Стоит ли жить? Да какая разница!
Чёрт не кричит, Господь не дразнится.
Небо, тем более, не ведёт речей...
Надо б к хозяину, только же я ничей.
Пёс непородистый, нитка не вяжется.
Кто ж от судьбы моей не откажется?
Взрезало глаз разрез солнце нездешнее,
только и толку, что не постаревшее.
Не дотяну, боюсь, до седых висков,
сын не успеет сказать: "Батя, будь здоров!"
Северной речки речь осторожная,
ты проводи меня - дело несложное -
осенью рыжей, любимою Женщиной,
хоть неотёсанной деревенщиной,
только всплакни и брусникой рубиновой
грудь мне укрась. И судьба моя мнимая
лопнет, как ересь пред ликом Господа,
рухнет, как колокол с медным стенанием...
Я же открою глаза и уйду туда,
где не потребуются оправдания,
где не будет ни счёта, ни покаяния,
где не размоют глаза мне рыдания,
где моё сердце, сжиматься в комок устав,
мудро и молча напишет: "Да ты не прав..."
И облака по лицу прометут метлой,
и пятый гвоздь грудь пробьёт жестяной иглой.
Тихая заводь поманит туманами,
жаркой любовью, далёкими странами,
силой руки, прежде не понятой...
Вздрогну – а здесь? Ну а здесь кто же гонит-то?!
В грустной толпе молчаливых угрюмых гор
Как-то не свяжется с Господом разговор.
И побреду снова, в грязи печатая
те письмена, что как курица лапою.
Лодка дождётся, прилив постарается –
и вот опять ушёл. Что же меняется?
Слово погонит с неба куда-то вдаль…
Где там вода, а где твердь, я не различал.
В этом Великом Ничто своя оттепель.
Я окунусь, бормоча: «Ну, чего теперь...»
И с усердно-нелепым старанием
перепахивая лопастьми весла
бесконечное непонимание
бесконечно великого замысла,
вновь и вновь спрошу: "Жить-то стоит мне?"
И опять ответ не придёт извне.
И опять не пойму себя, серого.
И опять мне останется – веровать.
