текст с иллюстрацией на : http://sspinn.narod.ru
...-Смею предположить, что именно золото было основным объектом алхимии не в силу его исключительных минеральных свойств. Только оно излучает свет спектрально почти адекватный солнцу. Вот цель- много-много солнышек искрами любви и жизнеобилия зажженных на поверхности планеты. Уверяю тебя, с этого все и начиналось, и цену оно от того обрело уникально высокую , и мерилом стало потому же. Печально, цену его сути определяли одни, а драки и войны за популярный и бесспорный эквивалент затеяли совсем другие, не зрящие тайны этого начинания и в принципе люди застывшие в своей слепой, исполнительной гордости. Вернемся к сути. Ценность золота не в потребительской покупательной способности, а в цветосмешении источаемого света. Глупости и наив? Хочешь, я покажу тебе злодея и вампира, существо беспомощное и калечно неустойчивое на культе своих страхов и злоб, но располагающего тонной золота? Не хочешь,...сам видел. Вот. Дальше смею предположить, что золото не активно как материя и от того гипер активно как суть. Оно лучезарно лишь при очень определенных условиях. Оно спит без любви. Золото нужно рождать усердием алхимика или пробуждать. Его летаргические трупики заботливо перетаскиваемые людьми по миру не исцеляют даже от банальной хромоты сути. Золото не напрасно практически бессмертно. Оно ждет. Терпеливо и вежливо хранит свою целостность, обжигая не со зла всех не верно на него покусившихся...
Алхимики добывали свет! Их, конечно, нужно было сжигать на вандально коптящих кострах, чтобы они не успели возобновить светооборот. Его продуктивность не этично даже сравнивать с финансовым оборотом. Спроси- зачем тебе поведана эта тайна? Конечно же, затем чтобы действовать! Дерзать! Когда знаешь, любое твое действие превращается в дерзновение. Добывать свет это вызов. Это вызов себе привыкшему греться у не своего огня . Господи, до чего все заблужено! Норма это дерзость , а прозябание претендует на нормальность. Помоги ради всего святого выпутаться, избавь от закона лукавого ... Ну что ж ты просишь, растеряша. Опять не знамо кому адресуешь мольбы свои о избавлении и совсем не адресуешь их себе. Располагая всем на свете, опять ускользаешь из себя в потусторонних причитаниях, спаси и сохрани, наставь и обереги. Адресат твоих молений ждет тебя в сердце твоем. Он там потому, что он это ты, им созданный и ведомый бережно по жизни твоей. Ты его надежда на торжество замысла любви. Если воскликнешь сердечной песней что ты готов работать с золотым светом то сразу получишь на то высочайшее позволение. Если молчишь, то будет пусто и сумрачно. Все устроено просто до невероятности. Уже давно ты тайно ждешь прозрений, присматриваешься к исходам через обряды. Молчаливо ждешь, свидетельствуешь и не будишь голос сердца, не ищешь его звучания в полную силу. Так я сам проснусь, я...-
-Слушай, ты кто? Оставь меня в покое. Сижу себе на обочине, что тибетский монах, всего лишенный, совсем из всего вычлененный. Кручу себе два колесика. Какое золото? Какой свет? Где это все? Слушай, иди с миром. Иди.
-Мне не куда идти. Я везде. А ты давай, попробуй остаться в «покое». С удовольствием понаблюдаю, как у тебя это не получиться. Одно крохотное замечание. Тибетские монахи не «колесики крутят». Они вращают время... В общем, я рядом если что...
-Больно ты не связно разговариваешь. Не думаю что мне это необходимо. И потом, почему бывает что от моего имени? По какому праву, собственно?
-....
-Эй, ты где?
-А ты где? Ты есть?
-Ну, знаешь!...
-....
* * *
... Давно и прочно в своеобразный летаргический комфорт выродилось не приемлемое тобой ранее узилище в коляске. Социум в тебе не нуждается, у него в копилке масса более легко реализуемого материала чем ты. Ты в нем тоже, потому что не видишь особенного резона уже затраченным на тебя усилиям, не знаешь чем будешь воздавать, не знаешь зачем так мощно тебя подталкивали в вакуум колясочного миросозерцания, не любишь себя в роли объекта чьей-то неоплатной обязанности, твой очередной диагноз- гражданская смерть, почти летаргия личности. Семья отвела тебе роль наследника престола еще не севшего на регентство, либо монарха списанного в утиль. Им так удобнее нести твое бремя. Они чуть-чуть лгут себе, ты не монарх и не наследник, ни славного труда в прошлом ни надежд на перспективу. Есть неизбывный, громоздкий и обязательный к исполнению под угрозой твоей гибели ритуал. Ритуал твоего ежедневного оживления и искусственного удержания в жизни.
Музыкальные пристрастия дошли до точки замерзания, ты кристаллизуешься под мантры Гребенщикова и Воскресения под Шнитке и Чайковского. Весь ты дошел до точки в футляре статичного тела как до образа и символа твоей спящей жизнедеятельности. Твое сознание догоняет выскользнувшее в смерть на 50-80% бесчувственное с полу замершей физиологией тело. Еще один верный критерий характеризует твое нулевое состояние : ты сажаешь семя лимона в цветочный горшок и очень хочешь чтобы он вырос, а он ни в какую, а ты очень хочешь, превращаешь его рост в смысл своей жизни, поливаешь паралично расплескивая воду, рыхлишь вымученными корябаниями почву, елозишь горшок по подоконнику вслед за лучами солнца, все напрасно. Двухсантиметровый зонтик с двумя листочками ищет, во имя кого расти, в этих диких условиях бетонной секции на пятнадцать метров оторванной от земли, и не находит. ТЕБЯ НЕТ ! Есть таящаяся в генных звеньях память о саде который заложил твой дед придя с великой мировой войны, заложил как точку поставил своему участию во всемирных перманентных погромах. Она водит твоей парализованной рукой сажающей семя лимона. Но дедов сад бушует и поныне хороводом цветов и плодов, а твой лимон застыл в ожидании твоей осеменяющей любви и, кажется, уже начинает чахнуть. И он прав- тебя не достаточно для этого не хитрого акта! И вы гибните на пару. Он задыхается без энергии. Ты от крушения крохотной надежды возделать свою внутреннюю пустыню. Степень твоего кризиса близка к максимуму, близка к почти необратимости. Медики твое состояние называют терминальным – готовностью к отлету, народно изъясняясь. Поэты верно подметили бы, что твоя звезда не горит а мерцает в атмосфере земли панибратски перемигиваясь с двойником зовущим из космоса. Редкое единодушие возникает при описании твоей полу летаргии. Твой диагноз можно подтверждать и так и эдак, вертя его, но дело не в этом. Дело в том, что просто твоя жизнь замерла без проявленной ЛЮБВИ! Ее нет большой или малой, жаркой или созерцательной. Она осталась в клетках твоего еще живущего организма в объеме поддержания биологии. А ты как надбиологическая сущность, как идея не производишь даже столь слабый фосфорный ее свет требуемый ростку над которым ты легкомысленно вызвался установить патронат .
Наступает тот единственный по концентрации мистичности момент, когда все утихает в предродовой таинственности. Тебе предстоит второе рождение. И оно неизбежно, и ты рождаешься... Ты уже рождался однажды, и тоже было невнятно пустынно для твоего младенческого восприятия. И костер вечной истины горел в тебе и в матери твоей, один на двоих, он был порукой тому, что до достижения состояния вменяемости и ментальной осознанности ты уцелеешь как организм, как единица некоторой энергетической субстанции. Новое твое рождение, оно не хуже не лучше первого- оно другое. И костер пылает не огнем души твоей матери, а огнем сути мироздания. И твое причащение к этому огню предполагается не автоматическое и не по чьему-то поручительству, а волевое. Ищи, в тебе осталась кроха воли для этого акта. Иначе все было бы по-иному. Вернее ничего бы не было кроме инерции развития твоего разрушительного кризиса.
Идет дождь из бог весть какого времени года, и нет пересказанного тебе матерью летнего восхода солнца которым тебя впервые встретила земля. До тебя доносится еле слышный зов не ясного происхождения. Сразу становится понятно, что происходящее не бирюльки и на карту поставлен ты, твое существование, почти потерявшее смысл. Может быть, это твой последний, может предпоследний, наверняка почти крайний шанс откликнуться. Это ощущается явственно и очень тебя концентрирует. Ты вменяем, и ты должен сознательно определить степень своей причастности, степень своей готовности соучаствовать в этом движении незыблемых законов сведенных центростремительно в кодекс под названием Любовь. Ты должен выбрать этот освещенный пятачок, или стремительное центробежное удаление от него в абсолютную нежить, без радужной оболочки твоей самости за которой ты собственно и десантирован в этот мир. От тебя ожидается осознанное подтверждение сознательной приемлемости тобою жемчуготворения вокруг искры мироздания определяющей твое Я в раковине озонового слоя , или не подтверждение. У твоего чувственного сознания захватывает дух от непостижимости и необъятности предстоящего диалога с небом. Твой опытный разум явно клинит от предложения самому уничтожить, или обуздать вопящие о невозможности происходящего библиотеки глубин сознания, напичканные прикладными знаниями под которыми погребено ведение о предстоящем контакте. Вот тут и снисходит позитивный, созидательный шовинизм твоей ускользающей личности. Как инструмент перехитривания своего же разума. Ты сбиваешь его доводом уникальности ситуации. Льстишь ему, заостряя внимание на статусе собеседника с божественным началом. Не ахти какая хитрость, с тем что под рукой и в руке удобно общаться когда вздумается, вот только не вздумывается это почти никогда, и от этого разум буксует, чего то там обрабатывает в своих недрах, и не мешает полностью в себя погрузившись. Ты продолжаешь мантру про собеседника, от которого ждут решения на заданную тему. Собеседника, которого ни на что не обрекают без его ведома еще до зачатия перипетии накопленные предками.( Но это уже для сердца, ведь оно бедное тоже несколько детренировано и разуверено, и словечки ощутимо питают его ритм приводя его в соответствие с ритмом предсердия). Собеседника, в способность которого воплощать свои решения предположительно верят и хотят твоей веры в этот бесспорный постулат, вытекающий из закона сохранения энергии. Практически ты заново непорочно начинаешься, практически тебе дано право надсознательного выбора столбовой дороги твоей жизни, и жизни как таковой. Дерзни, дружок. Не по силам задач не будет. Выбор, рожденный в тебе, обязательно имеет доступный тебе потенциал энергии на его воплощение и силу консолидирующую этот тайно рожденный потенциал…
Вот тут и вырывается из тебя то крохотное ДА твоего согласия, плюс еще неведомая, забытая за десятилетия скитаний по миру девственная, чудесная вибрация, начало великой реки новой жизни . Происходит самоопыление, крошечное слово формируется в тебе и твоих пределов не покидает, в тебе открывая трансляцию своего смысла. Это ДА действительно похоже на пыльцу или сперматозоид, на первую твою идейную клетку заряженную волшебной и невероятной силищей всей твоей грядущей судьбы просвещения и не ментального осознания и причащения к гармонии. Ни боли, ни крови, ни криков. Никакой суматохи, ничьих надежд и опасений. Твое новое рождение совершенно интимно и скрыто от всех. Только ты, на вневременье незнакомцем ставший себе, и нечто чувственное ветерком или бликом прошмыгнувшее в тебя. Нет никакого особенного внешнего торжества по окончании этого акта . Праздновать некому, да и нечего пока, зачатие традиционно не есть поводом для праздничного обряда. Прежняя, пустынная нирвана, впрочем уже обнаружившая в себе очень достойный повод для самоликвидации. Ты другой. Ты другой не по сути, суть твоя еще долго будет отрабатывать инерцию, ты другой идеологически, это принципиально важно, ты отличаешься дополнительным элементом памяти вдохновленным идеей. Одно маленькое солнышко отныне храниться в нейроне и светит идеей возрождения . Один крохотный магнитик распространяет волны своего притяжения. Конечно, тебе неведомо, что он там делает, неведомо есть ли он в тебе вообще. Тебе это чувствуется или даже скорее помнится фактом своего внедрения и твоим согласием на это. И самое важное, что у него приоритет на расконсервацию откликнувшихся на его зов собратьев и потенциальных собратьев в подернутом спленом улике твоего естества. Приоритет и даже не великая сила в вакууме- это очень большие шансы на доведение первоначального замысла до многократного умножения без коррозии от внешних воздействий. Пустоту заполнять легко, нет противодействия. А ты опустошен и выжжен длинющим кризисом отсутствия концепции твоей жизни. Ты благодатен своей внутренней нейтральностью.
Преодоление еще одной ночи ничем для тебя как существа само осознающего не замечательно. Сновидение из грязно плюшевого неба просто перекочевало из давешних сумерек в твой сон и к разряду видений никак не относится. Я, друг твой, знаю, что под утро той ночи тебе чрезвычайно повезло. В тебе возник конгломерат из впервые взаимосвязавшихся, доселе пребывавших в автономной рассеянности по твоим недрам, пережитых тобою когда-либо моментов гармонии. Исторгнутый тобою вместе с небом днем эталонный зов ДА, к твоему счастью, обнаружил в твоей спящей душе достаточное количество материала для воздвижения вокруг себя сферического, родственного энергетического слоя. Это был твой окончательный вклад в оплодотворение нового образования. Возникла очень устойчивая структура, в которой озарения небесного патроната способны перетекать в твою любовь, снова привлекающую очередные озарения. Перпетум мобиле перезапущен. Возник фон, смещен такт и ритм вибрации формирующей твое грядущее бытие. Оставим на время новорожденную тайну в недрах. Оставим абсурдное ментальное наблюдение за ее динамикой, грубость этого наблюдения, стремящегося расчленить на составляющие от бессилия понять целое, здесь неуместна, не этична, и абсолютно ни к чему. Примем как факт определенный чувствами- тайна существует и живет, она возникла в очень неожиданном как бы ни чем не чреватом месте, и у нее хорошие шансы окрепнуть используя маскировку. Самая большая угроза для нее это ментальное неверие, просто преждевременное ментальное осмысление, которое всегда норовит устроить грубые ранние испытания, дабы проявить через бой опыта наличие живой автономной структуры . Ты хороший кокон, надежная защита от нижнеастрального смога, ведь ты списан со всех счетов, ты испит всеми вампирами, ты официальный ноль. Только глубоко не официально теплица в тебе амбиция стать иной, счастливой и содержательной цифрой …
… Спустя некоторое время, в рамках своего тайного андеграунда ты покушаешься на формулы чувств. Эх, думаешь, распишу их сейчас все. Берешь понятие любовь. Пишешь составляющие формулы. Л- это я, Ю- объект, Б- мой импульс, О- ответный импульс, В -объединенный резонирующий импульс , Ь- бесконечная энергия детонированная резонирующим импульсом(точно! даже и не буква, знак, подсказка выхода на не осознаваемую пустоту). Векторные ниточки протягиваешь мышкой, определяешь простую взаимосвязь в своем уравнении, разве что силу тока не проставляешь по узлам, но это, уж прости, величина призрачная и неизмеримая, инженеришь на всю катушку. Выходит (ЛБ+ЮО)х В = Ь. И, при этом, ты не смешной наивный пацан, ты ищущий и прорывающийся в бескрайность на костылях своих ментальных клише. Направляешь и свой общеобразовательный багаж на постижение концептуального. Получается гениально простая рабочая схема. Чудо не испаряется и вполне описуемо даже посредством разложения на исходные составляющие и построения зависимости. От чего же оно подчас испаряется или не возникает вовсе? От крохотного нюанса- не искренности, то бишь страха не просчитаться бы замешанного на гордыни мнимо возносящей выше любви. Такого себе битума бултыхающегося обволакивающе в подчас совершенных по форме головах узников сомнительной идеи о вторичности чувств и первичности торгов .
Смутировала однажды в неоглядных временных прорвах мысль о абстрактной самоцености земных сладостей, и пошла гулять по генам черными волнами отделяя белое от белого. По твоим ничем не подтвержденным догадкам, произошло это тогда же, когда потер неандерталец камушек о камушек и добыл огонь. Эйфория самодостаточности материального бытования восторжествовала. Все под рукой, понятное на ощупь, зовущее к манипулятивному применению. Одну извилину напряг, опознал, потер и готово. Искренность души не нужна, томление приостановленных чувств только мешает сосредоточить волю и добыть неказистый результат. Без накладок двигался процесс пока нужды то было поесть, в тепле джоули организма восполняя поспать, соседа подпалить или припугнуть. Потом ушли люди от костров, в топки, котлы, реакторы загнали огонь. Но схема псевдо волшебства осталась в подкорке. Для того чтобы что-то возникло нужно изнасиловать часть противопоставленной материи трением, подкинуть материи отведенной под уничтожение и помыслы начинают свое видимое, сию минуту ощутимое продвижение и услужение. Такое не абсолютное конструирование, при котором нечто возникшее обязательно взрастает на не прозрачном бульоне гибели и столкновении чего-либо отобранного для полной деструкции. Набор последовательно скомпанованых деструктивных манипуляций, приводящих к иллюзорному торжеству над материей, лежит в основе двигателя прогресса. Материя скукожила свою суть и стала нейтральной к истине и любви заключенной в ней. Ее стало очень легко заряжать потенциалом смерти. Сначала полетели бумеранги, стрелы и камни. Какой арсенал сейчас стоит на изготовке упоминать не резон, потому как в антиужастик обязаны выстроиться эти строки.
Однако далее насилие над материей бахнуло совсем в неожиданную сторону. Когда люди размножились, и уж совсем далеко отошли в своих помыслах от опасливого контроля над обузданным огнем, перенесли они рефлексию добычи огня в свои взаимоотношения. Иссохшая, лишенная смысла материя, и ее подвластное трансформирование так намозолила глаз и мозг, что человеки стали восприниматься человеками как материальные частицы и только. Нашел камень конкретно очерченной популяции, зарядил банальную идею, нашел другой камень бдящий о своей автономной целостности, потер в преступной расчетливой проказе идейку об идейку, подкинул хвороста людских жизней и война готова. Ты сыт и согрет, сосед и все павшие сгорели в твоем огне, во имя процветания твоего варварского опупения. Или наоборот, не суть важно, кого-то все равно подпитают души в агонии насильственной смерти сожженые, доведенные до готовности убивать перед своей кончиной. Большое взаимо отражается и повторяется в малом. И пылают с тех пор костры топимые земной материей, потрескивая отлетающими за ненадобностью в иные измерения душами, извлекаемые из стона материи, кого-то греют, кого-то кормят, кого-то пускают в расход, что-то стирают из объективной реальности. И обязательно многослойно пожирают нечто уже сотворенное в замен являя нестойкое упокоение от отложенных на не надолго проблем. Обязательно попутно грабят и пригревшихся до времени на манипулятивном вампиризме, отравляя пресыщением и отупением от ходьбы по кругу.
Так куда же делись те, кто добывал созидающий огонь истины, спросишь ты наивно. Никуда. Тонкой но нерушимой плевой своих чувств обернули горящую планету . И уже почти дождались апофеоза самоизживания джина выпущенного из бутылки. И уже почти спасли ее чудесным образом, не давая огню вырваться из круга и приобресть качество совершенно неуправляемого беснования. И не кормят его им обожаемым и заслуженным насилием, отрабатывая метод тушения не простовато- радикальный но истинный. И отыскивают головешки на пожарище и пользуясь опаленностью мозга вдыхают в души жизнь. Поддерживают ее и множат в предверии торжества глобального празднества эволюционного исчезновения огня.
Теперь спроси: зачем тебе эта грустная история о странно потраченных тысячелетиях. Затем, мой искатель, чтобы в чистом виде сравнить два первоисточных макета. Заглянуть за знак равно в их формулах. На крохотном примере отсмотреть полный, более чем понятный в малом своем отражении, дуплицирующийся цикл. Потому что если сегодня заглянуть за этот знак итога, застанешь ты там еще цветущий базар, именуемый рыночными взаимоотношениями, исчисляющийся биллионами составляющих. Интеллекта точно не хватит чтоб постичь что же получилось, и чувства включить, одуряя пестрым мельтишением красочных оберток и фантиков почти вероятно что не позволят. Ты хватаешься за определение «манипуляция», просчитанный по шагово эгоизм, и делаешь его ключевым в антиподной схеме менял. Весы готовы. Совсем не нужные весы.
В свою формулу подставляешь нежность, трепетность, счастье, восторг, торжественность, благодарность, милосердие. Дальше не перебираешь. Получается формула универсальна, получается нюанс кочует везде один. Стоп, есть! Импульс не искаженный нюансом. Чуть- чуть силы охранить импульс, можно даже не откладывать чудотворство до изживания порочного нюанса не искренности, просто быть на секунды зачатия хозяином своей воли и отделить зерна от плевел, и импульс превращается в источник чего угодно благостного, бесконечного, неисчерпаемого. Снова шевелиться рацио проставить КПД, шевелиться и обмякает: нет такой цифры. Она громоздко бессмысленна. Но при этом осмыслена вся схема процветающая нынче. И тут ты предощущаешь голос за кадром вещающий снисходительно что ты сделал слишком простые выводы касательно ох каких непростых вещей. Но гонишь его узнанное чревовещание к едрений фене еще из своих предощущений. Тебе он не нужен, и даже вреден армадой заготовленной лжи, под которой погребается простая истина. Тебе нужно утвердить выбором свой ни в чем не твердый ум. Нужно, чтобы он не крал у тебя голубые платья, пепельные локоны, пируэты в облаках, остальные проблески обновленной твоей жизни (ты помнишь, да? О-о как помнишь! Память чувств это тебе не байты осевшие в нейронах склонные к старению, это всегда молния, фейерверк!), да что там платья, вспомни как твое астральное тело чудом не упорхнуло в открытый люк амбулаторной машины убегая от этой стаи витиеватой ложности. Бесконечно много еще чего- не крал, не крал из не им производимого но им скудно и опасливо пропускаемого. Пусть оставит он в покое твое ДА которым ты перешептывался с небом. Оно уже подросло ощутимо и принятие его по инвентарной описи может стать неразрешимой задачей протаскивания верблюда через игольное ушко. Пусть учит себе английский язык, программирование, другие иероглифы соц.общения. Тебе как воздух необходимо сейчас на время выйти из-под его логической монополии, ввести его в режим считывания внешней гармонизирующей информации. Сочинить и прочувствовать свой надментальный андеграунд, воскрешающий твою душу, подсаживающий тебя до плевы с любовью ждущей грезы твоего ДА. Составить новую парадигму своего бытия без его участия. В лучезарном высоком покое создать чувствами программу эксплуатации уважаемого мозгового потенциала. Вдохнуть ее новой созидательной функцией в высшую форму биологической материи. И придать ей тем самым смысл. Освободить и раскрепостить божественную ткань мозга прозябающую в продуцировании страхов и фобий которые ежиками катаются по закольцованным нейронным связям доставляя страдание себе и всем тканям, находящимся в услужении у пантеона величественных полушарий….
ДНЕВНИК
Узнал об мексиканском обряде открывания сердца богам. Субъект, подвергаемый обряду, проходит длительную, изнурительную подготовку, для того чтобы во время обряда в его сердце обнаружился хотя бы один вопрос достойный внимания богов. Иначе- смерть. Возникло четкое ощущение, что я уже пережил этот обряд. В том районе земли много разных штучек таящих новое осмысление физической калечности. Есть пирамида солнца. Не склеп а пустое сооружение равное пирамиде Хеопса. Путь на ее вершину иногда не могут преодолеть здоровые мужики. А увечные, в силу не ясных причин, преодолевают этот путь.
Интересно, как устроен этот рукотворный фильтр…
…В мою жизнь вошел Набоков. Первый раз в жизни насильно ограничивал себя в чтении. Длил состояние. Прерывался на многоточие. Он всегда многоточие, всегда продолжение и расширение следует. Несколько абзацев на целый день включали в душе свет и аромат, производили не ясную, величественную музыку. Перечел его биографию. Очень поучительная история. Внешнее крушение одного мира, и огранка его хрусталя в подземелье чужого, совсем не того формата возвышенности, не родного мира. Если он доупражнялся, усердствуя в своей огранке, до гениального выражения своих мирроточивых состояний, то страх перед невыносимым экстазом запрещает мне воображать о токе собственно этих состояний. На него глядя, тает смысл в нервных восклицаниях быть или не быть при сокрушительной смене антуража внешнего мира. Все однозначно- зря миры не тасуются, выпадает всегда самый соответствующий и способствующий реализации. Возникло очень много ехидных вопросов к Федору Михайловичу…
… Очередная странная метаморфоза произошла с тобой в санатории. Если еще раз допустить что мир тебя окружающий есть не что иное как твое расширенное сознание, то неясно от чего прибилась к тебе в приятели одна колоритная молодая супружеская пара. Будто и вовсе не помышлял ты о браке, даже об отношениях с женщиной совсем забыл как фантазировать, но прибились эти голуби и отпаивали тебя чаями в своем выездном порыве гостеприимности, взаимно служа друг другу и тебе служа поводом для глубоких чувств. Весьма эстетичные по форме и по сути люди, он основательный и фактурный, она хрупкая и грациозная, чрезвычайно гармоничные в своем союзе, растворившем дотла его коляску. Так естественно с их вареньицем и вкусил ты установочку, что целое это таки минимум два в одном. С их просветленности и забрезжила лучиком в твоем заоблачном подземелье тема Женщины. В один из влажных лунных вечеров ты сидишь с Ним в душистой туевой аллее и облекаешь свои чувства в слова. Разжеванная туевая шишка пряной горечью холодит поднебенье. Ты закончил свою трель. Сидите с Ним на пару и дивитесь: надо же, вокруг простого вопроса размножения такую центрифугу ты сам того не ожидая устроил. Галактики, вальс душ, триумф сфер, светил и былинок и.т.п. до сих пор вертятся пестрой шарадой в ваших головах. Похоже твой основной орган размножения находится не в смирительной рубашке нижнего белья, где его обычно скрывают в незавидном заточении всю просветленную часть мирового дня, как узника приговоренного к неволе за греховную неуместность на свету . Некий энергетический, необъятный лучевой столбец обнаружил сейчас явственно для тебя свою потенцию. Предтечно первичный половой орган, фольклорно-ведическое название коему забыто, но не имеет ничего общего с мрачным словом «конец», а также с крестиками, полу крестиками и решетками с одной проскочившей частицей в нецензурном варианте правописания. Сеющий и одновременно принимающий семя первичных трепетнейший грез из сокровеннейших недр Женщины, грез печально носимых, редко задействованных, но неизбывных как сама Жизнь . Пронизывающий любые панцири зовом осознанно-очувствованного зачатия того, что потом собственно и должно облекаться в плотские скафандры. Творящий СЛИЯНИЕ смыслов и концепций предстоящего воплощения души до того как образуется голая или ненадежно защищенная пленочкой сопутствующего оргазма МАТЕРИАЛЬНАЯ МАТРИЦА двух слитых в механическом, темпераментном оплодотворении клеток. Исключающий рост новоявленного, порожнего в своем опыте, организма на не культурном стихийном смешении инвалидных грибков, рожденных повседневностью эмоций, переживаний, нестойких, вечно сопряженных со страхом и опаской земных надежд.
...Ты видишь, что у Него, твоего слушателя, не сходятся концы с концами, не роднится твой водопад с его простым, но выверенным эволюционным опытом. Но тебе это не важно. Важно, что пусть не долго он парил в твоих грезах вместе с тобой. Ты открыл сейчас свое трепетное ощущение, подаренное прикосновением к сущностному, и тщетно ловишь разлетающиеся блики бенгальского огня твоего вдохновенного спича. Разумеется, ты остаешься ни с чем, и горечь от шишки заметно реальнее разлетевшихся искр. В силу своей эпизодически проявляющейся вульгарности чувств ты даже не радуешься рождению новой системы преломлений в тебе света высоких мечтаний, ты глупым котом снова гоняешься за следствиями в виде отзвучавших слов, припоминаешь их и получаешь шишкин вкус. Не слова бы молвленные тебе припоминать, а вдохновение их породившее воскрешать и подхватывать. Ничего образуешься, время твое запущено.
Система родилась! Спасибо Ему за соучастие, за слушание безропотное. И боже мой как она работает! Несколькими днями спустя, в одиночных разъездах по парку, ты въезжаешь в девушку. В прямом смысле слова ты врываешься в райскую субстанцию ее мечтательного взгляда. Спотыкаешься, замираешь приемля проникающие потоки, ищешь источник. Безупречная фигура в голубых шелках, пепельные локоны, пронзительные серые глазищи. Инерция коляски выносит тебя из облака ее взгляда. Но вы уже скованы единым чувством, и взгляд настигает тебя и провожает тебя и, невероятно(!), зовет остановиться. Ведь это любовь, она так и возникает в мгновение ока, затем размениваясь на условности, на трезвость и понятия. Почему же ты бежишь? Куда? Почему тебе так зябко в июне? Тебя знобит от неполадок в заклиненном необъятным ломтем информации головном мозге. В нем живет убийственная в принципе и для тебя в частности классификация, разъединяющая людей по различиям формы. Классификация-бог ее упраздни! Ты заглянул сейчас в эти глаза и пережил секунды счастья. Вы были чем-то единым, ты полностью соответствовал роли отведенной тебе богом в этом союзе, и тебя пригласили к соучастию в рождении следующей ступени счастья. Но ты бежишь от подножия этой лестницы ведущей в небо. И гонят тебя не враги или бесы возникшие. Наличие таковых упростило бы твою задачу. Ты был бы целостным, вступая в любое, пусть даже жестокое сражение за право взойти по этому воздушному мосту. А сейчас тебя кнутом гонит от подножия счастья твоя же часть, твой убедительно диктующий ложь мозг. Ты не то что не целостен, ты болезненно распят на кресте погруженном тобой в твою плоть. Главное совпадение бомбардируется градом каменьев обрушенных как необходимое условие для вступления в хоровод чувств только что вспыхнувших сказочным букетом. У тебя действительно нет ничего из длинного списка сопутствующей атрибутики телесных прелестей, ложно и жестоко больно прилагаемых как неотъемлемое в предложенном порхании. Еще у тебя нет арсенала точных и верных слов, ты еще не умеешь дышать словами исторгая их не из себя а из эмпирического желания любви, ты еще их выдумываешь и компонуешь , твое чувство настолько свежо и эфирообразно, что не заточить его молнию в мундир сочиненных словес, не уплотнить до упаковки содействующей презентации. Но самое важное, что нет у тебя принципа верховенства чувств. Без внешнего боя ты бежишь от ворот в рай, увозя прочь свою боль от внутренних духовных битв за право обладать собой. Забыт твой рецепт самолечения взаимообменом любви, спит фантазия, обязанная подсказать форму контакта с родным по вибрации существом, замерла концепция скипетра силы. Плачевная ситуация – ты саморазрушаешься, комплексуешь от неожиданного открытия во всей глубине перелома в еще одном своем –ментальном- хребте, навязчиво застящим небосвод решеткой из твоих иссохших рученек. Ты вычеркиваешь себя сам. Ты воруешь у себя чудо не веря в него вопреки объективной реальности. Вопреки очевидным обстоятельствам ты низводишь себя до роли недостойного, непригодного. И , боже мой, как необъятно больно ты себе делаешь бередя этот свой открытый перелом.
И бежишь, бежишь, бежишь. Будто можно убежать…
Оставим тебя сегодня, в странном, тобою созданном состоянии. Тем более, что закономерен набор ошибок при любом движении. Тем более что жизнь твоя уже движется по загадочной цепи уроков, которые щедро преподаются тебе, живо и быстро реагируя на твои потребности. Уже несколько дней спустя ты прибиваешься к кружку сотоварищей на центровом пятачке в парке, у памятника конечно же Н.В.Гоголю. Среди прочих ты застаешь там беседу своего собрата со здоровым и ладным парнем. Уже не тайна для тебя, что используют спинальников даже малознакомые ходячие люди как исповедальню. Эффект этот странный и похож на принцип пчеловодства. Сидит почти на месте этакий улик и периодически тактично принимает порции жизнеописаний добытых мобильными людьми. Принимает, переваривает, формирует обменный фонд привлекающий все новых и новых десантников. Вот и попал ты на такую медоотдачу. Парень повествовал твоему собрату о своем резвом любовном приключении. Возбужденно так, заразительно очень, не таясь делился радостью. Вдруг тебя пронзила догадка что он говорит о ней, о давешней твоей полюбовнице. Вдруг ты припомнил, что боковым зрением ты заметил его чернявый силуэт в том эпизоде у клумбы. Он столбенел несколькими скамейками правее. Заметил и не придал его наличию никакого значения, для тебя все в том слайде было не важно кроме ее глаз. И вот теперь ты в пошлом подслушивании жуешь его плоды, сорванные в саду который ты так позорно проехал. Вроде и парень очень даже не плох, вроде и рассказ его не скабрезен и уважителен, немного ранит тебя сокровенными деталями произошедшего обладания, но таковы законы жанра и контекст сцены. А из тебя при этом словно вычерпывает воздух каждое его слово. До помрачения виноватого ума вычерпывает. Тебя обескураживает скудость перечня его удовлетворения. Ты идешь с ним по цепочке его впечатлений, искренне желая услышать в них отголоски своего иллюзорного романа. Желаешь услышать, какой грандиозной и недоступной симфонией звучат они положенные на ноты его функционально здорового тела, но слышишь этюд в жанре секси. Желаешь оправдать свой побег действительностью своей ущербности на данном празднестве жизни. Желаешь но не находишь, не находишь, не находишь себе оправдания. Не находишь чем затушить пожар нереализованных амбиций чувств. Не словами, но чувствами корит тебя несогласие с разменом той божественной фрески по придуманному и грубо прочувствованному парнем сценарию. Теснит до боли грудь взрастающая на его словах концентрация и образность твоего несостоявшегося вальса душ, больно бьется птица полигамного счастья в твоей грудной клетке отчаянно прорываясь на уже затерянный зов. И только Гоголь своей гранитной улыбкой прерывает твой суицид. Совестит слегка голыми стволами роскошных бесстыдниц, подле которых проистекало действо, стегая твой взор, и тут же чудеса и волшебности невероятнейшие сулит. Тихонько ты съезжаешь с подмостков. Увозя в сердце своем не суд но возвышающий тебя обман. Ведь все новации и истинные порывы изначально представляются невероятностью. И проходишь ты с тем обманом в сердце шпицрутены длиннющего ряда бесстыдниц. И как будто легче тебе становится от предпринятого мазохизма. И превращается боль в приступ очень светлого и мощного возбуждения. Очень хочется жить. Очень хочется дожить до минуты, когда только что отбушевавший в тебе вихрь вырвется из твоих застенков и обретет свою просторную ему подобающую стихию. Очень хочется продлить подольше возникшее предвкушение, погостить с ним неведомым вечерок. Так настали очередные сумерки. Так настал цикл инь. Так ты начал дерзко извлекать себя из трещины между мирами. …
.... Сублимируя, ты пишешь рассказ о музыке. Постигаешь счастье произведения слов, трепет пера над чистым листом бумаги готовым принять в свое снежное лоно отлитый в буквах образ твоих чувств. Рок, это вобщем-то это и не музыка в массе своей, так тарабарщина африканских ритмов, включающих телодвижения, упокаивающих из хлопушек барабанов душу славянскую в ином ритме пульсирующую . Но есть у тебя на этом поприще один дружаня. Он уже давно размеренно возникает в твоей жизни, всегда угадывая впадины философской растерянности или обжорства . Всегда знал как подшить в тебя лозунг вроде «каждый умрет той смертью- которую придумает сам». Ты всегда слушал его и возникал покой и вера в вечное. Нынче-же ты берешь ручку и собеседуешь с ним, развивая его афоризм. Ты уже не создан для письма о смерти, потому перо твое борется за свежую для тебя генетику не выдумывания приговоров, за бесстрашие и веру на последнем пороге земного пути. Ты осознанно желаешь свом глаголом греть и обнадеживать сердца, не жечь, ни в коем случае не жечь! Великий опыт уготовила тебе спинальная судьба. Еще сверстники твои за партами постигали аллегории разных наук, а ты уже в стерильном боксе был одиноким и не властным проживателем того, как отлетают младенческие души. Для шокового потрясения, не иначе выдуман этот стеклянный колпак в кювезах. Как беспощадно не скрывают они акт обнажения отлетающей души из обнаженного тельца дитяти. Но герой твоего жизнеописания не младенец. Конец долгой интриги игры со смертью с изначальным смирением перед ее победой пишешь ты вокруг одной знакомой старушки приставившейся не так давно. С этим персонажем и ткешь рассказ во имя бесконечной музыки жизни, выдергивая из мозгов занозы смерти. Получается сочно. Написав, кладешь его в стол поглубже. Это твой коробочек с занозами и никто никогда не будет обременен перекладыванием его обжигающего содержимого. Никто не будет питать смерть с твоей подачи…
.... Чем еще занят твой сублим досуг, распростертый по времени. Упражнением грез, гигиеной сознания, пластикой чувств, ликбезом энергообращения, трансформацией восприятия действительности… Чеканишь монеты имеющие хождение во всей галактике и набиваешь ими сундук своей души. Выдумываешь идеальные модели. Видишь, какие смешные и ничего не поясняющие слова? Несомненно, такие комментарии твоей жизни не емки, неполны, и достаточно туманны. А ты и есть туман. И ты не делаешь ничего внешне и внутренне функционального и поддающегося описанию, по прежнему нет старой, утраченной возможности «функционировать», нет опыта новой, и потому слова лишь от части описывают процесс в тебе, сквозь тебя текущий. Ты распространяешься! Может быть чуть-чуть клубишься. Но ты уже явно не точка , которую ты являл собою еще не давно. Оставим эту веселую тайну на уровне ощущения ее тобою. Не будем даже образ ее абсолютно объясняющий подбирать, а пришлепнутый выше образ оставим намеком. Ведь это не вполне гидрометеорологическое явление природы, не проявления флоры или фауны, с чем классически сравнивать повелось паренье и пробужденье души, это явление человека, явление- системы и языка образности коему и не привиделось еще никому создать. Явление обвального умножения жизни без оглядок на нерушимость прежних твоих материальных форм....
… Где ты? Чем тешишься нынче? Ты стал все чаще предпочитать не послушание и слушание а прогулы. Куда-то выпархиваешь за порцией жизни. Как школяр слывущий нерадивым захлебываясь от счастья бродит по улицам во время уроков, так и ты прогуливаешь. Ага, вот. Ну конечно, не изучаешь а живешь. Очередная осень расцвела в твоей жизни. И ты сбежал в нее с череды описывающих перспективу занятий.
Качественно непохожим вышла нынешняя твоя отлучка в санаторий по лечебным нуждам. Как-то все совсем иначе стало тебе представляться сквозь призму года прожитого в заточении квартиры. Многое тебе стало понятнее и глубже и объемнее. Много взглядов заинтересованных стал ты на себе замечать. Иногда ловил скрытое наблюдение за собой. Тебя это смущало: не привык ты к барьерам в коммуникабельности, к отстраненности пусть даже со знаком плюс. Ранее в общении все было просто и как бы само собой. Теперь ты видел желание с тобой общаться и некий барьер из чрезмерного смутного почтения, что ли, мешающего легкому сближению. Ты вырос каким-то образом, обрел слегка не общее, торжественное, выражение лица за год своего вынужденного отшельничества, и стал несколько выделяться в привычной и легкой ранее среде своей выраженной не будничностью. И среда осваивалась с нынешним тобой и готовилась тебя употребить. Но ты вдруг галсанул и устроил себе глубокое одиночество. Не сам устроил. Неведомый импульс переместил твое обитание по большей части в парк. В обитание, влекущее чем-то большим, чем популярность готовая принять на себя лавину публичной востребованности. Ты убежал дальше, в пейзаж, в самое лоно природы. Скитался и наблюдал, как деревья запущенного до естественности старого парка окрашиваются в неистовые цвета отживающей свой срок листвы. Скоро они обнажат неистребимую стужей суть своих стволов. А пока накопившая за лето счастья биомасса гуляет буйствуя краской и проникающей шалой энергией, затмевая силу и красу вечного. Странную, не типичную и очень удобную для тебя публику собрал на свои аллеи старый парк. Ни одного контролера или волевого насильника не встретил ты на бликующих акустической, золотой тенью тропинках. Художники, ведущие сбор урожая своих мистических переживаний накопленных в смутных импульсах и предчувствиях на протяжении жизни. Художники очарованно топтались под кронами и на лужайках, угадывая в причудах теней свои пограничные, торжественные видения. Все были нежно одиноки и созерцательны. Все тайно бродили в золотых камуфляжах вежливо огибая на дальних подступах друг друга. Все внимали явлению своих предтеч. Разведчики забытых чувств, мемуаристы каких то забытых великолепных мистерий. Охотники на себя. Спасатели, не дающие себе ускользнуть в окончательную пошлость обременительно устроенного быта. Тебе это было на руку, и компания такая очень тебе соответствовала. Им ты был адекватен.
Что-то будет, что-то будет… вибрировало ощущением твое переполненное существо чуть отставая от медлившего и замирающего сердца. Тебя ждало то, чего ждал ты. Несказуемое чувствование. Настоящее настолько заполняло тебя, что мирра его выплескивалась из ограниченной емкости твоей сути парящей по данному времени, мирра ниспадала водопадом лучей в прошлое, и особенно в будущее. Каждый раз было жаль покидать парк, сматывать клубки нитей просветления разложенных тобой по аллеям, вырывать себя с корнем из лучистой пасторали. Жаль, но великое режимное «надо» погоняло тебя в лечебное заведение, к которому ты был приписан. А там твое второе вибрирующее сердце проваливалось куда-то глубоко в недра, и ощущалось как теплый объект бесконечно отрывающийся в свой полет из под ложечки, сосущий своей потугой к отрыву. Ты был не способен без усилия над собой составлять слова для окружающих тебя людей, думать, есть, ориентироваться в банальных ситуациях. Некая высокая тоска помещала тебя в особенную невесомость, единственным фиксажем в которой был страх не спугнуть призрачное образование в солнечном сплетении, не дать ему отлететь, перестать чувствовать его щекотание. Пуповина этого опасения удерживала тебя от полного выветривания распахнутой личности, питала твое рождение, уберегала от полного твоего превращения в клубящуюся в груди нежность. Только она определяла тебя для тебя в фантасмагории твоего очередного преобразования. Бесконечную в земном исчислении неделю одиноко вертел ты солнышки на этой качели; влетая из парка в невесомость и обратно. Почти уже поверил ты, что тебе бесконечно и закончено хорошо на этой самодостаточной окружности описывающей все. И в одну миллисекунду взрыва, вспышки, твое «все» с его мнимой достаточностью и огромностью вдруг описало себя снаружи…
Мчась в ЕЕ темные глаза, расширяясь во всех координатах одновременно как разливается цвет восходящего солнца, познавая абсолют, ты узнал и о остатках лопнувшей икринки покинутого «все», прощально маячащего точкой на стремительно покидаемом горизонте.
Ты погрузился в глаза женщины, как взгляд погружается в звездное небо. Погрузился без намерения и не по призыву. В природе почти непрерывно происходят подобные волшебности, в соответствии с мета законом. При которых, по чьей то запредельной воле, луч солнца вдруг растворяется в недрах моря. Или, скажем, ветер ваяет из облаков целые ошеломляюще красивые анфилады, воплощая не свой замысел гармонии. Со всеми своими взрывными расширениями ты представлял в новом пространстве в лучшем случае ничтожный объем здания обсерватории. Невооруженным прозревшим восхищением оком ты озирал бесконечные просторы ее девственного мира, ее души. Клянусь, ты вошел в нее, аминь. Поверь в это, ты же чувствуешь вполне объективное натяжение своей души жаждущей роста в новом благодатном пространстве. Чуешь, как зовет расширяться открывшаяся сокровенная даль. Ничего что ты не преодолевал никаких кожаных преддверий, и толком даже не знаешь, где же ты вспыхнул. Это не критерий проникновения в данном случае, тут иные неосязаемые тактильно врата, с дискретными кодами не поддающимися насильственным расшифровкам. Забудь все свои юношеские схемы обладания, п редтечи и фазы в которых оно совершается. Расслабься и млей в лучах бесчисленных солнц, в свежести новой реальности. Никогда не опишешь ты ключик, которым тебе дано было вскрыть сей ларец, буквы по природе своей не вмещают сияние сусального золота чувств, лишь намекая на сиятельный мир, пробуждая его в душах его ищущих.
Ты вошел… Для того, чтобы так неописуемо глубоко и истинно заронить семя своей энергии, зачать любовь, что же еще можно зачать в таких таинственных глубинах. И именно это происходит в данное благословенное мгновение. Тс-сс, тише… вы сочетаетесь… Ты гость в этой тайне. Так устроен мир, что люди не проваливаются в людей навсегда, не естественно это и абсурдно, в чувственной сфере никто никем не питается. В чувственной сфере единство двоих является поводом возведения каждого из них в степень. Люди мудро разделены на мужчин и женщин. Этим им дан тест на зрелость сознательного выбора благодати. И дело мужчины создать и заслать комету своего первого импульса слияния. Дело женщины принять ее в свой не разменянный мир и освятить к эволюции. И дело обоих вить венок божественных чувств вокруг своего святого совпадения. Лелеять плод любви, осязаемо растущий по непостижимым для них законам.
Ты покинул свою обсерваторию. Оставил дворец своей очищенной от плевел сути в царстве бесконечно волшебных сфер ЖЕНЩИНЫ. Ты не покинул ее мира, он стал жить в тебе. Стал отражением твоей матрицы, разлитым по всему тебе волнами экстаза сокровеннейшей искренности. Затем ты увидел ее лицо. Нынче не великое диво увидеть столь же чудесных пропорций девичье лицо. Но лицо, которое обрел ты, поразило тебя свежим дыханием жизни. О, это была женщина! И это была жизнь. Весь ее бездонный внутренний мир, подаренный к твоему обозрению накануне, подсвечивал ее лицо неизъяснимым ровным сиянием. Оно состояло из встречи осознанных тобой ее потаенных солнц и янтарной иллюминации парка. На шелке ее плоти встречались эти два адекватных потока и в радости воссоединения порождали не свечение даже, а мерцающий ореол тумана искорок. Праздник ее лица не оставлял и малейшей надежды на сожаление о покинутых недрах ее мира. В этом акте ты стал нечеловечески мудрым и понимал теперь каждым своим квантом, что исток, из которого проистекают, и будут проистекать в веках-секундах все последующие праздники он просто вечен. Смелым, свободным и не способным к сожалениям вышел ты из нее, из своей женщины, в жизнь мирозданья. Не самцом, не властелином, не обладателем, не знамо кем обратился ты в погружении. Нет тебе названия однословного, ты праздник разверзнутой души. Познав причину, ты теперь безоглядно наслаждался первыми нотами симфонии следствий подтверждающих реальность только что явленного тебе неизбывного трансцендентального чуда женской души. Восточные глаза взирали на тебя с торжественным соучастием в новорожденном совпадении. Вибрирующие чувственно губы в прелестной нерешительности замышляли звуки. Вечность ожидаемые тобой звуки.
-меня зовут Надежда…
Ее земная прана проникла в тебя звуком ее голоса и вы воссоединились в земном измерении.Какая же ,оказывается, в вас таилась жажда этого слияния !
-меня тоже…
В ответ проник ты, незнакомым для тебя тембром голоса, который исключительно соответствовал страсти мгновения.
Вы закрепили этими краткими, почти что паролями, полу эфирную фазу вашего союза. Вы отправились в дальнейшее вояжирование вместе. Пока по парку, или уже по жизни, кто знает где рассеяны по жизни поворотные точки бытия. Сверяя по каждому возникающему в панораме вашего мира кусту, стволу, ландшафту, световому преломлению родство вашего видения, эзотерику совпадения ваших реакций на прелесть источаемую окружающей материей. Господи, как чудно и чудно было вам вдвоем. Ее улыбка, не по сезону обнаженные плечи, водопад волос, тысячи других подробностей, жестов, токов окутывали твое сознание томной негой и растворяли его в чем-то большем чем ты, чем она, чем небо. Оплодотворенной гармонией своей сутью ты видел в окружающем мире подоплеку радуги его богом устроенного строения. Ту неопалимую купину, о названии которой ты тогда понятия не имел, упоминание о которой ты много позже бесконечно будешь вычитывать в фолиантах разноликих посвященных. Вы попали в свой освященный любовью мир, как дети попадают в выигрышную лотерейную комбинацию: просто как взять трапециевидную линзу и приложить к глазу, и увидеть праздник, просто на чистом едином дыхании не сложного истинного жеста, без планов, теорий и навязчивых желаний обладать целью. Какие цели и планы когда вы обладаете всеми мыслимыми их совокупностями ! В мгновение, когда вы очутились на вершине иерархии обладания…
Вместе вы прожили целую жизнь. День, сумерки, вечер, сияние взошедшей почти полной луны. Вокруг вас все мелькало и вальсировало кутаясь в шали фееричных траекторий . Все радовало вас своей открытостью для нового обретенного вами постижения и восприятия. Вы почти не производили слов. Вы попали в незнанную но ведомую, такую родную по органике страну и бродили по ней дыша ее чудесностью, не прерывая дыхание на паузы уплотнения чувств в слова. Вы были так увлечены, что вам невозможно было краснобаить в привычном для флиртов ключе или описывать словами вехи своих эго. Вокруг ниспадали такие потоки проникающей в вас жизни, что под этим дождем любые консервы слов или прошлых историй были просто неуместны. Вы не питали свой союз заготовками и мемуарами. Вам обоим было даровано попасть из причинно-следственной среды, в субстанцию где дух святой заместил все ваши прошлые неказистые представления и переживания . Вы адоптировались через омовение ласковым дождем. А впрочем, все же догадывались, какой культуры слова достойны звучания внутри происходящего с вами чуда. И уже знали в себе чувства способные произвести эти заряженные буквосочетания…
Нерасторжимость вашего союза очевидностью возникла для тебя в остаток ночи проведенной без спутницы. Разумеется, не хотелось спать! Как можно спать во сне? Твое пребывание в холодной санаторской постели сразу запустило бдение всего отныне живущего с тобой. На закрытых веках ты снова увидел парк. Тот и не тот где ты был. Все не дообработанное там и тогда нерасширенным сознанием теперь фонтанировало вторым, третьим, бесконечным слоем почерпнутых впечатлений и чувств. Мгновенно и легко ты прожил в этом состоянии до рассвета. А когда проснулся под едва просветлевшим небом хор птиц, таки погрузился ты в невесомый младенческий сон . В сновидение безвольно превратив свои неоглядные видения озвученные многоголосым пернатым ликованием во славу такого близкого и неизбежного рассвета. Почивал ты бесконечность…
По пробуждении, первое, что ты обнаружил, была твоя не способность пошевелиться. Конечно, ведь ты паралитик, весьма, почти напрочь, стесненный в движениях. В этом ли дело? Новая твоя неподвижность была иного свойства. Тебя расклинили между потолком и кроватью расцветшие за ночь все до единой твои чакры. Колоннада из их воздушных шаров мягко прижимала тебя к постели, нежно предупреждая любые телодвижения. Как сладостна была эта ипостась твоего паралича под гнетом твоей отраженной силы. Как не хотелось нарушать это оцепенение. Наступило мгновение полного равновесия. Не было прошлого, будущего, верха, низа, никаких ориентиров или привязок. Была несметная сила чувства свернутая в миге замирания. Была мерцающая голубая литера-нота «ре» в глазах, и звучала малиновым звоном сила уравновесившая все. Влекущая тебя в своем скафандре в неведомую но такую вдруг узнанную высь. И ты летел. Летел весь без остатка в эту музыку, в этот свет, в этот простор. Не оставляя на всякий случай якорей в прошлом. Ты испарялся из колбы, как джины проявляются из старой заброшенной тары. Понятно, что джины возникают накануне волшебства. Ты же был джином не ищущим приказов, но уже имеющим повод для чуда в своем сердце, несколько более объемный повод чем капризные заказы имущества. Накануне волшебства …
Вы встретились только к вечеру. Какая разница, когда вы встретились. Какая разница, где вы встретились. Она сверкнула своим голубым платьем, словно кусочек неба где-то в чаще аллей. Потом еще раз, о боже, еще… Вы рядом. Вы взялись за руки и снова умножили себя. Она не прекращая траектории своего подлета к тебе, вдруг склоняется и целует тебя в губы. Совершенное совпадение рельефа и температуры. Секунда встречи наэлектризованного тропического шелка.
-Здравствуй…- говорит она тебе оглушенному методом ее торможения.
Твое положение оказалось чрезвычайно выигрышным. Ты видишь ее лицо на фоне белоснежного замка облаков. Оно ярче этого великолепия залитого мегаваттами солнечного света. Оно ярче от отблесков полета, от проблесков счастья, от света души. Оно обязано быть оправлено этой ослепительной белой фатой облаков. И ты восседая на своем несчастном железном троне вдруг оказываешься в самой правдивой точке наблюдения. Надежда увлекает тебя в очередной танец. Вы пробираетесь в самую дикую, самую заповедную часть парка. Зыбь песка на проселке в край затрудняет твое движение. Она с хохотом выдергивает твою коляску из рытвин, ты тоже творишь вокруг этого какой-то хмельной юмор. У нее есть цель, и ты веришь, что она стоит твоих локальных унижений в пути. Наконец вы спускаетесь в ложбинку. Лес кончается и проявляется некая сюрреалистичная живопись. И ты понимаешь, что это и есть цель вашего кросса. Это была ее поляна. Понимаешь- ее, ею волнуемая, ею живущая! Чувствуешь, насколько принадлежащая ей… Неведомо, сколько времени она провела на полянке до этого или стал ты свидетелем экспромта. Каким образом ее персонифицировала. Сейчас она ввела тебя в свой, ею обустроенный мир. Она наполнила собою всю низину. Травы, крохотные осенние цветы, кустарник- все ринулось флюидами на встречу женщине, все выразило радость от ее присутствия. И ты был тому свидетелем. Она впорхнула в центр своих владений, обернулась к тебе и еще раз подарила все это великолепие тебе. Жест, которым она собрала всю любовь, наполнявшую пространство и послала тебе, ты знал, помнил и уже много раз видел. Так, в щедротах своих, поведя рукой с отставленным мизинцем и преломив бровь образовывали царства все феи, королевны и добрые волшебницы читанные и виденные тобою в сказках. Так и женщина пред тобой, обернулась вдруг лебедушкой, навевая на тебя руками-крылами чудо эманаций ее райских угодий, образовывая ими царство тебя. И закружилась в танце, улыбаясь облакам, играя с ними в томные благостные жмурки. И так и осела грациозно, с расставленными руками навзничь в объятия травы и цветов. Изнемогая от чрезмерности невидимого дождя любви просыпавшегося на ее хрупкое тело с снежных, не дождевых облаков, пробужденных женским сердцем к низвержению не атмосферных осадков. И почти не дышала воздухом, курлыча в запредельном эротизме, играла и переливалась безупречными линиями тела на душистом ковре растений под небесным струением. Ты снова был в ней. Отряхнув хлам стесняющей плоти вросшей в железный, мобильный лишь на плоскости механизм, дымкой своего желания ты окутал тело ее и душу. И был всепроницающей пеленой. От соприкосновения с которой, душа женская и тело ощущало огоньки изысканейшей нежности. И чувствовал, как этой нежности становится необъятно много. Как заполоняет она и тебя. Как ускользаешь ты в сладкий, ароматный сон принятого от тебя обладания. Как становишься ты травой, которую гладят руки. Как становишься ты воссоединенной ликующей душой…
Еще один следующий день почти канул в лету. Он прошел как секунда. Секунда, в которую ты прожил жизнь радости. Ты бороздил казематные коридоры едва втискиваясь в их сопла растопыренными фонтанчиками блаженства бьющими из твоей горящей голубым огнем плоти. Любил всех встречных в лабиринте, в тесноте неизбежно подвергая их свежему омовению. И они любили тебя. И каждому, оказывается, было чем. Как изменился твой мир! В нем исчезла классификация. Вероятнее всего в любом живом организме обязана присутствовать толика любви делающая его живым. И сегодня все эти подснежники и олеандры распускались тебе на встречу. В этом мироверчении ты в рецидиве с трудом припомнил, что ты самец-добытчик, и еще вчера при выбредании из парка замыслил одну мужскую акцию. Мигом ты выпутался из сплетения цветов и ринулся на базарчик. Нашел там торговца по чернее и выменял у него на деньги невероятного размера виноградную гроздь. И перевел дух: теперь ты скоро увидишь Надежду. У тебя есть знак и герб вашего предстоящего свидания…
Правда, никакой замышленной акции у тебя не получилось. Побыл ты самовитым добытчиком лишь до тех пор, пока не передал подношение в ее руки под сенью старых лип. Рухнуло клише в эту секунду. Не весть откуда пробился луч солнца в ваш уютный липовый домик и оказалось, что в руках у нее гроздь зажженных свечей. Для нее это тоже было неожиданностью. Она отнесла состоявшееся волшебство на твой счет. Кто знает, возможно, она была и права. Потреблять Это как продукт, стало совершено невозможно. Она вертела преображенную материю под каскадом света, как модницы при дворе игрались рубиновыми колье в наводненных солнцем флигелях. Она вкушала тайный свет и аромат. На этот аромат будучи богаче избалованных барышень аристократок. Ты любовался этой пасторалью. День замер на гребне своего исчезновения. День не смел покидать вас. У него еще была в палитре розовая краска для раскрашивания уже назревшей прогулки. И вы скоро в нее отправитесь. Вот сейчас женщина пригубит гроздь погрузив пару ягод-самоцветов в свои уста, повесит гирлянду грозди на ель, на прокорм и радость пернатым, и вы пойдете. И будете бродить в малиновом сиропе мимо берез великанов, фонтанчиков, монументов запечатлевших сказочных Иванов-царевичей по дурацки обладающих жар-птицей, мимо херувимчиков из каменного пуха сотворенных. Бродить до того благотворительного мгновения, пока открывшиеся вам сегодня повсеместные взаимопроникновения и сплетения окружающего праздника жизни, не переполнят вас импульсом плотского слияния. Вы просто вдохнете это желание, овевая им свое созвучие. Вы просто погрузитесь в тотальный процесс процветающий вокруг. Ваши поцелуи и прикосновения возникнут как радуга из этих брызг растворенного ликования. Вы будете восходить по этому мосту своими душами почти исторгающими слезы радости, ликующими стонами переходящими в стенания молитв, словами возникающими из вздохов и всхлипов. Высоко в поднебесье вознесетесь вы. Гребень вашего вознесения обозначится для тебя дрожью оргазма в ее еще виноградного, пьянящего вкуса губах. Ты замрешь, осознавая поднебесное месторазмещение ваших душ. Ты замрешь, узнавая этот еще не познанный тобой никогда ранее трепет верхнечакрального оргазма, узнавая фиерию чувств произведенных не химическими реакциями в сумме с раздражением рецепторов а вспыхнувших как искры при вхождении душ в слои ласкающего эфира, узнавая что тебе дано право сколь угодно долго парить в этом свечении. А когда узнаешь все чуть не забытое тобой напрочь, провалишься невероятным пируэтом в сладкую голубизну оргазма вслед за женщиной и вместе с ней, провалишься начинать но не кончать….
Все ваши силы физические уйдут на извержение счастья вами порожденного и вас превосходящего в миллионы объемов. Душа сильнее чем тело. Вы родите свое облако. И оно будет принято во флот воли Божьей. Обессиленные телами и воспрявшие реализованными высоким полетом душами вы обнявшись соскользнете лихо , до холода в груди, аки на саночках по своему округлому, всецветному мостку. И в продолжении единого выдоха озона почерпнутого где-то на границе с космосом окажетесь снова на берегу озера, все также глядя неотрывно в глаза друг другу, все также не покидая душ друг друга. А на вашем месте останется по-прежнему почти полная луна, отраженная в глади озерной символом вашей памяти о свершившемся . И очередная радуга отплывет в антологию твоей жизни, и отразится в ней во всей, не покидая, тем не менее, твоего образа той ночи…
Наступила пора расставаться. Вы справились со своей негой. Которая трудно и долго, через всплески и накаты приходила к своему, увы, нормальному состоянию почти отсутствия. Вас ждал долгий переход по ночному парку, живущему ночной криминальной жизнью неспокойного земного времени. Ты любовался ее лицом, под сенью луны ставшим совершенно мраморным и таинственно притягательным. Иногда касался губами ее холодного хрупкого запястья. У тебя не было лишней одежды и возможности ее обнять, и ты вкладывал в эти краткие прикосновения в пути жар всех солнц показанных тебе в детстве в планетарии, а сейчас пылающих на почтенном расстоянии крохотными звездами. Но ты имел представление о их физике и упразднял воображением расстояния в миллионы световых лет упраздняя ночную свежесть их жаром. На вас таки наткнулась троица маргиналов и отшатнулась как от привидения. Да вы и были привидениями, никакими жертвами или бойцами, совсем не вступающими в контакт с угрозой животных импульсов сражений. Вы несли иное знамя, иного по природе героизма….
И вот больно по сердцу зацокали ее невидимые в темени каблучки. Нечто исходит, исходит, тает в тебе во всем. Ты еще не знал этого ощущения тотального свержения в пустототу. Оно непременно возникает, когда единая на двоих аура насильно и ложно растягивается перед делением на два личных мыльных пузырька, вечно трепещущихся от дуновений среды. И деление произошло, и чудо лопнуло казалось разлетевшись на фрагменты. Тьма стала беззвучной. Ты стал беззвучным. И из этой давящей на сердце тишины вдруг стала возникать мета музыка вашего не телесного сплетения. Она сочно наполняла своей чистой полигамией сферы твоих оказавшихся окнами-куполами полушарий, пропускающих ультра голубой свет, не имеющий объективного источника в ночи. Она замещала и испаряла твой приобретающий новое качество мозг. Музыка, как и синь света, проистекала из неясного источника и наполняла твое перегретое сердце прохладительными каплями нот-партитур. Она воскрешала тебя в тебе. Музыка рождала в твоем фосфорицирующем мозге одну глобальную мысль «я с этой женщиной, был, есть и буду». Конечно, мысль звучала не в словах. Это было мысленное ощущение. Поэтому оно выглядело как мега мысль. Поэтому этот конгломерат легко заполнял омытую эйфорией до антиматерии ткань мозга не встречая огня увядших зенитных батарей разномастных «но» и «нельзя». И властвовал в ней, ветром сметая засохшие струпья некогда непреодолимых табу на закономерность счастья. С этим плеером на ушах и дуновением свечения внутри ты и пробрался в недра своего душного и тесного санаторного узилища. Совсем просто пробрался, ничего что объект режимный и кара за ночные отлучки предусмотрена, равно как и за самолечение и самоисцеление…
… Хаос жизни устроен необозримо и непостижимо прекрасно. Вы вышли той лунной ночью на осознание это простого закона. Что с того что стоит перед тобой твоя Надежда и говорит что этому хаосу подчиняясь она должна уехать. Далеко уехать если оком озирать, если по карте географической прикидывать. И не уехать вовсе, если в души ваши поглядеть. Обнялись крепенько, единство свое сверяя, слов нашептали друг дружке горячих и проникновенных, чтобы эхом звонким и радостным раздавались в разлученных телах- вот собственно и все проводы. На том и перестали смотреть друг на друга глазами, переходя к смотринам душ…
Ты остался один в вашем контексте. И небо знает с какой благодарностью ты по нему парил. И он тебе в ответ открывал все новые таинства. Распахнутым своим зрением ты оглядывал те же березы боящиеся пошелохнуться, дабы не слетало золото драгоценного осеннего наряда. И видел этого золота наверное в два раза больше. Некоторое смещение зрения дублировало каждый лист проявленной голограммой его двойника. Бывало ты приспускал забрала ресниц когда поток золотого света становился чрезмерным для тебя не готового к обладанию таким несметным богатством. А бывало, мучил себя физически насильственным не преграждением драгоценного света, чувствуя как останавливается не нужная подпитка кислородом через легкие, как сердце колотится от страшащей попытки заменить консервативный вид потребления на неведомый непривычно обжигающий избыточностью, и гораздо больший чем нужно закостенелой структуре сбалансированного организма. Так мучительно выглядит первый полет ликующего птенца. Крылья трепещут надсадно, что твое сердце сейчас, но душа уже припала к святости небесного простора, душа уже ощутила свое предназначение. Потому не будет покоя мышцам, доколе не придут в соответствие с зовущим предначертанием.
Частью контекста ты почитал и людей временно обитающих с тобою рядом. Ах люди, спасибо что изломать исковеркать иссудить пресечь истоптать не покушались одуванчик твоего восторга. Отцвел он теперь на почве и летит по воздушному бассейну его невесомое многочисленное семя. Летит, зрелое, невесомостью своей неуязвимое, к миллионам прорастаний готовое, в миллиарды новых соцветий. Летит везде и над вами тоже кружит. Чувствуете, как щекотит и безпроблемность полета пушинками летучими являет. Ринулся ты в людской хоровод, гармонику своей души до предела шально растянув.
Дурачился ты дурачился, задвинув в глубину свою намедни свершившуюся и начавшуюся Надежду. Глубоко погрузил, как бы запамятовал о ней вовсе. Только знал глубоким сладким теплом, разлитым в само
