И вновь Москва. И курс второй.
В элитной группе я по праву.
Здесь Сема надо мной – горой.
Нас сочетанье всю ораву
Мужскую крепко веселит.
Молодкин – староста. Ромашко –
Комсорг. За нами всеми зрит
Декан особо. Чуть промашка –
И неудачника попрут
Из группы. Заодно из курса.
Уже поперли многих. Тут
Ребята крепкие толкутся.
Я тотчас принят в их кагал.
Громадный Сема, что однажды
На шкаф во гневе затолкал,
Володю Гескина! В миг жажды,
Наверно, выпьет и ведро,
А мне достаточно наперстка.
Так жизнь придумана хитро
По странным правилам... Полоска
Моих житейских неудач
С болезнями осталась в прошлом.
Предощущенье сверхзадач
И мысли только о хорошем.
От тех, с кем начинал журфак,
Увы, отстал я по болезни.
Наверно все – не просто так,
Все испытания – полезны.
Студенты знают: два горба
У каракумского верблюда
Лиш потому что жизнь – борьба...
По правде – было очень худо.
Потом я, академку взяв,
Читал преступным девкам сказки,
А, Соловейчика изъяв,
Центральный Комитет закваски
Первопроходческой лишить
Желал в то время «Комсомолку».
В застое-то спокойней жить –
И удалили втихомолку.
Он «Алый парус» изобрел
И двадцать лет служил за Грэя
При экипаже вузов, школ...
По мнению ЦК, наглея,
Он педагогов защищал,
Что шли в строю не по уставу...
Он бюрократов укрощал...
Такие истинную славу
Несут отечеству, творя
Судьбу по совести и чести.
За дело правое горя,
Ему был преданным без лести.
Власть не желает с ним шутить.
Он и она – на стенку стенка.
Его не могут защитить
От власти Панкин и Руденко.
Тогда журналы «Колобок»
И «Кругозор» берут в команду.
Ведь он в музыкознанье – бог.
Берут и верят, как гаранту
Того, что вырастет тираж...
А в том остроге для девчонок
Был хор с ансамблем. Главный наш –
Макаренковец мыслью тонок.
Он, Сан Василич Соловьев,
Лишил узилище забора –
Светлее стал казенный кров.
Он полагал, что спевки хора,
Игра в ансамбле для девчат
Полезней карцера намного.
И если песни зазвучат,
Верней ждать доброго итога
Впредь для очищенной души...
И вот звучат под Ярославлем
Они в затерянной глуши...
А Соловейчик, что прославлен
Талантом светлой доброты,
Несется слушать хор с ансамблем.
А тут болтаюсь я...
-- А ты?... –
Так встретились под Ярославлем.
Он номер телефона дал.
-- Приедешь, позвони, Валерий! –
Во мне он что-то угадал.
Я, Соловейчику поверил..
Учеба шла своим путем.
На философском семинаре,
Считавшийся дубовым лбом,
Ввел Сема в шок. Он был в ударе.
Он нас о йоге просвещал,
О мудреце Ауробиндо,
Что к милосердью возвращал,
Которого почти не видно
В двадцатом веке – лишь вражда.
А Гхош Ауровилль построил –
И приглашает:
-- Все сюда!
Любой бы сердце успокоил
В таких рассветных городах.
Мелешко:
-- Это антитеза
Марксизму. Оттого и страх... –
Адептом Гхоша – Мать Тереза...
Растеребил тот семинар
Мечтанья в сновиденьях вещих...
О номере не вспоминал,
Что мне оставил Соловейчик.
Однажды взял и позвонил...
Как оказалось – в «Комсомолку».
-- О вас мне Сима говорил...
-- Мне о тебе он дал наколку.
Ну, хорошо, что не забыл... --
Шефиня Зоя Васильцова –
(Супруг известным бардом был,
Все знали «Трубача» Крылова) --
Встречает:
– Симин протеже? --
Дает задание на пробу –
И в Ленинграде я уже...
Но от попытки мало проку:
Над очерком сидел, корпел,
Был в восхищенье без лукавства.
Родоначальника воспел
Вневозрастного коммунарства.
Достоин Игорь Иванов
Бесспорно звания героя
За судьбы трудных пацанов.
Об Иванове очерк строя,
Я даже не предполагал,
Кто очерку «кирпич» повесит.
Его,как песню я слагал.
-- Отлично! – Васильцова. -- Влезет
В ближайший номер. Протолкну! –
Но тут вмешался Соловейчик –
И забодал. Хоть на кону –
Судьба – страдает человечек.
Страдает автор, то есть, я...
Мне Зоя возвращает очерк.
-- Перипетии бытия. –
А вместо объясненья – прочерк...
Позднее догадался сам,
Что здесь – характеров искренье
Двух гениев – не мне, не вам
Лезть во взаимоотношенья.
У Симы с Игорем -- вражда.
Какая пробежала кошка?
Руденко Инна никогда
Не станет спорить с Симой. Точка.
Хоть непрерывный Симин стаж
По «Комсомолке» и прервался,
Как прежде на шестой этаж
Как свой в отдел он поднимался.
Он с Ивановым много раз
Рассоривался и мирился.
В период ссоры я как раз
Влез с очерком – и он озлился.
А в «Алом парусе» тандем
В ту пору: Ивкин – Щекочихин...
-- Чем я могу помочь вам?
-- Чем?
Садись на письма! Не прочитан
Тех писем целый миллион.
У нас к ним не доходят руки. --
Он издает протяжный стон.
Читаю, отвечаю... Жутки
Порой истории детей.
Наивны и светлы надежды...
Пишу обзоры без затей...
Выискиваю письма те, что
Зовут корреспондента в путь...
Мне это просто интересно.
Обременительно? Ничуть.
В них многое, что неизвестно
Ни журналистам ни властям.
«Пишу с надеждой. Милый парус,
Моим нерадостным вестям
Едва ль поможешь...» --
Постараюсь...
Из разных уголков страны
Ребята самым наболевшим
Делились с «Парусом»... Должны
Помочь, ответить...
-- Так, с неевшим
С тобой о чем мне толковать?
Иди-ка за деньгами в кассу!
-- Так я...
-- Стажер, едрена мать!
В столовую! Ударь по мясу! –
Я стал немного мухлевать:
Ведь и зарплата и степешка.
Но не назад же отдавать.
Тем более – стажер, что пешка:
Мзда не особо велика...
Я ни на что не претендую.
И так удача велика:
Я при зарплате, не бедую...
Я отыскал одно письмо.
Парнишка из глухой деревни
Искал смысл жизни, но не смог
Найти в селе, где утром певни
Из спячки вывести едва ль
Затерянное царство могут.
Я мчусь к нему в глухую даль –
И будто погружаюсь в омут.
Я понимаю паренька:
Ему в его деревне тесно –
Жизнь бездуховна и мелка,
Куда податься – неизвестно.
Я «Королевство...» написал
«Колодцев чистых»... Вызывают
К начальству...
-- Твой материал? --
Кивнул...
И вдруг определяют –
В корреспонденты. Корнешов
-- В приказ! –
Скомандовал кому-то.
И это для стажера шок.
Иной в стажерах, мучась люто,
Гуляет до десятка лет,
Одна – так даже два десятка.
Ну, что ж, семь бед – один ответ –
Нет, не чечетка и присядка,
А журналистика. Учти
Те миллионы экземпляров
Газеты, с коей по пути
Стране... Мне Слава Голованов
При встрече руку протянул,
Поздравила Руденко Инна,
А Соловейчик подмигнул:
Мол, дел осталась половина:
Встать с положеньем наравне.
Годков всего-то девятнадцать
Исполниться успело мне,
Но трепетать и сомневаться
Не получается: аврал.
Газета крепко ставит руку.
Я замечаниям внимал –
И быстро постигал науку.
Шестой этаж – он – как вокзал.
Все двери кабинетов настежь.
А Соловейчик так сказал:
-- Будь пень с ушами, все ж ухватишь
Методу, как писать статьи... --
А доводил Евгений Богат.
Отныне все они – свои.
Хоть с нагоняем, но помогут.
Евгений Богат, строгий мэтр,
Невнятно на студийцев шамкал,
Как если бы размокший фетр
Пожевывал, бумажки жамкал,
На коих «гении» свои
Ему носили экзерсисы –
Рассказы, очерки, статьи...
А после богатовской визы
«Шедевры» наши шли в утиль,
Но благоглупости редели.
Он нас увел за сотни миль
В мечту... А дни, а дни летели...
Маститый Гена Бочаров,
Мою карьеру подмечая,
Сказал, что я из ястребков:
Стартую, высоко взлетая.
Вразбивку удается спать
В метро, троллейбусе, трамвае.
Ведь надо и зачеты сдать,
С оценок высших не спадая.
Я из общаги на метро
Катил на лекцию Кучборской.
Все нравственные «контра-про»
При огласовочке московской
Она прописывала нам.
Потом я к старосте:
-- Прикроешь? –
Троллейбус допускает к снам –
Зевоту на планерке скроешь –
И мчишь опять на факультет.
Отметишься на семинаре,
Выдерживая паритет
С редакцией... Всегда в угаре,
Поскольку – явный перегруз.
Но требований не снижает
Ко мне журфак, ведь вуз есть вуз.
Судьба меня не повожает,
Но все оценки у меня
Отличные без исключенья
Предмета, семинара дня.
Я приспособлен для ученья,
Возможно тем, что стал читать
Уже в два с половиной года.
В газете довелось узнать,
В чем ценность раннего подхода:
Кто в этом возрасте начнет,
Включает кнопки механизма,
Что все аспекты разовьет
В мозгах интеллектуализма.
А кто начнет читать поздней,
Уже для многого потерян.
Читать учите с ранних дней
Про кошкин дом, царевнин терем,
Про репку и про колобок...
Родители нашли подходец –
И я осилить чтенье смог –
Бездонный знания колодец...
Вот где истоки, почему
И в школе и на факультете,
Что прочитаю, все пойму,
Запомню. Передам в ответе...
Нашелся некто, кто донес
Декану о моих доходах.
Декан журит но не всерьез.
Не дать не может «стуку» хода –
Ведь донесут и на него.
Велит меня из группы с Семой
В другую – только и всего
Перевести... Сюжет с оскомой...
Декан: мол многого хочу:
В международной этой группе
Иновещательной торчу,
Где учат и военной вкупе
Профессии по психвойне
С диверсиями – плюс газета.
Не слишком жирно будет мне?
Что я могу сказать на это?
Декан мне намекнул, кого
Я должен впредь остерегаться...
Вот гадость! Что возьмешь с него?
С ничтожеством ли мне бодаться?
Короче, я переведен
В газетную из спецэлиты...
-- Ты, где, Валера?
-- Я, Семен...
-- Случилось что? Да не юли ты...
Подставил кто-то? Говори!
Я вмиг мозги ему прочищу!
-- Не суетись, Семен, замри.
Так надо. Будь здорров, парнище!... --
Вне группы Семиной грущу.
Там вправду классные ребята.
Панфилов-шеф глядел вприщур --
Я улыбался виновато.
А в «Комсомолке» той поры
Едва не каждый гениален.
У каждого – свои миры.
Любой писака уникален.
Брускова, Ивкин... Имена
Те будут вечно негасимы.
Зюзюкин, Инна... И она
И он – воспитанники Симы.
А Щекочихин? Ведь и он
На той же выведен конюшне.
И список может быть проден.
Крылов... И Иванову нужно
В него добавить – и меня.
И Яковлеву, Снегиреву,
Юмашева... Вся ребятня
Страны прислушивалась к слову
Пескова, Бочарова... Их
Читали граждане и старше.
Газета интересней книг,
А в ней иоя судьба на марше.
В команде -- плотники, врачи –
Не обязательно с журфака.
Лишь были б души горячи...
Нахальство? Любопытство? На-ка –
Я эти качества в себе
Еще в «Товарище» настроил
Ориентирами в судьбе.
Во мне их слишком? Кто бы спорил...
Когда Руденко, Бочаров.
Зюзюкин, Аграновский очерк
Дадут на полосу – нет слов...
Страна в ажиотаже... Прочих
Газет подвалы и столбцы
Едва ли так же интересны.
И Соловейчика птенцы
Изобретательны, непресны.
Теория печати врет:
Большие, мол, материалы –
На полосу и разворот
Читателя волнуют мало.
Так отчего ж тогда «КП»,
Полосников в которой масса,
Мелькает в утренней толпе?
Что – исключение из класса?
И держит первенство «КП»
По тиражу на всей планете.
Ее присвоили себе
Подростки... Но давно не дети
Не могут без нее и дня
Прожить... Сверяя с назиданьем
Судьбу... Я счастлив, что меня
Газета с новым шлет заданьем...
Три категории у нас
Определились журналистов.
Ферст: тонкокожие, чей глаз
В слезах, порыв души неистов
В ответ на явленное зло.
Прожженный циник будет секонд,
Сёрд – в третьих то и то вошло,
Точнее – обошло... И секанс
Событий, преломив в душе,
С профессионализмом мощным
Сливали в сочное драже...
Была газета полномочным
И честным рупором страны,
Томящейся в тисках цензуры.
Власть предержащие темны
И напрочь лишены культуры,
А «Комсомолка» вопреки
Той власти странным устремленьям,
Вскрывала к истине замки...
Я отдавался с вдохновеньем
Под Щекочихинским крылом
Работе, на журфаке парясь.
Еще за далями диплом,
А надо мною – «Алый парус»!
Все с перегрузом – будь здоров! –
Мелькают быстрые недели.
Журфаковские Ковалев
И Ванникова пролетели,
Чтоб эстафету передать
Уже Бабаеву с Рожновским.
Их гениальности печать
Коснулась с оттиском московским.
Я не могу не пропускать,
Но все равно хожу в отличных.
Иначе стали бы таскать
К декану из-за хаотичных
Командировок по стране
По крикам «SOS» в ребячьих письмах.
Приходится вертеться мне
И в овладеньи знаний присных,
Чему способствует журфак,
И поднимая «Парус алый».
Как только выдержал «чердак»?
Но я, худосочный и малый,
Сутулясь, все же не ронял
Свою двух ипостасей марку.
Декан за «двойки» не пенял,
В статьях не допустил помарку...
Как много запрещенных тем!
Вот часовые у погоста
На Красной площади. Я тем
Завидую, кто очень просто,
Подставив тайный микрофон,
Их шепот записал на пленку –
И поместил в журнальчик. Он
Лежал в спецхране. Пацаненку --
(Кто пацаненок – ясно: я) --
Велят избавить «Комсомолку»
От зарубежного старья.
Читнул в дороге втихомолку,
Пока журналы отвозил
В пункт ликвидации спецхрана.
В Москве один подобный был,
Секретный. Строгая охрана.
Там те журнальчики в крупу
Вначале быстро измельчали,
Потом сжигали... На горбу
Сам заносил... В одном журнале
Я по дороге прочитал...
Подслушали у Мавзолея:
Солдат о холоде шептал,
Себя с напарником жалея,
Потом на вечный перешли
Вопрос о девушках столичных...
Конечно, мы бы не смогли
Из представленья о приличьях
Дать в «Комсомолке» этот треп...
Он – невысокого полета.
Солдатам был подброшен «клоп»...
Ну, ладно, дальше неохота...
Невиден, ростом мал, сутул
Студент с мандатом «Комсомолки».
В редакции подставлен стул
С историей. Ее осколки
Мне поспешили поднести:
Мол, Дудинцев и Голованов
От девяти и до пяти
На нем сидели прежде... Рано,
Мне, дескать, в юные года
На трон подобный забираться...
-- Да нет. Не рано никогда
И никогда не поздно, братцы... –
Я понимаю что к чему.
Обласкан ветеранской кликой.
И догадался, почему
Была немыслимо великой
Та журналистика, что нас
Примером звездным вдохновляла.
Ее давили, чтобы глаз
Она отнюдь не поднимала.
В сопротивлении Кремлю
Она наращивала силу.
Я их, предтеч моих, люблю,
Тех, кто до срока слег в могилу.
Ео свет их душ сильнее тьмы
И памяти их быть нетленной...
Был мрй, тринадцатое... Мы
Тогда и расписались м Леной.
Так много мистике – и мне
Понятно: нет для жизни, кроме...
Там, на Матросской Тишине
Мы родились в одном роддоме.
Мою маманю привезли
Из общежитья на Стромынке –
И беспокойства и возни
С доставкой женушки и сынки
Немало... Ленина семья
Жила здесь рядом, при больничке
У бабы Веры. Колея
Судьбы особые отлички
Для бабы Веры припасла:
Она окончила Сорбонну
До революции... Жила
На минах. Ведь в эпоху ону
Элитный вузовский диплом
Приравнивали к шпионажу...
Старт жизни общмй дал роддом...
Шероховатости приглажу...
Потом я голос услыхал
По радио – еще подростком
В «Ровесниках» -- и не искал
Ее, но был уверен просто:
Та, что задорным голоском
Открыла бодро передачу –
Родная будто с ней знаком
Сто лет... И песенка впридачу:
Зарю встречает поезд наш,
И мчит в дороги светлые,
Мы взяли в путь один багаж:
Свои мечты, свои мечты, мечты заветные...
В те годы я синхронно с ней
Примерно то же тарабанил
На радио карельском, всей
Судьбы не зная... Голос ранил.
Он остро душу задевал.
И звал. Была из коммунарок,
Хоть Дубовицкий ограждал.
Он, Игорь, с виду тих, неярок.
Зато по радио – орел.
Детей держа от бед подальше,
Их от политики увел,
Взгляд к звездам обратив... Куда же
Еще? Радийный шеф детей
Интеллигентен. Осторожен.
Опасных избегал затей.
Жаль только, что душой скукожен...
А лена для себя нашла
Отдушину. На той же ставке --
(В литературные дела
Водила юных) – кля Саньке
Аронову допрежь дана
Была, а раньше Юле Киму.
О композиции она,
Сюжете возмещала им, у
Которых странные мозги
И руки тянутся к бумаге
С пером... Им, главное – не лги,
Но сколько такта и отваги
Необходимо, чтоб лечить
Закоренелых графоманов,
Помочь по-человечьи жить,
Освободив от ложных планов...
В судьбе не разминуться нам --
Мы лето провели в «Орленке».
Сегодня поражаюсь сам:
Меж комнатами стенки тонки –
Как я ее не услыхал –
Ведь мы там жили через стенку?
Похоже, рок со мной играл,
В супруги предназначив Ленку.
Там Пахмутову помню. Я
«Сутул» -- по мнению маэстры.
Кон Игорь, как всегда темня,
Тестировал, какие ветры
У нас гуляют в голове,
Конформны мы иль неконформны.
Какие надобны Москве,
Кремлю – Понятно... Светофорны
И Газман с Добриком – киты
От педагогики, титаны...
Придумывать не надо. Ты
Запомни: детства капитаны....
Еще студент, уже в «КП»...
К нам раз приводят экскурсантов –
«Ровесников»... И в той толпе
Носитель всяческих талантов
Опять ее не разглядел,
Но рок унынью не поддался.
Уж если он чего хотел...
Как дубовицкий ошибался!
Ведь мы – тринитротолуол,
Что в их болото смело брошен.
К нам шеф «Ровесников» привел
И пожалел. Он огорошен:
Мы костерили комсомол
В открытую – мы, «комсомольцы»!
Он поскорей своих увел...
Нет, мы не прячемся. Извольте,
Мы не скрываем наших «брр»,
На мерзости системы глядя,
Желаем переделать мир
Под свой формат – не злого дяди,
Который охамел в Кремле,
На Старой площади... Поселишь
Там хоть кого... Заметно мне,
Что Ленин папа Сан Лексеич,
Хотя и лучшим был из них,
Но он такой же партработник
Цековский – неизбежен миг
Конфликта с дочкой... Для свободных
Души ее и головы
Диктат цековского папаши,
Любившего ее – увы:
Ему чужды идеи наши,
От коммунарства он далек
Однажды стал невыносимым –
И та покинула мирок
Хором элитных. Стала с ними,
Родителями, не дерзя,
Держаться более на равных:
Мол, у нее своя стезя.
Их старшинство приемля, главных
Не признавая над собой...
Визит случайный в «Алый парус»,
Стал путеводною звездой...
От безыдейности избавясь,
Дух коммунарства разожгла
В отзычивом на правду сердце.
Она не сразу поняла,
Что входит к испытаньям в сенцы,
А испытанья тут как тут:
У же грозил ей вскоре грозный
И праведный советский суд.
В Перми на сборе в день морозный
Был лыжный агиткультпробег.
Она с отрядом заблудилась,
Едва не поморозил всех...
Фемида, правда, отступилась,
Когда Сан Сеич позвонил.
Не то бы хрустнула судьбина –
И срок немаленький грозил.
По-прежнему отцом любима,
От этой бури спасена...
Из фешенебельного дома
На Ленгорах ушла она
К бабуле в комнатку... Весома
Потеря: бабушка жила
В гостиничного типа доме –
И ей пристанище дала,
А с ней – и мне (поздней)... Ладони
И судьбы мы смогли свести...
В то время я создал коммунку
В общаге с целью, чтоб спасти
От голодухи, дабы слюнку
Вотще неделю не пускать,
Что не всегда случалось гладко.
Один, войдя в нее, искать
Стал повода -- (увы, накладка) –
Как изнутри нас развалить:
Свой пай потребовал посудой.
Я обещал ее разбить
На черепе его... С иудой
Лишь так и надо поступать...
С другимы вышло все толково.
Смогли в коммуне выживать...
Тут и возникла Белякова –
И на окраину Москвы
В свою каморку пригласила
Коммуну... Подивитесь вы –
(Я подивился) – это было
Так искренне и так светло.
И на окраину столицы
Со мной в ту комнатку ушло
С пяток ребят, кто всем делиться
Готов: и хлебом и судьбой...
Вид из окна: Лосиный остров.
Чуть свет – выходим всей гурьбой
На пруд: заврядка... Вскоре остро
Встает вопрос: как дальше быть?
Неловок в роли ухажера –
Не привелось допрежь любить...
Ну, сделал предложенье скоро.
Была и свадебка. С собой
Спиртное приносили... Только
Стояла цербером, скалой,
Шлагбаумом пред пьянкой Ольга
Клековкина. Весь «лимонад»
Лила на головы старушек,
На всех бросая строгий взгляд...
Кефирчиком из чайных кружек
Отметили мой переход
Из холостого состоянья...
Судьбе известен тайный код.
Я только Леночке признанья
Нашептывать в азарте стал
И страсть нас разбирала, голых...
Как вдруг взволнованно позвал
Ее из-за окошка голос.
Из зоны, где когда-то я
В библиотеке подвизался
И Лена школу бытия
Прошла, гонц судьбы примчался:
То ль проститутка с малых лет,
А может – юная убийца,
Орала в полночь – всюду свет
Зажегся – лучше б не ложиться –
И Лену во весь дух звала –
Она квартиру позабыла.
Конечно, Лена привела
Ее, конечно, приютила...
Она частенько и потом
Каморку нашу посещала.
Впускали, ведая о том,
Что исподволь разворовала
Детгизовскую – как мне жаль! –
«Библиотеку приключений».
Была неблагодарной тварь.
А Лена – милый, добрый гений –
Гордилась: все же приучить
Сумела к чтению девчонку...
Ну, как такую не любить?
Мы обживаем комнатенку,
И строим крепкую семью,
И оба дераем карьеру.
С рассветом уношусь свою
Учебно-творческую сферу...
.
Нас репортеров-пацанов
Прилюдно жучил Голованов,
Порол нас, не жалел штанов,
В изобретательстве профанов,
За то что странных избегать
Старались «гениев»-пришельцев.
-- Из миллиарда если пять
Всего идей пригодны в дельце,
То пропустить их – смертный грех.
И, стало быть, терпеть и слушать
Обязаны усердно всех,
Чтоб веру в людях не порушить... –
Тогда казалось, что король
Космического репортажа
Перебирал... Теперь порой
Я думаю, что мало даже
Он нас выстегивал тогда...
Семестр несется за семестром...
Курс третий...
-- Ты у нас звезда
На курсе... –
Падок к комплиментам,
Но я уж опыт подкопил –
И понимаю: осторожно,
Сигнал опасности. Кадил
Мне тот, на коего оплошно
Иль неоплошно указал
Мне некогда декан намеком.
Я дважды два легко связал.
Предполагаю: выйдут боком
Те комплименты – отошел
От славословящего дальше...
Тогда вплотную подошел
К идее развернуться так же,
И в «Комсомолке», взяв в пример
Петрозаводский клуб «Товарищ» --
Одной из коммунарских мер...
-- Валер, идею не провалишь?
Потянешь?
-- Потяну!
– Давай! –
Зеленый свет зажжен «Комбригу».
Вперед!
-- Ребята, подпевай!
-- Даешь попутный ветер бригу
Под «Алым парусом». Виват! –
Отряд ребячьих комиссаров,
Живущих с верой в правду в лад,
Ты, «Комсомолка» записала
В свою историю навек...
В Петрозаводске это было
В «Товарище». Берет разбег
«Комбриг». Велит поднять ветрила.
Цель: разыскать в стране людей,
Которым пресно жить и тошно
В серятине ползущих дней.
Помочь понять, что всюду можно
Жить интересней и полней,
Восторженно и заполошно.
В реализации идей,
Что было в школе невозможно.
Мной опыт Иванова взят,
Макаренковские идеи.
Мы не ломились наугад...
Подростки, школьные злодеи,
Здесь обретали интеллект,
Оказывались мудрецами.
И -- поразительный аспект:
В общеньи с ними мы и сами
Вскрывали свой потенциал...
«Комбриг» нес знамя коммунарства,
Ребят страны к горенью звал,
Раскрепощал... Терпел мытарства.
Забюрокраченный ЦК
Идею принимал с опаской.
И, хоть не запрещал пока,
Не согревал теплом и лаской...
Юмашев... Валю мы нашли.
Где? У Чуковского на даче.
Возился в угольной пыли.
Глаза сверкали углей ярче.
Он маме помогал топить
Избу папаши Айболита.
Сумел нас чем-то зацепить.
Решили, что его орбита
Достойна большей высоты.
Поверил и пошел за нами.
Пути дерзания просты:
Мечта и вера наше знамя.
Других подобных пареньков
Везде, где можно, подбирали.
С командой страстных чудаков
Такие штуки вытворяли.
Я раз повез ребят туда,
Где с Соловейчиком столкнулся,
Здесь замкнутые на года
В остроге девушки... Проснулся
Наутро девичий острог,
А к берегу ладья пристала
Под алым парусом. Был шок.
Толпа смеялась и рыдала.
А Валя им вещал с ладьи
Из-под портьеры «комсомольской»,
Что, дескать, милые мои,
Все впереди – и мы не моськой
По жизни пробежать хотим.
А пролететь отважной птицей.
И мы, конечно, полетим –
Душа к высокому стремится...
Журфак немного потускнел
На фоне нашего «Комбрига».
Я в «Комсомолке» перезрел
Журфак, ведь лекция и книга
Всегда и суше и грубей
Того, что обретаем в жизни...
И ты, ровесник, не робей –
Живи! Над книгой не закисни...