Песочные часы.
Обхвачу крепко-накрепко, намертво
вашу талию.
Ах, только бы она оказалась
горлом.
Разбито сердце кокаинщицы мужчиной.
Шум кабачный, голос в голосе тонул:
Они цеплялись друг за друга,
выбираясь, круг за кругом,
превращаясь в гул,
нагретый духом винным.
Она
своим безумием, никак не чьим-то,
Венчана, сияя бледным, освобождена.
То в синьке “Dama en Ede'n Concert” она,
То в грязно-золотом неоне Климта.
Колец и сталь, и серебро, их горсти,
Пальцы сажены на них. Мечталось ей
Любою смертью сгинуть, лишь бы не своей –
Иссохнуть, догладав свой век до кости.
Фужер допит. Бутылка не допита.
Выкинуть её к шутам в квадрат окна!
А тот, кому печаль сполна посвящена,
Придуман ей, казалось, нарочито.
Был кольт её последний собеседник,
Исповедь закончилась фелляцией ствола;
Кокаинетка мозгом семя приняла,
Рубином ссалютировав намедни.
Какой дурак сказал, что жизнь – театр
Здесь стреляться не получится на бис.
Туман из брызг багряных в воздухе повис,
Лишь понимающе кивает Жан-Поль Сартр.
Она исчезла вся в дыму багряного отлива,
Вся, с любовью, счастьем, скорбью, и
Мне стоило, крушась, слезу пустить
Но я скажу: “О, боже, как это красиво”.