поборов притяженье магнита прохладной постели,
продолжаешь в ночи мыслеспазмы мигренного дня,
неумело скрывая в ряду бытовой канители.
Непривычно делить монополию на лунный свет
с той, что жизнь разделил, как "двухспалку" - на "слева" и "справа";
мы двуглавой пернатой, орлами звенящих монет,
смотрим в разные стороны, сросшись в единой оправе.
Даже Богу давно опротивел скупой циферблат:
застилает простуженным мраком раздавленный вечер.
Но для нас что ни полночь, то бой необъявленный, акт
перемирия смят и забыт меж двух воинств, навстречу
только собственной слабости рвущихся. С ходу - в борьбу:
я - у края миров в галогенном мерцаньи экрана,
ты - с журналом, где вновь препарируют чью-то судьбу,
и реклама - в скабрезную исповедь рваною раной.
Ты в последнее время ложишься чуть позже меня.
Сколько б раз ни трепали поэты морфеево имя,
не теряет силёнок божок, ведь сам Гипнос - родня...
Проиграл. Отступаю в перины, что стали чужими.
Вдруг... зайдёшь. И обнимешь, как в смелых мальчишеских снах,
остужая жар тела холодной слезой. Отвернёшься спиной
рассмотреть на шершавой стене самый сильный свой страх -
Нерождённых детей в летаргически-сонном союзе со мной.
