Единым росчерком пера (Проза)

     День угасал, ночь заполняла просторный кабинет императрицы: густеющий мрак заскользил по паркету, слизывая с него тусклый отблеск вечернего солнца; темная пелена проглотила мраморный потолок; в черноте стен растворились портреты великих предков.
     - Свету!!! – стараясь унять пожиравшую тело дрожь, крикнула Екатерина. Забившись в угол огромного дивана, она схватила парчовую подушку и,  судорожно комкая ее, положила перед собой, будто хотела спрятаться за ней. – Свету!!!
     Серебряный колокольчик заливисто вторил призыву императрицы, но от растерянной беготни и суматохи слуг светелее не становилось. Непроглядная темень все плотнее обступала императрицу и, заскрипев зубами, Екатерина до боли в веках зажмурила глаза. Главное не открывать их, пока не принесут свечи. А может, сегодня они не придут? Может, хоть на один день оставят ее в покое?
     Но стоило только чуть приоткрыть глаза, как тут же бесшумно распахнулись скрытые темнотой потаенные двери и из холодной пустоты небытия на аудиенцию к императрице заспешили призраки прошлого.
     Первым, как всегда, выходил он. В разорванном прусском мундире, распахнутый ворот которого обнажал тощую шею, обвитую глубокой багровой бороздой, бывший муж стремительно прошагал через всю залу, остановился напротив сжатой в маленький комок Екатерины и теперь молча смотрел на онемевшую от ужаса всесильную правительницу огромной страны. А за его спиной уже выстраивалась бесконечная шеренга незванных гостей. Одни трясли кандалами, воздевая к черному потолку стертые до костей руки, другие молча теребили конец толстой веревки, обмотанной вокруг свернутой на бок шеи. Кто-то показывал окровавленный кинжал, кто-то протягивал пузырек с ядом, кто-то просто качал отрубленной головой.
     - Прочь, про-о-очь!!! – но голос, пугавший живых, совсем не действовал на мертвых. – Не я, но гордыня ваша, да смуты, вами чинимые, виной всему!!! – но в словах императрицы не слышно было той уверенности, с которой раньше она осуждала на смерть. – Ведь не о благе собственном пеклася я, но о величии России, – но пришедшие лишь горько усмехаются в ответ. – Оставьте же меня, проклятые!!!
     Умоляющий стон потонул в шуме раскрываемых дверей. Под осторожное шуршание одежд в залу вплыла вереница лакеев с подсвечниками. Обожженная темнота кинулась по углам и Екатерина облегченно вздохнула, все еще дрожа мокрой холодной спиной.
     - Сколько можно твердить? – с каждым словом голос императрицы наполнялся привычной твердостью. – Нешто вас только дыба порядку учит?
     Вошедший вслед за лакеями Безбородько виновато склонил голову в давно нечесанном засаленном парике, второпях наложенная пудра мелким инеем осыпалась на разношенные туфли.
     - Опять растрепой по дворцу шатаешься? Ох, смотри, канцлер, терпение мое не безгранично, – Безбородько по-прежнему не поднимал головы и молча ждал окончания необъяснимой вспышки гнева. Он не догадывался о ее причинах, но после долгих лет службы одно знал точно – если не пытаться оправдаться, то пройдет все это очень быстро, но стоит только сказать хотя бы одно слово и неизвестно еще какая гроза родиться из этого облака.
     - Ладно, - Екатерина устало откинулась на спинку дивана и бешеный блеск глаз стал потихоньку угасать, сменяясь тусклым светом усталого одиночества, - пошто пришел?
     - Сразу несколько важных документов требуют подписи Вашего Величества, - сразу ожил Безбородько, ловко извлекая из-за широкой спины массивную кожанную папку. – Прежде всего…
     - Давай, начнем, пожалуй, с чего-нибудь не столь важного. С мелочи. Есть у тебя таковая?
     Безбородько замолчал и хотя «мелочь» была наготове уже при входе в кабинет императрицы, канцлер все же сделал вид, что перебирает в памяти список подготовленных бумаг: закатил глаза, наморщил лоб, оттопырил нижнюю губу.
     - Имеется, - после недолгой паузы ответил он. – Например, опять целая куча прошений от французских офицеров.
     - Хм-м-м, не иссякают?
     - Отбою нет. Пишут и пишут, - подыгрывая Екатерине, Безбородько пожал плечами и, раздраженно покачав головой, закатил наполненные вселенской печалью глаза. – Даже указ Вашего Величества пыла ихнего не охладил.
     - Да, видно совсем не ласковый прием их на родине ждет, коль скоро они на два чина разжалованными служить готовы, только бы в Париж не возвращаться, – не читая подаваемых бумаг, Екатерина выводила внизу листа изящную подпись. – Никто прошений не забрал, об указе сем узнав?
     - И не подумали, - усмехнулся Безбородько. – Из тайной канцелярии докладывают, что в кабаках да трактирах французы, вина напившись, ругают сей указ на чем свет стоит. Заодно проклинают «дремучую, дикую» Россию, но забирать бумаг никто не торопится.
     Принимая из царственных рук подписанное прошение, он укладывал бумагу обратно в папку, а Екатерине протягивал следующее, даже не глядя на его текст. Но вдруг... Протянув очередное прошение, канцлер замер в нерешительности. Екатерина заметила его колебания и тонкая бровь выгнулась изящной дугой немого вопроса.
     - Ну, что там? – насупившись, поторопила его Екатерина. – Чего остолбел-то?
     - Да вот... Один... Некий… Как же… - Безбородько бросил быстрый взгляд в протянутую императрице бумагу. – Да, Наполеон Бонапарте, артиллерист, забрал прежнее прошение и подал другое.
     - О чем просит? – Екатерина решительно взяла бумагу и, едва прочитав первые строки, вскинула на Безбородько полные изумления глаза.
     - Наглец! – поторопился согласиться с ней Безбородько. – Прикажете...
     Но Екатерина остановила его и снова углубилась в чтение. Коротко, сжато, без лишей шелухи, которая в изобилии засоряла все без исключения прошения французов, этот самый Наполеон просил Ее Величество «...сделать для него исключение и в качестве величайшей милости разрешить поступить на служение в русскую армию в том же чине, в коем он состоял на службе у короля Франции».
     - Действительно, наглец, - сделала вывод императрица, но слова ее прозвучали как-то беззлобно, а скорее наоброт, с легким оттенком восторга.
     - Прикажете...? – снова повторил Безбородько, улавливая в лице Екатерины знакомые выражения.
     Императрица задумалась. Каков тип, а?! Заслуженные генералы, чья грудь увешана орденами, а род идет от королевского, и те соглашаются надеть мундир подполковника. И при этом даже намекнуть не смеют на недовольство. Покорно глаза долу опустив, делают вид, что их все устраивает. А этот, гляньте-ка, не желает головы склонить. Ай, да молодец, как его там... Наполеон Бонопарт.
     К безмерному удивлению Безбородько, Екатерина решительно потянулась к перу, удивленный канцлер поспешил подставить ей чернильницу, и через секунду черное острие прикоснулось к бумаге. Канцлер приготовил прибор для просушки, но знакомого скрежета так и не последовало. Екатерина задумалась… На какое то мимолетное мгновение…
     И, погрузившись в свои мысли, великая императрица даже не заметила, что в ожидании ее решения все вокруг затаило дыхание, замерло, застыло, боясь спугнуть робкую надежду. Перестали тлеть фитили и смертоносные заряды остались в жерлах пушек. Смолкло злобное шипение ядер, не раздавался страшный свит пуль. Полки замерли на марше и сотни тысяч солдат еще живых, не искалеченных штыком или шрапнелью напряженно ждали решающих известий с берегов далекой Невы. На короткий миг перестали реветь еще не лишенные отцов младенцы, с замиранием сердца к судьбоносной тишине прислушивались будущие вдовы. Столицы всей Европы, забыв про прежнюю гордость, высокомерие с надеждой взирали в сторону обычно презираемой ими дикой Северной Пальмиры. Революционный Париж, беспечная Вена, надменный Берлин, набожный Рим и пылкий красавец Мадрид. Затаив дыхание, ждала старушка Москва, и ее взор озарялся отблесками возможного пожара, которого еще можно было избежать. Ждали Аустерлиц, Варшава, Смоленск, Ватерлоо… Томилось в ожидании Бородинское поле, еще зеленое, не вытоптанное солдатским сапогом, не изуродованное шрамами редутов, не покрытое горами трупов. Среди рокота ревущих волн спокойно, терпеливо ждал остров Святой Елены… Замер весь земной шар.
     Но уже через секунду колесо истории снова завертелось, в обычном ритме вращая сотни тысяч больших и малых шестеренок.
     Екатерина отложила перо, так и не подписав прошение никому неизвестного артиллериста Наполеона Бонапарта. «Пожалуй, сделаешь исключение одному, - подумала она, - потом устанешь отклонять прошения остальных». И все вокруг, ухнув протяжным болезненным стоном, обреченно зашагало навстречу неизбежному. Зарокотали пушки, защелкали ружья, реки солдат потекли по пыльным дорогам, орды драгун понеслись по зеленеющим полям. А великая императрица вернула не подписанное прошение довольно ухмыльнувшемуся канцлеру и, не подозревая, что в эту молниеносно промелькнувшую частичку необъятной вечности решила судьбу целого мира, устало произнесла:
     - Что ж, хватит, пожалуй, ерундой всякой заниматься. Давай, Безбородько, к важным делам.