Если червяка разорвать пополам и отпустить, то ранки затянутся, и червяков станет два. Только непонятно - это будет прежний червяк в двух телах или новые твари?
-Нюшка, чего ты наделала?
Дед озадаченно посмотрел на банку, в которой копошились половинки червяков.
Когда ложишься на песок, больно только вначале. Важно расслабиться, тогда крупинки перестанут мешать. Как интересно видеть траву снизу, от корней! Нюша не хотела, чтобы черви просто так были скормлены рыбе. Жалко! Она потихоньку разрывала их на части: одну клала в стеклянную тюрьму, а другую- отпускала. Спасённые половинки уползали, корчась на тёплом песке, дальше к елям, в мокрый и прохладный перегной.
Дедушка беленький, лёгкий уже отвернулся, замер. Забросил свою щучью удочку. Ждал. Поймать щуку можно, только запасаясь терпением. Самоотверженным многочасовым сидением. Нюша взяла у деда кусочек червя и закинула удочку на небольшую глубину. Тут же поплавок дёрнулся. Девочка ловко подсекла окушка.
- Чисти живей, гроза будет,- вздохнул дед и стал собираться.
-Да, лучше отпущу, куда он один,- Нюша кинула добычу в воду и засмеялась,- небо-то чистое.
Дед же, проворно смотав снасти, спрятал их в кустах.
-Домой можем не успеть,- вздохнул старик, - вымокнем. В Берёзно побежим - ближе.
-Небо-то чистое,- повторила Нюша.
Вдали едва темнела маленькая тучка, ветерок стал свежеть. Нюша присела на песок, разморенная жарой и принялась рисовать прутиком.
-Вымокнем, как пить дать,- дед почти побежал по заросшей тропке, ведущей к мрачным Волчьим ямам. Нюша, пожав плечиками, отправилась за ним. Погрузившись в полутьму огромных елей, под которыми даже травка не росла, Нюша пропустила момент, когда всё заволокло, затянуло. Она угадала грозу поздно, когда первые капли шлёпнулись на её конопушки.
-Сейчас небеса разверзнутся,- дед обнял Нюшу и взглянул на берёзы, кинутые через речку. Девочка с испугом замерла: ползти по полусгнившим стволам над бурлящим потоком под громы и молнии, ей казалось невозможным.
-Деда, я свалюся,- прошептала она.
-Ещё чего не хватало,- дед погладил Нюшу и пополз первым, ловко цепляясь за ветки.
Нюша утёрла рукавом мокрый нос, буркнула:
-Была не была,- и двинулась за дедом.
По неписанным законам невезенья, когда она достигла середины шаткой переправы, полило так, что Нюша не видела даже своих рук. Она чувствовала, что совсем близко, стоящий на земле дед зовёт её. Но грохотало чудовищно, непрерывно. Перемещаясь наощупь, почему-то враз успокоившись, Нюша дотянула до берега. Огромные дедовы руки подхватили её:
-Видишь, а ты боялась. Сейчас вот в тот дом доскачем. Там сёстры живут…я от них убежал, когда молодой был.
Нюша, согретая у дедовой груди, приподняла головку:
-Зачем убежал?
-Любил,- крикнул дед,- обеих. Выбрать не мог.
-Понятно,- протянула Нюша.
Дед засмеялся, передразнил: «понятно, ишь ты, понятно ей». Нюша решила было обидеться, но дед забил кулаком в тяжёлую дубовую дверь…
-Какого лешего тут бродят?- возмущённо взыграл в сенях мощный старушечий голос.
-Ах, ты не признала,- обиделся дед. Дверь распахнулась, и бодрая бабулька в оранжевой футболке с вдохновляющим словцом «Malboro» отступила назад, прошептав:
-Илья.
Дед закивал, поднялся по ступенькам, оставляя за собой лужи. Бабулька, очнувшись, распорядилась:
-Да, вы ж весь дом затопите. Стойте.
Она вынесла им ветошь: матроску с одним рукавом, необъятные треники для деда, а Нюше - выцветший до полной неопределённости халатик, будто готовила их к съёмкам в «Ну, погоди». Жилистый, с широким носом, глубоко посаженными маленькими, но выразительными глазами Илья вполне годился на роль волка. Нюша же стройная, светло-русая, с завораживающей наивностью в синих очах могла изобразить легендарного зайца. Девочка едва сдерживала смех, стараясь не глядеть на деда. Но он не замечал никого, кроме хозяйки.
-А, веришь ли, Марфушка,- воркующим басом пропел Илья,- что все годы я помнил тебя?
Бабулька заботливо придвинула к нему сахарницу:
-Верю. Дорогой, крепкий,- она достала заварку,- у нас чай. Пейте на здоровье. А в какой же год ты удрал от нас? Когда картошка от дождей погнила? Э, нет, раньше, когда у Стёшки моркву тля извела. У всех ничего, а у неё сожрала вчистую.
Дед хлебнул, поперхнулся, выдохнул пар от кипятка:
-Марфушка, а патефон помнишь? Пластинка такая «Я встретил вас…»? Как мы с тобой…
Бабулька игриво захихикала. Нюша смутилась и встала побродить. Около двери в соседнюю комнату девочка помедлила, вопросительно обернувшись.
-Да, иди не стесняйся,- хозяйка милостиво закивала ей,- там сестра моя Машенька, блаженненькая. Но не пугайся - она тихая, незлобивая.
Так Нюша оказалась в крошечной кладовочке, где у окошечка под иконой «Спаса Нерукотворного» за крохотным столиком умещался маленький комочек с белом платочке и синем старомодном платье, тихонько напевая молитвы. Пахло лампадным маслом, сладковатым ладаном. Будто сама старушка превратилась в восковую фигурку- пахло свечами и свежестью накрахмаленных полотенец. Нюша ощутила себя в этом пространстве слишком земной, плотской, полной неукротимых желаний. Устыдившись себя, девочка попятилась к двери.
-Доченька, милая, да, куда же? Проходи, гостьюшка.
Тихо и ласково проговорила старушка, обернувшись и сразу глаза в глаза, прямо, минуя всё. Чистыми выцветшими очами в детскую синь. Нюша неожиданно для себя кивнула, словно узнала. Узнала свою старость, когда мир сожмётся неизбежно и жёстко до пределов клетушки, когда одиночество, утратив пределы, станет её днями и ночами. Нюша с испугом всмотрелась в собеседницу, в которой всё высохло, обессилило, обречённую доживать век, сидя здесь. Но бабушка на удивленье выглядела умиротворённой, даже счастливой. Это было не мучительное угасание, а полное непонятного смысла восхождение. Нюша замерла от прикосновения к загадочной тайне ухода, именно такого, каким он должен быть. Ухода, осмысленного и спокойного.
-Молюсь,- улыбнулась старушка.
Нюша сама теперь всмотрелась в глаза бабушки, полные невыразимой силы, покорности судьбе и предвкушения чего-то совершенно неведомого. Девочка ждала знака, слова, совета. Она чувствовала, что это совершенно особая встреча, которая придаст новый смысл её жизни. Бабушка поняла её, порылась в ящичке и протянула Нюше сложенный листок.
-Иди, себе вглубь, иди себе долго,- пробормотала она.
Нюша вернулась к деду.
Дождь кончился. Хозяйка вывела их к калитке.
-Трава-то в лесу не обсохла,- заметила Марфа, потрепав деда за штанину.
-Обветрится,- задумчиво произнёс дед,- эх, знала бы ты, что все эти годы…
-Вот вам ваша одёжа,- не желая давать волю чувствам, сказала хозяйка, протягивая деду пакет,- не обессудь, высушить не успела. А то, что я вам дала перешли мне, когда наши мужики к вам рыбачить придут. Тряпьё, конечно, но иной раз сгодиться может.
Дед кивнул и всю дорогу домой угрюмо насвистывал «Эх, дороги».
Перед сном Нюша, снимая халатик, вспомнила о бумажке и развернула её. Это была не молитва, не предсказание, не мудрая мысль. Нюша озадаченно прочла:
«Тройная уха.
В начале мальков варят, потом выбрасывают.
Затем покрупнее плотву кладут, и её выкидывают.
А в конце большую рыбу, с глубины пойманную, опускают ненадолго в кипящий бульон. Следят, чтобы она форму не потеряла и на Царский стол попала в своём обличье".
«Иди себе вглубь, иди себе долго»,- вспомнила она, склонив головку к пуховой подушке. Ей приснилось, что ливень не смыл рыбищу, которую она нарисовала на речном песке.