.- Познакомиться с писателем, у которого день рождение!.. Вы не сказали, как вас зовут! Ох, я такая рассеянная!
Он назвал свое имя, и девушка с сожалением отметила, что не читала ни одной его книги. Он сказал, что ничего страшного в этом нет, тем более, что у него только одна книга.
-Для писателя вы слишком поздно начинаете.- сказала девушка, и  он с этим тоже согласился. Она же подумала, что с этим писателем очень удобно: он во всем с ней соглашается... И она сказала ему об этом:
-Мне нравится, что вы всегда со мной соглашаетесь.
-Это всем нравится, не только вам,- ответил он.- Ведь мы считаем умными тех, кто соглашается с нами; тех же, кто не разделяет наши мнения или убеждения, мы считаем глупцами по меньшей мере...
Она посмотрела на него широкими полуудивленными глазами и произнесла:
-Вы умный...
Он усмехнулся:
-Вовсе нет. Просто я писатель. Я должен знать такие вещи.
На девушке был толстый длинный свитер, шарфик-косынка и смешная беретка с помпончиком. Все десять пальцев ее рук были в кольцах без камней (просто железки, подумал он), и она была в очках (много читает, вспомнил он, хотя и подумал, что это ничего и не означает).
Покончив с «Пьяной вишней» и с чаем, девушка достала из сумочки-рюкзачка сигареты и закурила. У нее, отметил он, были красивые, тонкие, длинные пальцы.
-Можно спросить?- поинтересовалась Сати.
-Конечно! Сегодня можно все. Сегодня у меня ведь день рождение.
-Неужели можно все?- И он разглядел в ее карих круглых глазах нечто бесовское...
-Можно,- сказал он.
-Ну так вот... Откуда берутся книги?
Он опять усмехнулся, и опять закурил.
-Точно этого не знает никто. И у каждого свои догадки.
-Какие же догадки у вас?- спросила девушка.
-Для меня это не только догадка: я это знаю точно: книги берутся из двух вещей.
-Каких же?
-Чашка кофе и сигареты.
-А если попроще?
-Попроще – из чашки горячего шоколада.
Девушка рассмеялась.
-Лукавите, не хотите говорить…
-Вовсе нет, поверьте.  Я сказал правду...
Девушка закурила новую сигарету.
-А вы верите, что великие люди – это особая каста? Может, они лишь удачливее?- спросила девушка.
-Понимаете, все великие все великие люди были очень просты, очень «человечны», всегда глубоко скромны. Однако, когда читаешь их жизнь, или изучаешь их творчество, тебя не оставляет впечатление, что они что-то такое знали…что-то еще. Это какая-то тайна, вернее особая тайна особой посвященности в особое таинство. Это Великие люди. Чувствуешь, что эти люди напрямую были связаны с Космосом. Как бы сказать… это были люди, которые, казалось, тесно общались с Богом. Что представляешь, когда думаешь о Себастьяне Бахе? Что он сидит на одном из облаков, где-то на небесах, на соседнем облаке сидит Бог, и они беседуют… Бог с Бахом. Наверняка, философствуют. А вообще, представляете, такую вещь? Каждый год, где-то там на Небесах собираются Великие на своеобразный банкет-бал. Представьте: где-то в углу, прислонившись к подоконнику, попивая вино, беседуют Моцарт и Леннон. Хемингуэй спорит со Стендалем, хотя они в общем-то согласны друг с другом, Гете с большим интересом разглядывает Луция Аннея Сенеку… Вообще-то это, конечно, больше похоже, должно быть, на шабаш, но все же интересно
Да! Еще одна вещь, на счет того, что великие знали какую-то тайну. Такое не оставляет тебя, когда думаешь о Леонардо. Когда думаешь о нем, невольно задумываешься о том, что он знал нечто такое, что его самого очень пугало, и он сделал все возможное, чтобы никто об этом не знал.
И еще: верится с трудом, что Бетховен или Моцарт, будучи людьми глубоко скромными, все же не чувствовали в себе гениальность, не знали бы об этом. Помните, Бетховен однажды сказал: «Князей и королей было и будет тысячи, Бетховен же один…»
-Вам нравится говорить о Великих людях? Вы так воодушевленно говорите…
-Да, очень… Великие люди со многим нас смиряют в этой жизни, которая так или иначе нелегка, а порой и трагична. Когда я думаю о великих людях, или говорю с ними в душе, мне это всегда помогает. Они всегда мне помогают, как бы тяжело мне ни было. Знаете, когда вам очень тяжело, возьмите и прочтите одну из этих книг: «Жизнь Бальзака» Андре Моруа, или Цвейга; «Жизнь Бетховена» Ромена Роллана. Бальзак и Бетховен… Ибо, наверное, никому из великих людей не было так плохо, как этим двум гениям; и никто, кроме как Бетховена и Бальзака с таким упорством не «брали судьбу за горло, и не давали, чтоб она сокрушила их». Вы знаете, однажды Бальзака повели на симфонический концерт. Играли «5-ю» симфонию Бетховена. Прослушав симфонию с невероятным вниманием, Бальзак, когда оркестр закончил играть, повернулся к друзьям и со слезами на глазах произнес: «вот кто меня понял бы до конца.  Мы так похожи с ним…».
-Вы, по-моему, более чем идеализируете великих людей, - сказала девушка.
-Нет, Сати. Просто я их люблю, и, как мне кажется, понимаю. Мне с ними всегда интересно общаться.
-Помилуйте, так они же все покойники!
-Может быть, именно поэтому и интересно,- улыбнулся он.- Ведь они не могут ответить. Хотя знаете, иногда мне кажется, что они мне отвечают. Вот недавно совсем, Хемингуэй на меня рассердился из-за того, что я не точно описал местность…
-Вы псих?
Он удивился:
-Почему?? По-моему, нет…
8. Амстердам
Улыбаться  самому себе натянутой улыбкой: “Из пункта А в пункт Б выехал поезд”... Посмотреть в окно. Серое небо, заснеженные поля. Вороны, сидящие на електрических проводах, время от времени лениво перелетающие с места на место. Холодное, ноябрьское утро. Поезд увозит тебя все дальше из Дуйсбурга, из одного немецкого городка в другой, из одной станции в другую, и  это действительно похоже на задачку по арифметике, какие решали в детстве: “Из пункта А в пункт Б выехал поезд…” Однако сейчас, во взрослой жизни слишком много неизвестных. Скорость, расстояние, время (чуть более суток?) – неизвестны. Самое же большое неизвестное - причина, по которой, никому ничего не сказав, покупаешь билет, срываешься, как говорится, с места и едешь. В АМСТЕРДАМ (повесть Камю, песня Жака Бреля, рассказы)… Просто вздумалось, просто захотелось, просто потянуло. Теперь в Рейн-Вестфалии, Амстердам кажется еще очень далеким, недосягаемым, и лишь задачка в голове по арифметике со всеми неисвестными: “из пункта А в пункт Б выехал поезд!”
И опять посмотрел в окно: серое небо, заснеженные поля, вороны, сидящие на електрических проводах, время от времени лениво перелетающие с места на место....
И еще ужасно хотелось курить, но лень было идти в салон для курящих. И еще он чувствовал холод: откуда-то явно продувало. Ему было холодно и как-то муторно на душе, и все это от того, что почти не спал ночью (говорили, смеялись, дурачились, пили пиво, пиво и еще раз пиво). Если уж решил сбежать в Амстердам, нужно было спать ночью, подумал он. Надел наушники, подключенные к флэш-карте, спрятал руки в карманы куртки, закрыл глаза и начал слушать Баха… Когда ты едешь один, когда ты одинок, лучше всего слушать Баха: очень помогает, ибо начинаешь верить в Бога… А там, дальше уже посмотрим...
Задремал. Во сне вспомнился путеводитель:
“Амстердам. Первое упоминание – 1275 год. Столица Нидерландов. Расположен в провинции Северная Голландия в устье реки Амстел. 55022` с.ш. 4054`в.д. Амстердам соединен с Северным морем каналом. Население 743, 4 тыс. чел.
Своим возникновением город обязан дамбе, обезопасившей район от наводнений. Происхождение города зафиксировано в его названии (Dam – по-нидерландски дамба). К XV веку  Амстердам стал крупнейшим торговым городом Нидерландов. Флаг и герб: три креста св. Андрея, которые обозначают три достоинства города: доблесть, твердость и милосердие. Народная традиция также связывает эти три креста с тремя угрозами этому городу: водой, огнем, эпидемией…”
Кто-то его толкал в плечо. Он вздрогнул, проснулся, открыл глаза, посмотрел: девушка в черной вязаной шапочке и синей куртке. Стояла над ним, что-то говорила. Он снял наушники.
-Простите, я не расслышал,- сказал он по-английски.
-Я это поняла... Вы не могли бы взять с сиденья вашу сумку? Мне негде сесть, а это мое место...- сказала девушка тоже по-английски и указала на его черную, кожаную сумку.
-Да, конечно...- Он взял сумку, положил на пол, под сиденье, еще больше отодвинулся в сторону окна.
-Mersi,- поблагодарила девушка по-французски и села. От нее пахло духами Шанель «Шанс». Она достала из рюкзака чипсы, а также CD-player, надела наушники.- А что вы слушали?- спросила она.
Он удивленно уставился на нее, а  потом ответил:
-Иоганн Себастьян Бах.
-Серьезно!
-Конечно.
Они рассмеялись. Девушка положила диск в плейер, откинулась на спинку сидения, положила ногу на ногу и стала есть чипсы, и он со вздохом подумал, что разговор их на этом, видимо, закончился. Хорошо бы пойти и покурить, замечтал он, но вместо этого снова включил Баха.
А потом подумал, что, наверное, он кое-что недооценил, упустил что-то важное в этой девушке, которая села рядом с ним, ибо она вскоре опять толкнула его в плечо, и ему пришлось снова снять наушники.
Он посмотрел на нее. Ее лицо было очень близко, карие глаза широко раскрыты, губы ярко накрашены.
-Хотите чипсы?- спросила она.
-Нет, спасибо.
-А я люблю чипсы.
-Разве что с пивом.
-Согласна. С пивом это здорово… Ладно,- вздохнула девушка,- можете и дальше слушать своего Старика. Не буду мешать.
-Вы не мешаете.- Он улыбнулся.- Болтать с красивой фройлейн в поезде куда приятнее, чем со стариком Бахом философствовать.
-Вы это серьезно?- Она повернулась к нему. И опять ее лицо стало очень близким, опять карие ее глаза были широко раскрыты, и опять был этот ярко накрашенный рот.
Он улыбнулся:
-А вы так не считаете?
-Ну, вам виднее,- сказала она.- Куда вы едете?
-Амстердам.
-Никогда не были?
-Нет,- сказал он.
-Там хорошо.
-Знаю.
-Откуда вы можете знать, если никогда не были там?
-Просто знаю.
-Странный вы...
-Так получилось... Странный... К тому же есть прекрасная повесть Альбера Камю, где действие происходит в Амстердаме, и еще одна из знаменитейших песен Жака Бреля.
-Послушайте, а череп вам не жмет? Бах, Камю, Брель. Не слишком ли много и сразу?
Он рассмеялся:
-Иногда жмет, особенно летом...
Девушка рассмеялась.
-А что слушаете вы?- спросил он ее.
-Blackmore’s Night.
-Тоже серьезно. Хоть и мне Ричи нравится больше в Deep Purple.
Девушка вздохнула:
-Нет, видимо, вам череп действительно жмет. Вы и про Ричи знаете.
Он ничего не ответил. И только подумал: пришло время спросить, как зовут эту девушку, или нет? Пока он решал это, девушка сама спросила:
-А как вас зовут?
Вот так сразу, легко, просто...
-Акоп...- ответил он.
-Как?
-Hakob. По-английски это будет Джэйк, Джэйкоб...
-Вы не похожи на англичанина, и на немца, и на француза. Немного на итальянца…
-Я армянин.
-Армянин? Едущий в поезде в Германии? Поразительно!- Девушка рассмеялась.
-Это тем более поразительно,- сказал он,- что этот самый армянин в Германии, в поезде знакомится с девушкой...
-Француженкой,- вставила она.
-Француженкой,- продолжил он,- которая не спрашивает, кто такие армяне.
-Я знаю, кто такие армяне,- улыбнулась девушка.
-Вот я и говорю: поразительно.
-И вы приехали в Германию?
-Да. Командировка.
Это была его уже вторая командировка в Германию, однако, в Амстердам он решил съездить впервые. В прошлый раз времени было так мало, что он толком ничего и не понял; только были немцы, которые делали вид, будто плохо понимают и говорят по-английски. Теперь же времени было более чем достаточно. Он познакомимлся со всеми возможными пивными, барами и кафе, даже с товарищами на 1 день съездил в Билефельд и вернулся. Теперь он вот ехал в Амстердам… Он знал, что товарищи не будут искать его. Во всяком случае, еще неделю не будут искать: ведь именно до конца командировки их осталась неделя. За это время, подумал он, можно вдоволь погулять по Амстердаму…
-А чем занимаетесь вы?- спросил он девушку, которая сидела рядом с ним и только что закончила есть свои чипсы.
Девушка ответила:
-Я свободный художник. Занимаюсь фотографией. Снимаю разные места, города, замки, людей и все такое. Потом мои фотографии покупают известные журналы.
-Здорово,- сказал он.
-Конечно.
-А хотите, я вам покажу Амстердам?
-С удовольствием. Вы его хорошо знаете?
-Да. Мой второй муж был голландец. И я несколько лет прожила в Амстердаме.
-Может, вам не хочется ехать в этот город?
-Хочется. Муж тут ни при чем. Мы с ним расстались спокойно, без претензий друг к другу.
-Хорошо. Значит, вы мне покажете Амстердам.
-Покажу. Но с одним условием.
Он опять с удивлением посмотрел на нее:
-С каким?
-Вы мне расскажете историю Армении. Мне скоро ехать на восток. И это хорошая возможность.
-Нет,- сказал он.
-Почему?
-Слишком долго рассказывать.
-Вы так хорошо знаете историю?
-Да. И потом история-то эта пятитысячелетняя!
-А если б рассказали, с чего бы начался ваш рассказ?- спросила девушка.
-Всемирного потопа и Ноя.
-Шутите?
-Отнюдь. Ведь прародитель армян Айк (Hayk) был праправнуком Яфета, сына Ноя.
-Я не знала этого.
-Не обязательно же все знать!
-Я до сих пор думала, что чем больше знает человек, тем лучше.
-Вы ошиблись: чем больше знает человек, тем больше он несчастен… Хотите пойдем покурим?
-Почему вы решили, что я курю?- спросила девушка смеясь.
-Ума не приложу. Но ведь это так?
-Так. Вы угадали. Пойдем курить.
И они пошли. Там было холодно. Они закурили. Девушка глубоко затягивалась и с шумом выпускала изо рта дым. Акоп отметил, что она очень худая… Худая, тонкая, длинная…
-Как вас зовут?
-Элен.
-И сколько вам лет?
-Вы не думаете, что девушке таких вопросов воспитанные мужчины не задают?
Акоп усмехнулся:
-У меня есть смягчающее обстоятельство: я еще и преподаватель (некоторых из нас посылают в технические ВУЗы, где мы готовим кадры), я, так сказать, еще и педагог, и вам Элен, судя по всему, столько же, сколько многим из моих студенток.
-Ну разве что уже окончившим институт: мне 25, дважды разведена, детей нет. Вы удовлетворены?
-Не сердитесь.
-Не буду, если не будете сердить, Жак.
-Как вы меня назвали?
-По-французски,- улыбнулась Элен.- Акоп – слишком сложно.
-Ну что вы! А если б меня звали Мкртич? Это вообще невозможно было бы произнести.
Девушка рассмеялась.
-А вы не похожи на преподавателя института в традиционном смысле. Сколько вам лет?
Он ответил:
-Я уже старый: 35
-Да вы точно уже старик!- поддразнила она его.
Он рассмеялся и подумал, что точно он эти 3 часа 45 минут, которые остались до Амстердама, не будет скучать.
9. Свобода
Гулял по городу.  Ощущение какой-то свободы… Я уже давно не работаю в фирме, продающей компьютеры, и вообще я нигде не работаю… С тех пор, как книга вышла в США. Это прекрасное чувство: в то время, как все спешат на работу, ты просто гуляешь и исследуешь других…  И это не означает, что ты не работаешь вовсе: ведь ты утром проснулся очень рано и писал…
Оставил компьютер  в кафе “Дориан Грей”, вышел на заснеженную улицу… На душе было спокойно, чувство какого-то удовлетворения (ведь писал книгу!).
Морозный воздух щекотал нос, и еще почему-то чувствовалась весна…
Странно… Ведь весны настоящей не было и в помине…
Время: близко к полудню… Переходя очередную улицу увидел, как из школы напротив, выходят дети… В душе поднялся какой-то переполох, который сразу же затух… И я был рад, что заволновался не очень сильно, а просто стал вспоминать то время, когда был школьным учителем…
13 лет проработал школьным учителем…
Кстати, женатым тоже был 13 лет…
10. Calipso (творчество)
Они вставали вместе, пили кофе в постели, завтракали, потом Надя уходила на работу, а он оставался один и мучился. Сидел час, другой за письменным столом (он говорил, что он на краю великого то ли изобретения, то ли открытия), потом вставал, начинал ходить из одного угла комнаты в другой. Много курил и упрекал Надю за то, что она оставляет его одного мучиться, а сама уходит. Гарик, конечно, понимал, что она зарабатывает деньги для них обоих (ведь он нигде не работал), но эта мысль не утешала, а скорее наоборот, заставляла мучиться еще больше.
Гарик о многом думал, когда оставался один. О том, например, что Надя настолько старше его, что это как-то со стороны выглядит не очень, и что это неестественно... Что она работает, а он лишь готовится сделать великое изобретение. Что он живет в ее доме, как в тюрьме (она его запирала на ключ), и однажды, когда он попытался запротествовать, она выпалила:
-Я хочу, чтоб ты делал свое изобретение, а не шлялся где попало. Ты никуда не уйдешь, пока не закончишь с этим изобретением. Не забывай, что ты уже год живешь за мой счет.
И Гарик решил смириться. В конце концов, думал он, все не так уж и плохо. Ведь в противном случае ему пришлось бы уехать обратно в свой город. А этого он не хотел больше всего на свете. И он с какой-то панической поспешностью отгонял от себя мысли о родном городе, где все друг друга знали, и поэтому всегда было душно.
В своем родном городе у него было много долгов когда-то, и он чуть было не наложил на себя руки... Но вместо этого, он занял деньги на билет у школьного друга Мики и сбежал в столицу, где и познакомился с Надеждой (в течении месяца она погасила все его долги). В Москве ему некуда было идти, негде было жить, и он остался у Нади, став ее любовником.
Надя была очень хороша в постели; Гарик давно мечтал найти такую: опытную, ненасытную. А Надежда была именно такой, и в постели никогда нельзя было сказать, что она настолько старше его. У нее была гладкая кожа изумительной белизны, красивые стройные ноги, упругая грудь, и в постели она была юной дикаркой, очень часто подшучивающей над его худобой
-Тебе нужно много есть, а то как скелет совсем…- и целовала его.
И ему нравилась ее ненасытность и осознание того, что этот вулкан, который спал много лет (Надя развелась 10 лет тому назад и с тех пор у нее никого не было), разбудил он. И Гарик об этом тоже думал, когда оставался один в квартире Надежды и ходил из угла в угол.
И еще он вспоминал свою первую встречу с ней. И думал всегда, что ее в тот день послал на ту улицу Господь Бог. Да! Именно Он. И теперь Он ждал от него ВЕЛИКОГО ИЗОБРЕТЕНИЯ, заказанный через Надю. И вся прошлая жизнь казалась ему теперь ненастоящей, каким-то странным, нехорошим, необъяснимым сном.  Жена, дети, друзья, коллеги, враги, - все теперь виделось, как сквозь туман, и Гарик даже спрашивал порой себя: неужели это было со мной? Ибо вся та прошлая жизнь казалась теперь ненужной, напрасной, никчемной.
А настоящей была Надежда и Изобретение, которого еще не было…
Когда Надя возвращалась с работы, то первым делом спрашивала, получилось ли у Гарика что-то; писал ли он свои бесконечные формулы и задачки? И когда Гарик отвечал, что “опять ничего”, она целовала его и произносила своим журчащим, как ручеек, голосом:
-Ничего. Завтра получится. Ты просто силы аккумулируешь…
11. Сати, или опять Гора
В этой квартире было холодно, неуютно, казалось, грязно... И он это как-то остро все почувствовал, когда оделся, подошел к окну, закурил.
Гора была скрыта дымкой или туманом, и ее нельзя было увидеть из окна. Он просто знал, что она прямо напротив, очень близко, хоть и недосягаемо далеко, по ту сторону границы, и даже чувствовал ее тяжелое и в то же время легкое, невесомое присуствие. Он хотел поговорить с Горой, как это делал всегда, когда чувствовал себя очень одиноким,  но она словно скрывалась от него, и он почувствовал себя брошенным, отвергнутым, покинутым старым другом…
Он стоял у окна курил, и думал о Горе; жалел, что ее не видно.
Он не смотрел на Сати, которая все еще тяжело и порывисто дышала, закрыв глаза и вытирая слезы. Он знал, что это были не слезы боли, а слезы наслаждения, высшей точки счастья…
Когда Сати перестала всхлипывать и, успокоившись и все еще продолжая лежать на кровати, тоже закурила, он подумал, что нужно будет не забыть купить хлеба и колбасы (он вдруг почувствовал страшный голод). Он вдруг подумал о жене и детях, и вздрогнул... подумав о них, он ничего не почувствовал - впервые с тех пор, как жена с девочками ушла от него... Он вообще в последнее время мало, что чувствовал...
-О чем ты думаешь?- спросила Сати.
-Ни о чем,- ответил он и сразу же начал думать о том, какого черта он делает в этой квартире, да еще и с Сати. И вообще: какого черта он переспал с ней? И ему вдруг очень захотелось убежать. Вот так: бросить Сати тут, на кровати, голую, накинуть на себя куртку и сбежать. Оказаться дома, в тепле, поесть.
Сати стала одеваться, и он не хотел смотреть на нее. А только – поскорее сплавить ее, и пойти домой...
Он знал,что в этот день он будет несколько рассеян, не сможет ничего делать и пораньше ляжет спать и заснет...
И даже не пошлет привычный sms Нелли с пожеланием “спокойной ночи”. Впрочем Нелли ему с самой осени не отвечала на sms

28.1.2008 г. Ереван