Жила-была Девочка…
И было по осеннему прохладное, но солнечное утро. И в это утро Девочке вспоминалось. И вспомнилось ей, как далёкой поздней весной, когда солнышко улыбалось точно так же, вот как сейчас - до ушей, шла она на почту, держась за мамину руку.
Это были времена, когда на улицах, как в сказке, появлялись добрые тёти и, как тогда ей казалось, дарили детям разноцветных сахарных петушков, которых она обожала; и каждый раз с приходом мая, слюнки у неё текли в сладком предвкушении.
Сладко размечтавшись петушковой радугой, от наслаждения закрыв глазки, шла она, ведомая сахарным ароматом и маминой мягкой ладонью, мягче которой, как известно, ничего нет на свете.
Вдруг грезивший носик почувствовал огромную, восхитительно мокрую каплю дождя. И да-да, это он - громыхая хохотом весенний ливень накрыл и девочку, и маму, и весь мир с ног до головы. Почта была ещё не близко, и мама вдруг разулась, попросив девочку следовать её примеру (это было спонтанное решение мамы - мама была мастером спонтанных решений) и крепко-накрепко прижав к груди свои "хрустальные башмачки", золушки, визжа и перепрыгивая лужи, совершенно не задумываясь, где бы укрыться от сумасшедшего и упоённого своим счастьем ливня, устремились к цели.
Этот эпизод за долгие годы почти стёрся из памяти. Но ощущения первого счастья (так как под солнечный ливень девочка попала впервые) и первого стыда (так как на почте все глазели на прилипшие к телу промокшие блузки и юбки мамы с дочкой) остались.
Возвратившись домой, Девочка занялась Очень Важным Делом, а именно: пристраиванием на балконе своих туфелек для просушки, а главное, главное – пыталась тайком от мамы приладить на место дерматиновый цветок с правой туфли, старательно переводя бумажный клей…
Ей нравилось подолгу смотреть из своего окна, до подоконника которого она едва доставала подбородком, поверх крыш на облака. И ещё Девочка очень любила, когда солнце, вдруг выглянувши из-за белых сахарных ват, пощипывало её за носик и вновь пряталось, как бы поддразнивая её.
Иногда Девочка лепила морковки из пластилина и подкармливала солнечных зайчиков, подпрыгивающих на подоконнике. Не было сомнений, что солнечные зайчики с радостью уплетали эти морковки, потому что, когда она отлучалась по маминому зову, возвратясь всегда заставала морковки растаявшими.
У Девочки с Солнышком даже была собственная игра. Суть ее была в следующем: как бы подольше выдержать игольчатый взгляд солнца, не моргая. Ей казалось, что только необычные люди могут заставить солнце отвернуть взгляд, и каждый день она подолгу тренировалась, дабы хоть чуточку улучшить своё мастерство.
Но игры с ежеватым солнышком Девочка через время забросила, потому что узнала из телевизора (который уже не тот добрый, чуточку неуклюжий, с вкусно, по домашнему щёлкавшими переключателями, а новый, холодный и плоский) что зрение надо беречь смолоду.
Что-то похожее она уже слышала от бабушки, но то было совершенно про другое (какое- то слово из пяти букв). Непонятное слово.
Девочка всегда пыталась запоминать умности, произнесённые бабушкой (делая серьёзное лицо, щуря глазки и прилагая палец ко лбу), но всегда пропускала самое важное, и вместо умностей бабушки запоминались ей всегда приготовленные ею вкусности.
Что же за Слово то было? - вдруг захотелось ей срочно выяснить за серьёзным занятием приклейки дерматинового цветка, который оказался ещё и на удивление упрямым. Девочка посматривала вокруг, не оставляя, впрочем, своего занятия.
Вдруг из груды игрушек, словно подсказка друга с задней парты, краешком стекла засверкали её любимые песочные часы.
Нет, не так. Любимые Песочные Часы. Вот как. Даже вслух произносить приятно – Песочные Часы. Таких не было ни у кого. Эти бескрайние пустыни, неслышный шорох Времени, тысяча оттенков ванильного Покоя – , они уносили Девочку в такие глубины, о которых, пожалуй, даже маме на расскажешь.
Так кто же ещё поможет? Не солнечные же зайчики. Они только морковку лопают, но никогда не говорят… Девочка не сомневалась нисколько, доставая своё сокровище, что сейчас песочные часы покопаются в памяти и достанут слово, которое вертится и вертится на языке.
Она перевернула песочные часы - песок засверкал золотистой струёй, и вслед за ней она ушла в себя искать Слово.
Девочке очень нравилось мягкое скольжение времени головой вниз, которое околдовывало её и уносило далеко туда, где было много непонятных ощущений, о которых рассказывал днём телевизор, а по ночам мама.
Но от важного процесса вспоминания Девочку отвлек мерный перестук настенных часов, которые ей совершенно разонравились с тех пор, как в них испортился механизм, выдвигающий кукушку наружу.
Постукивание маленькой стрелки неприятным эхом отдалось в её заждавшейся душе и в который раз так и не дождавшись появления разобидевшейся птицеобразной игрушки, Девочка медленно размякла по дивану, трансформируясь в храпевший калачик.
Изнурённая поисками Слова, незаметно для себя, Девочка оказалась по ту сторону сна и с любопытством всмотрелась в свои ещё несформировавшиеся черты: от них веяло печалью и покоем, а тело её лежало тряпичной куклой и сосредоточенно посапывало.
Тому, что она подолгу лежала, закрыв глазки, упрямо не возвращаясь из сна, были веские причины - она просто людей сторонилась.
А сторониться людей она начала с тех самых пор, когда узнала, что сказочные тётки вовсе не дарят петушков за искреннюю улыбку, а прежде требуют взамен каких-то круглых холодных железяк. Потому и предпочитала она встречаться с ними во сне - в более непринуждённых обстоятельствах.
Однажды, уже в далёком будущем, когда не было ни бабушек, ни кукушек, поздней осенью, когда кухонные приборы из чётных давно превратились в нечётное одно, потянуло Девочку сесть за бабушкин письменный стол и вспомнить Весну.
Обдуваемая из форточки промозглой тишиной, Девочка облокотилась на стол и расфокусированным взглядом, из того песка, всмотрелась в нетронутый никакими знаками бумажный лист.
Дрожащей рукой прикоснулась к карандашу, и тот незаметно оказался в расчерченной дорогами руке.
Почти не дыша, она всмотрелась в белую пустоту, ожидая видений, но на листе ничего не появлялось, лишь белые лёгкие волосы, равномерно опадая с её головы, растворялись в безграничном квадрате бумаги.
Она медленно положила карандаш на стол, привела его в вертикальное положение, вверяя покой белоснежной верному солдатику с головой из ластика, закрыла глаза и поплыла по паркету в до боли знакомую ей спальню.
Когда она прикоснулась к кровати, та жалобно заскулила и покачнулась.
Странно-уставшая кровать! - промелькнуло в мыслях.
Вовсе не странно! - заскрипела кровать в ответ.
То, что у кровати отсутствовали рот, сердце, глаза и прочие органы, Девочка знала точно, потому что под кроватью пряталась не раз, но то, что кровати тоже имеют право на усталость, она не догадывалась до этого мгновения.
И Девочку, и спонтанку маму, и вкусную бабушку кровать помнила с незапамятных времён, и это давало ей безаппеляционное право на большой и неприкосновенный отдых.
Девочка погладила безмолвное прямоугольное существо, и улеглась ей под ноги как собака, преисполненная глубокого чувства Чести и долга перед истинным другом (всё-таки она вспомнила то Слово!- возрадовалась с небес бабушка).
Она покорно свернулась калачиком у отполированных ножек бывшего дерева и впервые в жизни заметила весь неприметный мир таракашек и букашек, пылинок и завалявшихся под кроватью маленьких предметов, который равнодушно не замечала, будучи ростом в 167 сантиметров.
Девочка наивно полагала, что довольно-таки возвысилась над всем этим напольным и подпольным миром с тех давних пор, когда единственной её мечтой было поскорее повзрослеть всем назло.
Она прижалась своей впалой щекой к морщинистой щеке паркета, и от тихого её дыхания пылинки вдруг начали пританцовывать, память зашуршала, и на теле паркета на толстом слое подкроватной пыли дрожащим пальцем начала она вырисовывать кривые рожицы, такие смешные когда-то.
Она улыбнулась, было, но лицо ее скорчилось гримасой с непривычки.
И вспомнилось ей, что когда-то жил-был Некто, который тоже по каким то причинам разучился улыбаться.
Вроде разными они были - Некто и Девочка. Некто даже носил очки, потому что очень много книжек читал, а Девочка книжек не читала и вытирала сопли всегда о рукав.
Некто называл Девочку Сонышком (наверное, из-за её сонливости), а в уме, думала Девочка, наверное, Тученька (из-за сопливости), хотя, ни утверждать, ни уточнить этого она не могла, потому что Некто уже давно не было на свете.
У Некто был сад прекрасный-распрекрасный и запущенный, как и он сам.
В этом саду, укутавшись собой, срываясь в себя, любил он отдыхать от людей точно так же, как мизантряпичная девочка в своей кроватке.
В заброшенном домике, что стоял в душе одичавшего сада, царила полная амнезия: все напрочь позабыло своё предназначение и совсем стихло, зеркала были разбиты, буфет был пуст, лампочки мёрзли головой вниз, лишь вспоминая иногда, что стены когда-то отражали их свет и тепло.
Давно никто никому не улыбался, никто не прихорашивался здесь для свиданий, не накрывали на стол – всё, всё утопала в этой бесцветной ненужности… Только лёгкие бумажные стрекозы, залетали иногда пошуршать о чём- то своём, стрекозьем.
В самый обычный день самым обычным образом, когда ничто не предвещало улыбок, встретились они - Некто и Девочка.
Совершенно неожиданно для себя Некто улыбнулся. Нет, не так. Некто – Улыбнулся. Улыбнулся так, что Улыбка отразилась на маленьком личике Девочки, словно в зеркальце.
Некто это называл очень простым словом, - сЛУЧай, который, оказалось, происходил с ним раз в полвека. Раз в полвека! Девочка не могла представить себе это – раз в полвека… Это же сколько? Это же ужас, сколько… Но так говорил Некто.
А тогда, увидев своё отражение на ясной глади Девочкиных хвостатых глазищ, Некто вдруг заметил, что основательно зарос, и поспешил в старый магазин, в конец города, покупать лучистые зеркала.
Всё это было странно, грустно, прекрасно, потому что впервые всё это было в жизни, а не в разноцветнованильном сне, где всё понятно, весело и красиво.
И теперь, просматривая мысленно все эти сЛУЧаи, Девочка с сожалением заскулила и затихла. Заскулила, как щенок, и затихла, как щенок…
Когда осеннее солнце спряталось за лесом многоэтажек, из-под фаты белоснежной занавеси проскользнула к ней в комнату прохлада. Прошлась по спальне, неслышно пританцовывая. Провела по лицу Девочки ладонью. Почти такой же мягкой.
Девочка зацепила пальцем Песочные Часы, завалявшиеся под кроватью. Перевернула их. Закрыла глаза. Закрыла глаза… и перетекла, переструилась в такт вечным Песочным Часам, перебралась на ту сторону сна, в последний раз оглянулась на своё тряпичное тело и устремилась головой вниз, вниз, вниз, в глубь пропахшей мхом души.
И всё дальше и глуше становился такой знакомый всхлипывающий храп.