Светлой памяти моей мамы, Чигировой Факии Галиевны.
Двое страшных суток без сна. Всхлипывает, тянется и прорастает боль. Чёрной лианой цепляется за обезумевшее от горя моё сердце. По чёрному спёкшемуся февральскому снегу, замёрзшему за ночь бесформенными глыбами, по чёрному льду закоченевших улиц, слепая, вне времени и вне сущего, в полной прострации, бреду вымаливать последнее «прости».
На негнущихся ногах вхожу в любимый мамин магазин. Оазис красоты… Цветы. Кругом цветы. Подарки и игрушки. Солнце и радуга. Цветной и чистый мир. Мамин. Как в детстве. Полузабытый. Проплывающий знакомыми, родными кадрами жизни, которой больше нет.
Вот майская гроза! Свежим ураганом мчится по безлюдным улочкам нашего маленького городка. И солнце, просиявшее радугой в каждой капельке весеннего ливня, в каждом, только что распустившемся, листочке! Ура-ураааа! В гости! Мы идём на именины! Мама, папа и я! Кружусь в вихре радости! Красная юбочка, белые бабочки порхают на красном фоне жилетика, кокетливый берет с умопомрачительным помпоном! Справа - мама, слева – папа, посередине – я! В огромных лужах отражается семицветный небесный мост. Оп-па! Полетели-полетели! Поджимаю ножки и лечу, лечу над солнечным миром, над радугой… Счастливый полёт…
У мамы в руках яркий букет. Она обожает цветы. Обожала …Махровые астры, игольчатые георгины, цветы с изумительным названием «золотые шары», тигровые лилии цвели в нашем палисаднике, увитом диким виноградом, хмелем и «китайскими» вьюнами, расцветающими по ночам маленькими беленькими цветочками с дивным, как сладкий поцелуй восточной красавицы, ароматом. А розы – самая большая мамина любовь. Кусты чайной розы, белой, алой, росли прямо под окнами. Когда мы переехали в большой город, со своей повышенной стипендии я дарила ей шикарные нежно-розовые или пурпурные гладиолусы…
- Мне вон те розы, - показываю на тёмно-вишнёвые голландские розы,царственно роскошные и безумно дорогие.
Продавец молча достаёт из вазона три цветочка.
- Как оформляем букет? Для кого предназначен?
- Для мамы, двадцать штук, пожалуйста, - охрипший шёпот, серое лицо, обескровленные губы озадачили девушку.
- Может, двадцать одну?
- Мне на могилу, - предательские слёзы текут и текут, оставляя мутные дорожки на стёклах очков.
- Извините, - продавец смотрит с сочувствием, заворачивая цветы в несколько газетных слоёв.
Покупаю ещё печальные гвоздики. Это папе. Сегодня он ждёт маму там, на погосте. Они будут рядом, через год после разлуки.
В доме суетно. Люди. Много людей. Её знали и уважали многие. Приходят-уходят. Обнимают. Целуют. Что-то говорят. «Вместе работали». Обрывки слов и фраз: «сильная женщина», «а какая красавица была!», «толковый руководитель», «познакомились на 15 съезде Компартии Казахстана», «да, такая коня на скаку…» Холодно. Синие губы дрожат. Не могу согреться. Слова роятся, жужжат, как пчёлы, и отдаются тягучим эхом в лабиринте полубреда… И толчок изнутри, из самой глубины, вплетаясь в этот гул, ужасая своей нелепой, ненужной правдой: мамы больше нет, мама умерла…
Два дня назад, похолодев от страха, одурев от происходящего, я помогала врачам стаскивать её с кровати на пол. В расширенных маминых зрачках застыл звериный оскал той, что однажды придёт за каждым из нас, в назначенный, а, чаще всего, нежданный час.
- Выйдите вон, вон из комнаты! - орал на меня молодой реаниматолог, абсолютно седой парень.
Вцепившись в спинку кровати, я смотрела в немом бессилии, как уходит от нас навсегда мамочка.
Двадцать минут возни с электрошоком, за которым пришлось бежать к машине скорой помощи. И…
- Всё, бесполезно, умерла бабушка…
- Какая она тебе бабушка?
Она и мёртвая была величественная и спокойная. Королева.
Билась в истерике сестра. В соседней комнате рыдала моя дочка. А я стояла на коленях перед распростёртой на полу мамой и гладила её тёплые руки, дорогое прекрасное лицо, ещё не искажённое, не восковое, и не плакала.
- Не может быть. Она просто спит. Она же тёплая.
- Поплачьте, покричите, нельзя так, - усталый доктор собирает пустые ампулы.
- Это ошибка. Ну посмотрите ещё раз…
Родная моя… Прости… не уберегли… Вспоминаю, как за неделю до этого рокового дня, я измеряла маме давление. Она лежала такая красивая. Смуглая кожа на тонких запястьях, как у юной девушки. Длинные ресницы, никогда не знавшие косметики. И пахло от неё нежно и по-родному, мамой. И мне вдруг захотелось её поцеловать, просто так, без повода. И я вдруг устыдилась своей сентиментальности. И не поцеловала. Идиотка. Прости меня, мамочка…
…Маму похоронили рядом с папой, в одной оградке. Они вместе уже четыре года. Один памятник на двоих.Золотом выбита дата смерти – февраль. С разницей в один год.
Чёрный февраль. Как я тебя ненавижу.
Зухра Абдул
