Группе «Urian Heep» и Евгению посвящается.
Фоном звучит «July Morning» и поёт соловей.
Утренело. Именно такое временное определение спонтанно родилось в моей похмельной голове тем июльским утром. Ведь есть же «вечерело». Так почему не может быть «утренело». А может быть «утронело». Или «утроело»…Кого ело? Зачем ело? Утро пило! Какое утро?…Ах, да. То самое, июльское утро, когда я возвращался с очередной свадебной халтуры, где маялся дурью (в переносном смысле этого слова) нелепым тамадой. Что-то надо сказать про солнце. Если утро, значит солнце, которое, соответственно, встаёт. Нет, лучше, восходит. «Встаёт», как-то неприлично, хотя…, почему бы и нет. В этом есть какая-то солнечная эротика. «Солнце встаёт!»…, а дальше? А дальше – «Моя радость мне не даёт». Вот такая лирика, или, как там, у Серёги, «такая, блин, вечная молодость». А что ещё? Пели соловьи. Честное слово, не вру, пели. Нет, вру. Не соловьи, а соловей. Один соловей (а то, ишь ты, разошёлся, СОЛОВЬИ). Вживую пел тот самый соловей, о котором так много написано, спето и сказано. Душевно пел, я чуть не прослезился. Хотя, как говорит в таких случаях моя мама, «это не ты, сынок, это водка плачет». В этот раз мама была не права. Плакала не водка, плакало виски. Литровая бутылка виски «Red Label», подаренная мне сверху положенного гонорара, взбудораженными «горькими» и продолжительными поцелуями, женихом и невестой, тили-тили тестой. А ещё был пруд. На нём плавали кряковые. Красавцы селезни и никакие утки. Итак, лето, утро, солнце, соловьи…соловей, а позади пьянящая, я бы даже сказал, пьянющая белая ночь. Красиво!
И вдруг, слышу, кто-то блюёт. Отчаянно блюёт! Всю душу наизнанку выворачивает, сволочь. На соловьином фоне меня даже передёрнуло от такого чёрно-белого контраста. Хотя, я в этом деле, отнюдь, не новичок. Ни раз, и ни два исповедовался над унитазом, да и не только, что уж там скромничать. Смотрю, за ближайшим кустом, у самого пруда, стоит мужичок. Стоит и блюёт. Нешутейно блюёт. Вижу, плохо мужику. Понимаю. Повернулся он ко мне, совсем синий, бедолага. Трясёт всего, глаза стеклянные, впали, как амбразуры дзота, пулемётной очереди только не хватает.
И тут я задаю ему, вероятно, самый дурацкий, в то июльское утро, вопрос.
-Что, мужик, плохо?
-…………………….. Он посмотрел на меня..., и я всё понял.
Доставая из своего верного и потёртого кожаного портфеля странно недопитую бутылку виски, я задал ему, не уступающий по глупости первому, второй вопрос.
-Будешь?
Вероятно, в тот момент я стал для него ангелом, спустившимся с небес. Да что там, ангелом…, Богом! Хорошо быть Богом. Я протянул ему бутылку. Он жадно схватил её. Не менее жадно сделал маленький глоток. Тут же проблевался какой-то мутной жидкостью. (Какой-то…как-будто ты не знаешь, Женечка, какой.) Затем мужик сосредоточился, размеренно сделал большой глоток, замер и… криво, но искренне улыбнулся мне.
-Хороший самогон – прохрипел он. У кого берёшь?
-Это виски…хотя, один хрен, самогон. Улеглось?
-Пошла, родимая.
-Когда ты последний раз ел, мужик?
-……………..Не помню.
-Пошли.
-Куда?
-Пошли, говорю. Будем красиво встречать рассвет. Радоваться новому дню. Жизни радоваться, мужик!
-А ещё есть…чем радоваться-то?
-Есть, мужик, есть. Этой радости всегда хватает. Главное, чтобы было не чем, а чему радоваться.
И мы направились на одну из знакомых мне полянок у пруда, где прошла не одна, так называемая, «зелёненькая» с расстроенной гитарой и шальными песнями, горячими тётками и сожженными шашлыками, пересоленной воблой, тёплым пивом и другими расслабляющими и напрягающими напитками.
Полянка представляла собой некий полигон для учений членов «Green Peace». Среди всего пикничкового мусора в глаза, почему-то, бросилась этикетка от знакомого до боли портвейна. Строгих три семёрки смотрели на нас с мужиком с укоризной. Мол, припёрлись, голубчики. Ну да, припёрлись, и что теперь? К оставшемуся виски я обнаружил в пакете кучку свадебных бутербродов, насыпанных молодыми в комплекте с подаренной бутылкой. Мы сели на траву и стали наслаждаться утренним пейзажем. Настало время прервать медитацию.
-Тебя как зовут? - спросил я мужика.
-Евгений.
-Ёбтать, тёзка! Я тоже Жека. Хорошее у нас с тобой имя, Евгений. Меня мама так назвала, хотя родственники предлагали колями-петями. А она пошла в ЗАГС и записала Евгением. Тогда за знакомство – сказал я, и приложился к спасительной бутылке.
-За знакомство – продолжил официальную часть Евгений Второй.
-Ты давай, закусывай, ешь, что Бог послал.
Евгений взял бутерброд с копчёной колбасой. Колбасой закусил, а хлеб начал крошить подплывающим к нам попрошайкам-уткам.
-Если бы был кто-нибудь третий, мог бы сесть между нами и загадать желание.
Не успел я закончить эту фразу, как из кустов, буквально, вывалился мужичок-боровичок в фуфайке. Смешной, бородатый, сморщенный, как выжатый лимон.
-Вот и третий – подитожил я. - Присоединяйся.
Что он незамедлительно и сделал.
-Ну а тебя как зовут?
-Василием кличут – представился боровичок.
-Как дядьку моего родного. Дядя Вася…хороший был мужик, царство ему небесное. А на баяне как играл! А потом по пьяне четыре пальца себе на одной руке топором оттяпал, и баян мне в наследство достался. Только я не играю. А дядя Вася играл. У него любимая песня «Вологда» была. Бывало, лежит на диване с баяном, поёт - «Где же моя, черноглазая, где…», и добавляет - «Иди на хуй!». Постоянно её пел. А баян потом «Старым Таллинном» облили и меха начали слипаться. Пришлось выкинуть.
Бутылка пошла по кругу, помянули дядю Васю, и на мне божественный напиток закончился, а с ним и бутерброды. Вижу, мужички мои загрустили сразу, а в глазах полная безнадёга нарисовалась.
-Что приуныли, мужики? Не боись, праздник продолжается.
Я достал из лопатника 500 гонорарных крон.
-Здесь рядом круглосуточный магазин есть. На двести крон возьмите водочки литрушечку и что-нибудь закусить. А сдачей надо дома перед женой отчитаться о проделанной работе. Только закуску обязательно возьмите.
Мужики взяли деньги и молча удалились в направлении магазина. А я продолжал слушать соловья, смотреть на откормленных горожанами уток и думать о хорошем, «о прекрасном и вечном, целуясь беспечно, и купаясь в реке нагишом».
Когда я вижу уток, я сразу вспоминаю папу. Он был заядлым охотником. Впрочем, как и дедушка Володя, проработавший почти всю жизнь лесником. А папа, в своё время, закончил Лесотехническую Академию в Питере. Охота занимала большую часть его жизни. Именно поэтому, когда после отсоединения Эстонии от Союза пришлось сдать ружья в ментуру, он как-то сразу угас, заболел и через некоторое время умер. В миру папа был очень замкнутым, неразговорчим человеком. Работяги из цеха, где он был зам. начальника, называли его за спиной «майор Тихий». Был такой персонаж в каком-то кино про войну. А на охоте он преображался, рассказывал охотничьи байки, шутил, традиционно выпивал на открытии охоты на уток. А один раз я даже услышал, как папа ругнулся матом. Увлёкшись своим рассказом он, вероятно, забыл, что я нахожусь рядом, и вместо «украли» сказал «спиздили». Но, вспомнив обо мне, сразу осёкся и покраснел.
-Ты видишь их, папа?
Конечно же, видишь. Как не увидеть таких красавцев селезней. Весной на них есть специальная охота с подсадной уткой. Утку, привязанную за лапку, высаживают на воду. Затем, она начинает крякать, дабы обратить на себя внимание пролетающих мимо селезней. Селезень, услышав кряканье невесты, конечно же, сразу садиться на воду рядом с возлюбленной. Тут-то его и убивают. Пацаном я пару раз был на такой охоте. Дедушка держал подсадных уток. На моём кровавом счету три жениха. Помню, по-мальчишески, был очень горд своими трофеями. Лишь повзрослев, я понял, какая это чудовищная охота. Ужасный механизм убиения. Я убивал их за любовь! По прошествии лет мне стало очень стыдно за свою меткую ворошиловскую стрельбу. Очень часто я представлял, как лечу на «крыльях любви» к своей любимой, страстно зовущей меня. И тут – БАЦ! БАЦ! - дуплетом из двенадцатого калибра. И до свидания, Женя! Прощай, любовь!
Но что-то мужички мои куда-то запропали…И тут я поймал себя на мысли. Да они ведь, наверное, кинули меня с бабками, как последнего лоха. 500 крон для них, просто подарок судьбы. Искать я их не буду, а если и буду, где найду? Вот тебе и тёзка. Вот тебе и дядя Вася. Мудак ты, Рогов. Наивный дурак. А впрочем, так тебе и надо лопуху. Распустил слюни, благодетель хренов. Всё добренького из себя корчишь. Вот и воздалось по заслугам, Евгений Владимирович…Вот ведь, суки! С чем я теперь домой заявлюсь с халтуры? Да и выпить ещё не плохо бы было. Только я об этом подумал, как слышу, кусты зашевелились и выходят из них два моих красавца. Улыбаются. У одного в руках литр водки, а у другого пакет с закусью.
-Что, Жека, небось, и не ждал нас уже? – спросил Василий, протягивая мне 303 кроны сдачи.
-Врать не буду, была такая мысля. А что долго-то так?
-Закрыли тот круглосуточный. Пришлось до следующего добираться.
-Ну, да Бог с ним. Всё хорошо, что хорошо кончается. Давай, Евгений, командуй парадом.
Евгений открыл бутылку и разлил водочку в разовые стаканчики, которые они, к моему удивлению, догадались купить.
-Да вы, как я погляжу, гурманы, господа. Крабовые палочки на закуску. Круто.
-Давай, Жека. За порядочность и веру в людей! – произнёс тост Василий.
-За это, да. За вас мужики! А вы молодцы. А я тут папу вспоминал, глядя на уток. Он у меня охотником по жизни был.
-А у меня рыбаком – вздохнув, сообщил тёзка.
-А у меня мудаком – поставил точку Василий.
-Нельзя так об отце. Нехорошо – упрекнул его Евгений.
-А давайте за наших родителей – предложил я – Какие бы они ни были. Мы ведь, тоже, как я понимаю, не подарки.
-А у меня нет детей – сказал Евгений – Нет, и не будет. Вот сдохну и похоронить не кому.
-Не надо в такое утро о смерти, тёзка. Посмотри, как всё вокруг красиво. Небо, солнце…водочка, в конце концов. Хорошо сидим. Не грусти.
-О смерти надо всегда помнить. Хотя, если честно, умирать не хочется, даже при такой жизни. Я маленьким всё время думал, как это так, живёт человек, живёт, и вдруг, умирает. Зачем тогда жить. Чтобы умереть. Глупо как-то. И умирать глупо. И жить глупо.
-А я пацаном не мог понять, что такое «бесконечность» – вдруг выдал Василий. Вот взять Вселенную. Допустим, лечу я, лечу, а конца всё нет и нет. Должна же хоть какая-то стенка, что-ли, быть. Должно же когда-то всё кончиться. Вот и бутылка эта, тоже скоро кончится. Наливай.
-Вася. Садись между нами, двумя Жеками, и загадывай желание. Только нам не говори – предложил я.
-Какое там желание. Пожить бы ещё. Нормально пожить, а не как мы. И опять же, бесконечность понять. Должна же хоть какая-то стенка быть, твою мать. Летишь, летишь, хрен знает куда…
-Ну, тогда за жизнь…и бесконечность! – произнёс я очередной тост.
Незаметно, за разговором, закончилась водка. Взошло солнце. Замолк соловей. Мне надо было идти домой. Попрощавшись с мужиками, я пожелал им здоровья, дал 50 крон на покушать, взяв с них честное слово, что они потратят их только на еду. Потом мы минуты три крепко обнимались, говоря друг другу мужские комплименты.
Этой морозной зимой, проходя мимо пруда, в чудом сохранившейся полынье которого зимовали утки, я случайно встретил Василия. Он был в той же фуфайке, всё такой же смешной и помятый.
-Привет, Василий. Как поживаешь? Замёрз, небось? Как там Евгений наш? Не встречал? Увидишь, привет передавай от тёзки.
-……………..Умер Женька. Замёрз на позапрошлой неделе здесь у пруда. Всё уток ходил кормить. Выпил и умер. Всё тебя вспоминал, как летом сидели.
-…………………….На, сходи в магазин. Возьми водочки и запить чего-нибудь. Жеку помянем.
Василий убежал в магазин. А я долго стоял у пруда и смотрел на уток. Среди них плавал только один селезень. Я назвал его Евгением. Идя на работу и возвращаясь с неё, я каждый раз высматриваю селезня среди уток и говорю – Привет, Евгений! А потом думаю– «Теперь ты знаешь, что такое бесконечность, а мы с Василием нет... Пока, нет».