1. Траверз первый
Ты видел изначальный свет, свет дней Творения,
даровавший Первому человеку способность
видеть мир из конца в конец… А кто незаконно
увидит его – навсегда ослепнет.
Мартин Бубер «Хасидские истории»
В положенный срок Международное Агентство Космических Исследований приступило к разработке проекта «Феб», который пришел на смену закрытому в 1972 году «Аполлону» и стал второй межпланетной пилотируемой программой человечества. Задуманное оказалось возможным благодаря денежным субсидиям из бюджетов сразу нескольких богатейших стран мира. На лунной орбите люди создавали МКС «Селена». На поверхности планеты, в подходящих точках один за другим вырастали мелкие геологические лагеря. Сообщение между основной и дочерними станциями осуществлялось посредством спейс-шаттлов с постоянным местом парковки на орбите.
В декабре 2025 года, отставая на одиннадцать часов от графика, «Phoebus-18» совершил посадку неподалеку от базы «Ясность», строящейся на юго-востоке лунного Моря Ясности. Целью экспедиции была доставка четырех комплектов жилых блоков с последующей их сборкой и установкой силами бригады Развития. Впервые такое количество людских и материальных ресурсов перебрасывалось на строительную площадку другой планеты в чреве летающего кита, первого из серии транспортных кораблей, которым суждено было родиться в сборочном доке на земной орбите.
Командир «Phoebus-18», профессиональный геолог Бенито Кастильо, убедился, что разгрузка корабля прошла как по маслу, принял из рук пилота необходимый инструмент и водрузил на Луне флаг Земли. Он подумал, что неплохо было бы сфотографироваться в точности так, как Джо Янг в апреле 1972 года. С каким удовольствием командир «Феба» закричал бы: «Луна! Луна! Смотрите все: я отталкиваюсь ногами от лунной поверхности, чтобы взлететь вверх и в прыжке салютовать «по-морскому» флагу Земли!».
Он подавил эмоциональный порыв и вернулся к делам насущным. Задержка с посадкой вынуждала пересмотреть рабочий график. Он усилил бригаду Развития, командировав парней из команды корабля в распоряжение Начальника строительства. Траверз к Южному массиву Тавр-Литтров откладывался до следующего раза. Чуть позже, немного поразмыслив, Бенито Кастильо решил, что другого раза может не быть, «пошептался» с пилотом по каналу личной связи, «оседлал» один из роверов и на скорости двадцать километров в час выехал в направлении гор Южного массива проводить запланированные полевые исследования.
Спустя шесть часов спасательный отряд нашел бесчувственного командира «Феба» по соседству с кратером Шорти в ловушке, чуть было не лишившей его жизни. С Бенито Кастильо произошло то, что в профессиональных кругах именуют «двойной аварией». При попытке отколоть образец скальной породы он поскользнулся на куске черного стекла и, падая, угодил обеими ногами в щель между низко нависающим выступом каменной глыбы и лунной поверхностью. Поняв, что самостоятельно подняться на ноги не удастся, он попробовал сообщить базе о случившемся. Ничего не вышло. Отказал какой-то элемент в цепи оборудования, ответственный за поддержание канала связи в рабочем состоянии. Следующие пять с половиной часов Бенито Кастильо провел лежа на боку в неудобном скафандре, с громоздким ранцем портативной системы жизнеобеспечения за спиной. И все это время он занимался вынужденной духовной практикой, как способом выжить, снизив потребление кислорода, уменьшив количество сердечных сокращений, устранив напряжение всех членов, ретировавшись с частоты, на которой ум генерировал сигнал бедствия и рисовал зловещие картины смерти от удушья вдали от Земли. Пять с половиной тысячелетий сын Земли, смежив веки, путешествовал по бездонным пространствам и мирам, обозревая их «из конца в конец» в настоящем, прошлом и будущем при Свете, сиявшем ярче яркого. На протяжении этого опыта глаза Бенито едва справлялись с подавляющим зрелищем непрестанно творившегося перед ними бытия, пока в конце концов не наполнились солоноватой влагой, вытекшей под напором нахлынувших чувств из кровоточащих желудочков его растревоженного сердца.
Прокатившееся по городу известие, что Бенито Кастильо вернулся домой слепым, имело некоторое реальное обоснование. Слепота поражала астронавта периодически, и по результатам годичного наблюдения прослеживалась отчетливая тенденция к увеличению длительности приступов. Профессора медицины не могли взять в толк, как может такое происходить в отсутствии каких-либо признаков физической травмы или следов патологических изменений, которые могли бы повлечь за собой потерю зрения.
Обнадеженная замешательством научного мира жена Бенито, Урсула, решила, пусть Луна напоила дурманным медом, - муж не должен сдаться. Его сутки, как положено, будут делиться на светлое и темное время. Она за двоих хотела, чтобы Бенито Кастильо окружала не одна лишь ночь до конца жизни.
Урсула обратилась за помощью к своему старинному приятелю, известному в стране психоаналитику Мануэлю Мендесу. И неделя за неделей дон Мануэль препарировал подсознание командира «Феба-18», уложив пациента на «прокрустово ложе» в кабинете психотерапии, требуя от него бесконечных отчетов о прожитых днях и, особенно, виденных снах, пока Бенито не стало казаться, что он превратился в вечную жертву суда инквизиции. Но, однажды, его отпустили насовсем, сказав, что никаких улик, подтверждающих замешанность в столь запутанном деле болезненных призраков прошлого, не найдено, и, что если и есть на Земле человек, способный помочь Бенито закрепиться в пограничном состоянии, так это «магический тигр Апарисио Мачадо».
Дона Апарисио называли Бессмертным из чувства глубокого уважения в смеси с некоей толикой страха перед Неизведанным, с которым он был на короткой ноге. Кишки самых отчаянных скептиков ходили ходуном, стоило ему захватить их тела и души снопами желтого света, льющегося, по свидетельству очевидцев, из глаз этого не человека, но тигра. Впечатление было сродни тому, что впору испытывать мыши, ненароком забежавшей в логово гигантской полосатой кошки. Поговаривали также о принадлежности дона Апарисио к тридцати шести столпам нашего мира, избранным, благодаря чьей работе по улучшению людей Бог до сей поры не лишил человека шанса выполнить свое истинное предназначение.
Так Бенито Кастильо свели с Бессмертным, который заявил, что «незаконно видевшего изначальный свет нельзя исцелить», пообещав, однако, что удержит «непреднамеренно нарушившего закон» от безвозвратного перехода во тьму, так как в смягченном наказании, назначенном Бенито, он узнаёт грядущие Новые Времена, когда «вдруг, во мгновение ока» в каждом из нас родится Человек.
Вообще, у порабощенной души Бенито Кастильо было две госпожи: планета Луна и жена Урсула, а, посему, во всякое мгновение жизни он был захвачен без остатка той или другой женской сущностью. Хотя до замужества Урсула носила фамилию Санджакомо, все считали, что кто-то из ее далеких предков, без сомнения, происходил со скандинавского севера, и, если реинкарнация не миф, эта золотоволосая светлолицая женщина с сильным красивым телом, с которой следовало вырезать копии для украшения носовых частей кораблей викингов, столетия назад уже являлась миру под именем королевы Брюнхильд из «Саги о вёльсунгах».
Когда после смерти жены старому Бенито захотелось перебраться из каменного особняка, в стенах которого то бурно, то гладко протекала жизнь многих поколений древнего рода Кастильо, в ветеранский госпиталь, бывший ничем иным, как домом престарелых для астронавтов, детям не пришло в голову ставить ему палки в колеса. Степенный и молчаливый, отец трех сыновей и двух дочерей, узнав, что его столетнее сердце изношено донельзя, и жить ему осталось всего несколько месяцев, принялся без умолку болтать, поминутно шутить и смеяться, чем внушил почти суеверный ужас родным и близким. Хуже того, он дал повод всем думать, что на старости лет повредился умом.
Никто не догадывался, что каждую ночь страшно уставшему от долгой жизни Бенито снится Урсула, спокойная и сильная, как глубинное морское течение, вся пронизанная золотистым светом, какой она была в свои лучшие годы. Иногда она манила к себе плавными взмахами нежных полупрозрачных рук или стояла недвижимо, ожидая чего-то в туманной дымке, постепенно заволакивающей ее образ. И, вскоре, он уже видел между утраченной женой и собой стену молочного тумана, силился проникнуть в клубящуюся толщу, разорвать завесу скрюченными судорогой пальцами, всхлипывая и тяжело дыша, и так раз за разом, пока не просыпался на сбившейся под ним в узкую полосу, влажной и оттого годящейся только в стирку, простыне. Подобно своим предкам, Бенито Кастильо не знал, кто он, для чего приходил в этот мир, и что бывает по ту сторону смерти, но надеялся на продолжение, избегая называть предстоящее «встречей», будто бы мог уберечь лелеемую мечту от сглаза.
2. Траверз второй
Иди и скажи сотворившему меня:
«Как безобразна вещь, сотворенная тобою».
Михаэль Лайтман «Книга Зоар»
Гигантские тени движутся во мраке от звезды к звезде. Миллиарды лет безмолвные стражи космоса, прищурив золотые глаза, патрулируют бесконечную Вселенную. Метеоритные очереди выбивают фонтанчики пыли с поверхности планет. Пушечные ядра, обломки мертвых небесных тел, с силой вышибают наружу материнскую породу. Новые ударные кратеры меняют рельеф. Всё сущее во всякое время находится под неусыпным надзором.
Никто не смеет бросать вызов бездне из бездн.
Всякая пылинка, едва выйдя из материнской утробы, устремляется к смерти.
Лишь вечные отваживаются видеть, как рождается бытие.
А человек…
Он мечтает полететь к звездам…
Энрике Кастильо развернул вездеход, подъехал к внутренним воротам ангара и посигналил дежурному габаритными огнями. Покинув шлюз, машина покатила по базальтовому дну Моря Спокойствия прямиком на север, к лунной долине, укрывающейся между тремя средневысокими горными массивами.
Перед полетом на Луну Бессмертный дал Энрике добро на паломничество в долину Тавр-Литтров, где его дед, Бенито Кастильо, неожиданно приобщился к тайне из тайн. Бессмертный сказал, что Бенито угоден Всевышнему, поскольку, взглянув в Его глаза, он не лишился собственного зрения1.
Каждому отпрыску семейства Кастильо, не достигшему двенадцатилетнего возраста, представлялось, что старшие непозволительно часто твердят младшим о дне посещения Бессмертного, и думалось, что эдакое невероятное занудство объясняется соображениями воспитательного характера. Что поделаешь, если взрослым сплошь и рядом требуется усложнять ситуацию. В день, когда очередному зеленому побегу на родовом древе исполнялись пресловутые двенадцать, бабушка, Урсула Кастильо, властно брала его за руку и отводила к воротам розового двухэтажного здания на площади Согласия. Она нажимала на кнопку звонка и, не задерживаясь более ни на минуту, уходила прочь, строго наказав юному Кастильо не двигаться с места. И что бы там ни говорили меж собой представители молодого поколения, а, собираясь к Бессмертному, каждый из них приходил в то особенное состояние духа, которое предшествует поворотным событиям в человеческой судьбе. Так уж было заведено, что именно на площади Согласия все без исключения дети семьи Кастильо получали личное жизненное наставление, а те из них, кто интересовался престижной профессией астронавта, благославлялись в полет или извещались о наложении необсуждаемого табу на космос.
Направляя вездеход в обход группы скальных обломков, Энрике Кастильо отчетливо вспомнил, словно это было вчера, то знаменательное утро его двенадцатилетия, когда, едва очнувшись от сна, он пережил внезапное нисхождение знания, что предстоящая встреча в розовом доме впервые разделит череду его дней на «до» и «после», и эта пара разметит линию его жизни на определенное свыше ему, Энрике, количество отрезков, причем конец последнего обозначит не поддающееся разумению слово С-М-Е-Р-Т-Ь. Должно быть, эту новую мысль ему внушило глубокое размеренное дыхание моря за стеной комнаты. Потрясенный открывшимся, он в ту же минуту перестал задаваться вопросом, позволят ли ему учиться на астронавта. Он до дна вычерпал колодец эмоций и на время его наполнения переключил внимание на простые вещи, вроде ожидания пробуждения отца и долженствующей последовать за этим поездки в город.
Как все дети, он много раз слышал семейное предание о том, что произошло с дедом Бенито в долине Тавр-Литтров, и откуда взялся обычай ходить в гости к Бессмертному.
Заглушив двигатель вездехода, Энрике Кастильо, извиваясь, как яблочный червь, протиснулся в люк и легко спрыгнул на полыхающую огнем поверхность Луны. Облако пыли поднялось до колен. Он отступил в сторону, чтобы поменьше абразивных частиц осело на дьявольски дорогой скафандр. По возвращении на базу астронавта непременно пропустят через камеру очистки, кабину вездехода пропылесосят вдоль и поперек, но это не меняет дела. МАКИ считает каждый цент, голубит каждую жеваную банкноту, стараясь продлить жизнь лунного станционного комплекса, а потому вправе требовать от своих людей элементарной бережливости.
Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, он обвел внимательным и цепким взглядом панораму долины Тавр-Литтров. На фоне черного неба многократно горбились белые лунные горы, похожие на спины священных индийских слонов. Солнце заливало ослепительным светом неровное дно каменистой пустыни у подножья Южного массива.
Карта картой, но нет на Луне привычных человеческому глазу ориентиров. К тому же с незапамятных времен планета подвергается бесконечным метеоритным бомбардировкам. Специалисты по выживанию в условиях дальнего и ближнего космоса месяцами приобщали астронавтов к «лженаучным» премудростям чистого восприятия. Чтобы увериться в том, что он правильно определил свое местонахождение, Энрике замер, регистрируя ощущения, возникающие в глубинах его подсознания. Через десяток минут он понял, что в полной мере узнал открывшийся перед ним ландшафт. Энрике увидел его изнутри, увидел таким, каким представлял по рассказам деда в пору их поздно случившихся встреч, когда глубокий старик уже не вставал с постели.
Внук был свидетелем тому, как на узкой односпальной кровати, оплачиваемой из сумм, пожертвованных госпиталю от щедрот добросердечного народа его страны, седой как лунь дед бредил восхитительными картинами строения Вселенной, пригрезившимися ему в период ожидания поисковой партии с базы Ясность. Бенито Кастильо говорил о вложенных одна в другую, наподобие луковицы, черных безднах, звучащих неземной музыкой, проникающей сквозь кожные покровы в кость и плоть; рассказывал о мраке, переполненном сверкающими россыпями звезд, расцвеченном разновеликими шарами планет; шептал о пластинах миров, сообщающихся посредством живых смерчеобразных трубок сингулярностей, сосущих материю и энергию, с точностью атомных часов регулирующих метаболизм не поддающегося человеческому осознанию Целого.
Энрике сориентировался и быстро преодолел то небольшое расстояние, которое отделяло его от расплывшегося в солнечном пламени вала кратера Шорти. Окраска каменистых склонов стадесятиметровой впадины менялась от серого до оранжевого. Позади северного гребня красовался здоровенный валун, выбитый сотни миллионов лет назад из недр Луны ударом метеорита. Ловушка-камень.
Внутренне содрогнувшись, Энрике для проверки согнул и разогнул руки в локтевых и лучезапястных суставах, пошевелил пальцами в перчатках, посмотрел на носки своих синих лунных ботинок с протекторами и сделал пару-тройку приседаний. Он порадовался, что на нем надет скафандр нового поколения, и послал в далекое прошлое волну понимания и сочувствия парням «Аполлона». Туговато им приходилось в медвежьих костюмчиках, не позволявших глядеть себе под ноги. Для пущей уверенности Энрике завел руки назад и дотронулся до нижнего края плоского ранца СЖО, который почти не ощущал на спине. Почувствовав, что готов, внук Бенито Кастильо уверенно зашагал по валу кратера к Ловушке-камню. По дороге он зачерпнул горсть оранжевого грунта. Он обещал деду обязательно вернуться на Землю и высыпать горсть рыжей «луны» на его могилу.
Камень был покрыт тонким слоем коричневой пыли, смахнув которую, Энрике обнаружил, что боковая сторона, обращенная к впадине кратера, представляет собой «зеркало» из вулканического стекла с почти идеально-гладкой поверхностью. Он застыл, увидев в нем белую «гориллу» с прямоугольником ранца, возвышавшимся над плечами, и штырем антенны, устремленным вертикально вверх. Он поприветствовал самое себя взмахом руки и облегченно вздохнул, когда человек по ту сторону стекла в точности повторил его движения.
Энрике захотелось внимательнее рассмотреть камень. Он, как мог, накрыл «зеркало» телом, чтобы защитить отражающую поверхность от безумствующего Солнца, приподнял щиток светозащитного фильтра и увидел внутри чужое лицо, искаженные черты которого отличали те разобщенность и диспропорциональность, какие свойственны созданиям, начисто лишенным душевной гармонии. Энрике посчитал абстракцию по ту сторону камня результатом незамеченной им ранее кривизны. Он сбросил щиток шлема в прежнее положение и отодвинулся назад, руководимый скорее чувством отвращения, нежели командой разума проверить подручными средствами свою догадку. Повозившись с бечевкой и куском брекчии2, найденным неподалеку, Энрике соорудил подобие отвеса и попытался доказать себе, что прав. Как назло, профиль стеклянной грани казался изумительно параллельным вытянувшемуся вертикально вниз крученому шнуру. По-видимому, причина крылась в нерегулярностях внутренней структуры стекла или же в недостатках подосновы, на которой оно держалось.
Охотничий инстинкт исследователя побудил Энрике заглянуть в зеркало по новой, на этот раз с твердым намерением не фиксировать взгляд на отражении самого себя (у кошмарного типа в камне правая бровь была рассечена на расстоянии двух третей от переносицы тем же глубоким шрамом, что безволосой полосой делил надвое левую бровь Энрике). Он чуть не носом водил, тщась отыскать разумное объяснение пародоксальному явлению. Неожиданно он поскользнулся на утяжелителе отвеса, нырнувшем под ноги вместе с бечевой, убежавшей из неплотно сжатой в кулак кисти, и буквально повис на резко выброшенных вперед руках, цепляясь неуклюжими пальцами за шишковатые края валуна. Он разом вспотел с головы до пят при мысли, что потеря равновесия обернется для него чем-то вроде deja vu, дела нежелательного, глупого и смертельно опасного. Энрике подумал, что не может позволить себе умереть как дурак в пустоте, за сотни тысяч километров от матери-Земли, и представил, как, превратившись в гиганта, берет себя, маленького белого офицера, за плечи и переносит на безопасное шахматное поле. Визуализация оказалась настолько действенной, что он испугался, обнаружив себя сидящим на крыше вездехода с ногами, спущенными в открытый квадрат люка.
В Рождество Энрике появился на площади Согласия.
Двухэтажный дом Апарисио Мачадо был розовым не только снаружи. Пустоты холла, широкой лестницы, прямых коридоров и шестнадцати комнат различного назначения служили вместилищем нескончаемой утренней зари, прохладной, свежей, цвета легкого румянца на фарфоровых щеках пятнадцатилетней девушки.
Энрике нашел Бессмертного в зимнем саду между цветущих олеандров и колючих финиковых пальм в деревянных кадках, где тот определял на ощупь, следует ли пропустить время положенного на сегодня полива. Заметив приближающегося внука Бенито Кастильо, дон Апарисио потер ладони одна об другую, неторопливо снял синий фартук и, по-мужски, помяв его в руках, удалил с рук оставшуюся грязь. Обменявшись с Энрике рукопожатием, он занялся осмотром сиреневатых соцветий, которыми оканчивались длинные ветви, сплошь покрытые перистой листвой.
- Как твои дела, парень? – пробормотал он, отделяя увядшую красоту от юной.
Энрике Кастильо обрадовался, что Бессмертный дает ему послабление, направляя свой немигающий взгляд в противоположную от него сторону.
- Я в растерянности, - проговорил Энрике.
И он поведал Бессмертному о том, как увидел в стекле Тавр-Литтров сущее безобразие вместо собственного лица, давно знакомого по зеркалу из бритвенного набора.
С гордостью он упомянул о телепортации от Ловушки-камня на крышу вездехода.
Краснея, рассказал о возне с отвесом, расценивая свое поведение как помутнение рассудка. Как ему могло прийти в голову, что его внешность исказилась вследствие кривизны лунного «зеркала»? А что же прочие части тела, которые выглядели вполне обычно? Ему бы сразу догадаться об уроке.
- Увидеть собственное несовершенство – великая милость, - сказал дон Апарисио, помогая молодому пальмовому листу высвободиться от слишком плотно облепившей его младенческой пленки. - До сих пор на свете мало кому удавалось преодолеть собственный эгоизм.
- Нужто я и в самом деле настолько безобразен?
- И да, и нет, - сказал Бессмертный и перевел свой тысячеваттный взгляд на Энрике. – Кто посмеет бездумно сказать Творцу: «Как безобразна вещь, сотворенная Тобою»? Творец - совершенен. И, значит, все Его творения совершенны.
Энрике вдвоем с Апарисио Мачадо осторожно положили набок кадку с двухметровой пальмой. Бессмертный вынул верхнюю часть грунта и попросил вынести мусор в ящик у ворот дома.
Энрике вернулся через пять минут, с двумя пакетами свежей земли, которые захватил по пути назад в чулане под лестницей.
- Завтра моему сыну исполняется двенадцать, - напомнил он Бессмертному.
- Хорошо, - сказал дон Апарисио. – Как его зовут?
- Рикардо, - ответил Энрике. – Рикардо Кастильо.
04.03.2007
Примечания:
1 Видишь тот караван верблюдов,
Нагруженный сахаром? –
Его глаза также сладостны.
Но не смотри Ему в глаза,
Если ты не готов лишиться
Собственного зрения.
Джелал ад-Дин Руми. Цит. по изданию Джелал ад-Дин Руми. Сокровища вспоминания:
Суфийская поэзия/ Пер. с англ. – 2-е изд., доп. – М.: София, Гелиос, 2002. – 208 с., ил.
2 Брекчия – смесь фрагментов камня и частиц грунта, «спаянных» вместе энергией удара
метеорита