я схватился за перо в испуге,
что опять всё пропущу сквозь руки,
что опять засну.
Гляну в зеркало - на амальгаме злая
тень моих зрачков клянёт весну,
за вошедшее в привычку опозданье.
Взгляд, сержантом в прошлую войну,
ждёт весну с опасного заданья.
В полутёмном зале эхо бродит -
эхо нежного, прекрасного контральто.
Что же это ничего не происходит
в толщине базальта?
Что же я опять смотрю в тетрадку,
как баран на новые ворота...
Не тепло на сердце и не гадко.
Загрубело сердце от работы.
А я помню, как читал стихи собакам
бессловесным, слава богу, и лохматым.
На лице любовь застыла тайным знаком,
на лице, ни в чём не виноватом.
Умирающий актёр на тёмной сцене
по привычке разыграл репризу.
Только скучно. Только в зале две-три тени,
и тоска, как кот, гуляет по карнизу.
И во сне, уже почти не просыпаясь,
я досматриваю акт (картина третья)
машинально, понимать и не пытаясь,
так как роль до дыр истёрта за столетья.
Лишь звоночек чуть звенит, как бы прощаясь -
эхо нежного, прекрасного контральто.
Я молчу. Я незаметно превращаюсь
в глыбу серого и тихого базальта.
