Exegi monumentum (Проза)

Наш двор ничем особенным не отличается. Двор как двор. Ну, дома вокруг высотные. В пять этажей. Ну, пивнушка на углу.
Понятно, что не на каждом ещё углу пивные заведения  установлены. А у нас, значит, кругом везение. Но если и пивнушка, то, естественно,
и клиенты её размещаются. На лавках или под кустами. И песочница - детская услада. Куда кошки ходят. И ржавые столбы числом несколько -
ей-богу же, считать ещё никому в голову не взбрендило. Один вот такой посередке двора, самый высокий, но не самый ржавый - есть
на означенной территории  и поржавее его - а на этом местами зеленая краска пробивается что твоя травка в апреле - и то ли качели для
детишек малых были когда-то, то ли виселица для ковров, а то ли столп сей был частью некоего сооружения, для вывешивания белья
предназначенного - в общем, от оных возможных миров один столб и остался. Даже и дед Анатоль о восьмидесяти с хвостом  годах
не упомнит. Ну да не о нем разговор, а о столбе том.  Выйдет вечером во двор наша местная, можно сказать, достопримечаемость -  
бабка Александра - да и орет на весь двор, общается, значит, с народом. А поза у неё любимая - к столбу тому прислониться спиной,
опереться, как на земную ось. Вроде поддержки её телу и духу - хотя куда там - и тело и дух так здоровы, что нам, ханурикам, такое здоровье
и не мерещилось. А голосина, а? Вот обопрется она о столп сей и дерет глотку, соседке, торчащей в пятом этаже, доказывает правоту
собственную. А потом так распалится, что уже и не знает, к кому поворачивает гневные тирады свои, а достается всем до кучи - и президенту,
и губернатору, и местному поперек-себя-шире-депутату, и алкашу-зятю (а зять из кустов выглядывает, чокается с нами очередною дозою -
ну, разошлась! - а мы уже не в силах смех удержать, и вечер наш проходит просто великолепно). Из-за такого-то тесного единения бабки
Александры с неодушевлённою железякой и прозвал один наш умник  тот столб александрийским.
Но бабка Александра - в конце концов просто бабка, ну с громовым голосом, ну, неуёмная, ну, зятя даже поколотить может.
Но если разобраться по-хорошему, какая она, к черту, достопри... Так, мелко всё это, леди и  мадамы, месьеры и сеньеры, мелко.  Может ли
эта бабка прославить наш двор? А вот и фиг! Да таких бабок по городу накопать дюжин десять, а если по стране, всей России-матушке?
Вот именно, не прославит. Так что же делать?
А то и делать. Прославлять и воспевать всею жизнию... Мне одна мысль пришла в голову мою, прямо скажем, без лишней скромности,
голову не пустую, голову, что шурупит как надо и выдает мне решения инженерной точности. А началось всё с пустяков - просто однажды
взял я да и задумался - о чем? о ком? Да нет, не о бабах. Чего о них думать? Это я в пятнадцать лет о них думал. Да ещё в армии, на первом году,
когда с девками глушняк полный. А задумался я о себе самом. Да вот так, взял и задумался. И подумал я разумом моим: хуже ли я той
самой бабки Александры? Я ли во дворе нашем не досто- ли - примечателен? А что: руки откуда надо выросли, не из мягкой точки, работать
умею - кран починить, ремонт в квартире сделать, плитку положить, деревом обшить, с машиной опять же - чиню мужикам жигулята их
распрозадолбанные. Пью весьма умеренно - и с корешами да соседями контакт поддерживаю, и в конфликты с женой не вступаю. И, между
прочим, той же бабке Александре помогаю чем могу, пока зять в запое - лампочку поменять или гвоздь вбить. В общем, проникаю я во
все сословия нашего двора, и все сослосия меня весьма уважают и приветствуют искренне и нежно, завидя еще издалека:
- А, здравствуйте, любезнейший Александр Сергеич! (это меня зовут так - можно просто Саньком).
- Сашенька, Вы не могли бы мне помочь? Кран капает, а в ЖЭКе все с утра лыка не вяжут...
- Сашка, иди к нам! Стакан! Пьем за Сашку!
Вот и стал я поневоле задумываться: какой же я всё-таки хороший, умный, добрый, работящий, отзывчивый... Прямо памятник...
Черт возьми! Вот это мысль! Вот слава, и не только мне, а и всему двору нашему! Еще бы - памятник не вождю мирового пролетариата,
а просто жителю, да причем он и сам, посреди двора... А?!
Иду я по улице, в центр заехал, ну и по магазинам там, по хозяйству. И читаю "Изготовление памятников". Прохожу дальше:
"Памятники из гранита Габбро". Еще - целый плакат: Памятники на любой вкус и размер. Постоянным покупателям скидки". И в конце
улицы -  на задрипанной палатке - огромные ржавые буквы: "ПАМ   НИКИ".
И тут я понял, что это Знак, озарение свыше, путеводная нить в лабиринтах быта и бесславия. И не стал противиться воле судьбы.
Захожу в палатку, объясняю ситуацию Достаточно бюста. На меня смотрят  как на марсианина в тарелочке, но я их всё-таки убеждаю,
растолковав финансовый вопрос.
И началась какая-то сказка. Две недели я ходил в эту палатку, и бородатый, мрачный и всегда с утра трезвый скульптор стучал по
мраморной глыбе. К концу второй стало явственно проступать моё лицо. И даже не лицо - а лик. Ну вылитый я - но я не такой, как всегда,
а я в лучшие, проникновеннейшие минуты жизни своей. Глаза вдаль устремлены, мощное чело прободает пространство...
Как только этот скульптор стукнул молоточком последний раз, мы с мужиками памятник перевезли, вкопали
посреди двора, друган Серега насчет бетона подсуетился, так что и стопы памятника на земле стоят надежно. И лавочки вокруг поставили.
Памятник высокий получился, выше Александрийского столба, хотя тот, как я говорил уже, не маленький. Бабка Александра
сперва покричала было, что это тут развели, - но потом смягчилась, стала на лавке сидеть. И тут же, на лавке, зять ее, и мы с ним, уже не в
кустах, а цивилизованно. Я, как водится, проставился, выпили мы хорошенько за мое здоровье да за моего двойника, мое альтер - так сказать -
эго. И теперь лавки вокруг монумента не пустовали. И даже собачки бегали к подножию писать.
Я смотрю на памятник, и ликует душа моя: нет, весь я не умру! Мрамор сей переживет века, переживет он мой прах и тленья
убежит! А уж знать меня будут все: тут даже какой-то полудикий северянин из своей квартиры вылез на памятник посмотреть. И из
Калмыкии  поздравление прислали.
Разные, конечно, толки идут в народе. Много есть таких, кто ругает мою расторопность и нескромным обзывает. Ну да что мне?
Приемлю равнодушно всё, что обо мне говорят, не спорю ни с кем. Знаю: памятник себе воздвиг - значит я бессмертен и славен.