Начинавшийся день сам зарекомендовал себя как неудачный. Он и не мог быть другим - завтрак, как всегда состоявший из индейки и риса, был отличным... от вчерашнего. Одно дело, когда ароматный островок укропа лежит аккуратной горкой точно в середине белоснежного океана риса, и совсем другое, когда приправа растекается нефтяной плёнкой по всей поверхности. В чёртовом гарнирном водоёме затонул танкер с жидким укропом. Собственно, данный факт вполне можно было бы пережить - на вкус сегодняшнее блюдо от вчерашнего ничем не отличалось, но и это действовало постоянному посетителю кафе на нервы: ведь никаких претензий администрации кафе он предъявить не мог. Не то чтобы он любил скандалить, нет, но что может быть хуже халатности? Для того ли он приложил столько усилий, чтобы терпеть такое грубое вмешательство в единообразие своей жизни? Утренний посетитель вдруг осознал, что ещё один немаловажный жизненный аспект сверкнул ему в глаза своей безвыходностью - или, во всяком случае, выход из положения требовал значительных усилий. В городе не принято готовить индейку с рисом на завтрак; утром здесь подают сплошные омлеты и мюсли. Когда-то ему пришлось собрать всю свою дипломатию и выплюнуть её в лицо метрдотелю, чтобы убедить последнего в необходимости внести небольшие изменения в меню. На тот момент отсутствие столь привычной индейки с рисом на завтрак казалось величайшим недоразумением и вопиюще заскорузлым общественным стереотипом.
Дни имеют на редкость паршивый характер: если уж их собрат плохо начался, то и продолжается, как правило, в том же духе. Как и следовало ожидать, начальство решило взвалить на плечи своего сотрудника дело, не входящее в его обязанности. Второстепенным, но обидным фактором было то, что начальство прекрасно знало, как следует обращаться с одним из лучших сотрудников, какие условия нужно создавать для него, чтобы достичь блестящей производительности. В новоиспечённом деле не было ничего сверхъестественного, просто стопка бумаг, которые следовало перебрать и обработать, была больше вчерашней. Для неподготовленного глаза разница могла оказаться несущественной, но этот человек виртуозно различал малейшие несоответствия, стоило им лишь коснуться личного пространства. Он не мог слушать музыку - даже завывания акынов состояли из волн различной частоты и интенсивности. Кто-то назвал бы его слух абсолютным... И человек не стал бы спорить.
Результат выполнения лишней работы не заставил себя долго ждать. Следующий день был отмечен увольнением по собственному желанию. Так же, как один из предшествующих дней - с того момента их прошло ровно 1524 - был отмечен расставанием с семьёй. Всё это доставляло человеку невыносимый дискомфорт, подобные события торчали из ровной поверхности жизни, как зазубренные края металлической пластины. Но нужно было делать выбор: либо сжать зубы и покончить с безумием раз и навсегда, либо терпеть до бесконечности. Дети задавали слишком много вопросов. Совершенно разных, и всегда глупейших, вопросов. Просьбы и требования жены не становились существеннее или мельче, но всегда были чудовищно непредсказуемы - вырастали, словно разноцветные, разноформенные грибы на ровной поляне.
Тогда, 1524 дня назад, свои претензии к жене он изложил в письменном виде. После подписи рука автоматически потянулась за печатью, но попался только клей-карандаш, который, в силу своей округлой формы, и выполнил данную функцию. Человек молча отнёс подписанную бумагу на кухню и вручил жене, которая готовила очередной ужин, невыносимо отличающийся от прежних - детям, видите ли, надоело есть на ужин прекрасный, аппетитный кусок варёной говядины. Сборы прошли в тишине.
Вот и теперь человеку очень пригодился опыт 1524-дневной давности. Он поставил под заявлением свою подпись и отнёс её начальнику. Тот, уже осознав, вероятно, свою ошибку, не сказал ни слова.
Следующий день прошёл изумительно. Укроп лежал на рисе такой ровной горкой, что создатели египетских пирамид умерли бы от зависти. Был четверг, но чтобы сгладить отсутствие необходимости идти на работу, человек заблаговременно вырвал из календаря сразу три страницы, а не одну. Теперь на календаре была суббота. Человек любовался на творение своих рук и подумал, что больше не будет вырывать из календаря листы - в конце концов, помимо своей безусловной практической роли, этот шаг вносил немалый вклад в желанное единообразие.
...Всё шло прекрасно до того момента, пока взгляд человека не упал на большие настенные часы. Круги, описываемые стрелками, никогда не пропадают бесследно, они навсегда остаются на циферблате, и каждый круг имеет тот диаметр и окрас, который соответствует прожитой минуте. Они могут быть светлее или темнее, шире или уже, но ведь эти круги концентрические, а значит, они накладываются друг на друга, и когда-то в центре образуется абсолютно чёрное пятно, того или иного диаметра. Возможно, это и есть смерть?
...Теперь, когда каждый круг стал идеально похожим на своих предшественников, успокаивающе-серым и в точности повторяющим установленный диаметр, наложение кругов стало особенно очевидным. Они слились в единый круг, который с каждым часом, с каждой добавленной к нему минутой становился чуть темнее, чем раньше.
...Человек ещё никогда не чувствовал такую близость к идеалу и, в то же время, его недосягаемость. И два этих ледяных крюка, вцепившись в сердце с разных сторон, причиняли ему бесконечные страдания.
***
ПИСЬМО
"Дорогой (не)друг!
Если ты читаешь это письмо, значит, ты всё ещё жив.
Не знаю, радоваться этому или нет.
Не буду скрывать правду за отшлифованной до блеска вежливостью...
Ты мне опротивел.
Я ненавижу твоё отношение к жизни, хотя сам не могу относиться к ней по-другому. Возможно, в глубине души - если у нас с тобой таковая ещё осталась - я даже понимаю твою правоту. Просто ты более чётко осознал, что жизнь - дерьмо, и заслуживает такого же дерьмового отношения.
Однако от этого моё отвращение к тебе не ослабевает.
Тут стоило бы извиниться, но нет - не дождёшься.
Мне больше нечего сказать тебе.
Более того, я сам не знаю, на кой чёрт я взялся за это письмо.
Это так же бессмысленно, как и всё, что мы с тобой делаем.
Без какого бы то ни было уважения,
твоё Я.
P.S. А больше всего меня раздражает эта рожа в зеркале.
Каждый хренов день."
***
ПРОБУЖДЕНИЕ
Сегодня я проснулся от того, что умер.
Первое, что заинтересовало меня - каким же религиозным представлениям соответствует загробный мир? Непривычное ощущение для человека, никогда не уделявшего много внимания религии. Возможно, иногда я путал веру и совесть. Решения, которые диктовала внутренняя, подсознательная вера в Высшие силы, в Страшный суд, я приписывал совести. Поступки, которые я готовился совершить - в тех случаях, когда они были стоящими - поджаривались на костерке веры, и Ангел-хранитель держал в руках вертел с нанизанными поступками, вращая его над огнём до появления характерного приятного аромата...
Теперь верить или не верить бессмысленно.
Что ж, я не стоял перед вратами рая, ожидая разрешения войти. Значит, я был избавлен от ужаса неопределённости. Не было и райских садов, не звучал хор ангелов. Мои скудные познания о христианском загробном мире были опровергнуты.
Передо мной не появились ни Мирные, ни Гневные Божества. Плотный слой туч не пропускал солнечные лучи - соответственно, жёлтого света не было: согласно представлениям буддистов, это означало, что я не устремился к новому рождению.
Отлично.
Но расхождение загробной действительности с мусульманскими обещаниями вызвало чувство лёгкого разочарования. Семьдесят две черноокие красавицы замечательно... вписались бы в интерьер. Да и реки вина были бы совсем не лишними...
Я встал со смертного одра, в который превратилась моя старая, продавленная кровать. Ведь если никто не собирается меня хоронить, а душа не парит над телом, как проникшийся вселенской скорбью стервятник - это не означает, что я должен провести долгие годы на последнем своём ложе!
Картина, висящая над кроватью, после моей смерти осталась той же. Может быть, стала чуть ярче, повинуясь значимости момента. Вся обстановка квартиры - а я, несомненно, находился именно в ней, такой родной и привычной - стала чуть более... воодушевлённой. Торжественно горел индикатор на клавиатуре компьютера, который я забыл выключить, в последний раз ложась спать. Настольная лампа, приподняв плафон, уставилась в мою сторону слепым в утренний час глазом.
И лишь телефону было наплевать на жалкие потуги своих соседей создать иллюзию глубокой осмысленности происходящего. Покрывшийся пылью и простоявший без дела с незапамятных времён, он давно подозревал, что для его хозяина загробный мир будет отличаться от земного только названием. Телефон был своеобразным неодушевлённым атеистом и не верил ни в Рай, ни в Ад.
Я выдвинул нижний ящик письменного стола. Помимо моих школьных сочинений, так и не сменивших своё пристанище за долгие годы, и обёрток от жвачки, оставшихся с тех времён, когда оная считалась истинным раритетом, в ящике оказался старый крестик - не на цепочке, а всего лишь на толстой серой нитке. Я взял крестик в ладонь. К счастью, он не жёг мне руку, не оказался непомерно тяжёлым... Напротив, он оказался невесомым, как будто всё содержание - всё, что могло наполнять крест тяжестью - бесследно исчезло. Мне так и не захотелось надеть его. Не захотелось заново обременять себя пустой оболочкой.
Вдруг случилось нечто, что заставило меня окончательно поверить в ирреальность или даже иррациональность окружающей действительности. Зазвонил телефон. Мне показалось, что старый аппарат застонал от натуги, а от вибрации из отверстий телефонного диска взлетела пыль.
Два звонка. Два хриплых вопля.
Я подошёл к грязновато-жёлтому аппарату.
Третий вопль.
Я снял трубку. Молчал, не зная, чего ожидать от очередной иллюзии. Или, может быть, наоборот - от первой реальности в моём бездарном существовании?..
"Алло",- через несколько секунд молчания сказал до боли знакомый женский голос в трубке.
В детстве мама учила меня не отвечать голосам, возникшим из ниоткуда. Голосам, в действительность которых ты не веришь. Она говорила, что так можно впустить в жилище злых духов.
"Ты меня слышишь?" - спросил женский голос.
Из окна вдруг полился солнечный свет. Кто-то на небе небрежно обращался с тучами и случайно разорвал их. Так вот, о чём предупреждали буддисты умирающих! Вот оно, моё искушение к новому рождению в грешном плотском мире: женский голос в трубке и тот самый жёлтый свет.
"Если слышишь, ответь. Ты нужен мне сейчас."
Я так и не выпустил из рук крестик. Буддизм, христианство... В загробном мире все религии равны. Крест по-прежнему ничего не весил. Хотел ли я вернуться снова в тот мир, где пустые символы имеют ощутимый вес, в отличие от души?
Короткие гудки в трубке разрешили мои сомнения. Я понял, что прошёл испытание.
Сегодня я проснулся от того, что умер...
Нет.
От осознания того, что умер уже очень давно.
Возможно, кто-то со мной не согласится, но ведь я могу иметь собственное мнение на этот счёт?
Быть может, в следующий раз меня разбудит запах собственного разложения.
"Жизнь свою обвил
Вкруг висячего моста
Этот дикий плющ"
Басё
