Г Л А В А VI.
Быть солдатом – значит не есть, когда голоден,
не пить, когда жаждешь, а когда не в силах волочить себя самого –
тащить на себе раненого товарища. Подберите же раненых!
Генерал Жан-Батист Клебер.
Двухсоткилометровая дорога через пустыню, ведущая из Александрии в Каир, в 1798 году далеко еще не представляла собой автостраду. Но и сегодня, преодолевая ее в комфортабельном автомобиле с кондиционером за 2 часа в разгар летней жары, представьте, что вы идете по обочине пешком, в сюртуке поверх мундира, с увесистым рюкзаком и тяжелым мушкетом за плечами и полупустой фляжкой с теплой водой в кармане, и к концу первого часа пути вам станет не по себе. Дивизия генерала Дезе выступила по этой дороге вечером 4 июля. Дорога не была разведана, а потому двигаться приходилось со всей возможной осторожностью. Первый привал сделали у колодца Бейда, в 20 километрах от Александрии. До оазиса Даманхур, где авангард должен был остановиться и ожидать подхода главных сил армии, оставалось 37 километров. Солдаты Итальянской армии, составивлявшие костяк дивизии Дезе, привыкли совершать и не такие переходы; часы ночной прохлады были использованы для отдыха: двигаться в неизвестность через пустыню при свете луны Дезе посчитал слишком опасным. Возобновив движение на рассвете, французы надеялись после полудня достичь Даманхура, где, по словам бывшего французского консула Мегаллона, сопровождавшего Египетскую экспедицию, их ждали все блага цивилизации, которых они не обнаружили в Александрии, показавшейся им после городов Италии убогим захолустьем. Они не предполагали, что наступающий день для многих из них станет самым страшным испытанием в жизни. Это было время года, когда уровень воды в Ниле самый низкий, и все колодцы на пути французов оказались сухими. Ноги солдат вязли в горячем песке, солнце палило, пот лил с них ручьями, застилая глаза, порывы горячего ветра из пустыни затрудняли дыхание, небольшие запасы воды быстро закончились, вокруг не было ни клочка тени. Около двух часов дня 5 июля неподалеку от дороги проводники нашли илистую лужу, и страшные сцены, разыгравшиеся вокруг нее, напоминали ожившие кошмары с полотен Иеронима Босха. Люди бросались друг на друга с оружием, чтобы добраться до клочка влажной земли и слизнуть с него несколько капель мутной жижи. Несколько человек здесь сошли с ума, еще несколько застрелились, остальные открыто роптали, и лишь полное изнеможение удерживало солдат от бунта. Многие отстали. Их обезображенные трупы с отрезанными ушами, носами и головами находили на обочине дороги вышедшие днем позже солдаты дивизии Ренье. Среди солдат этой дивизии отставших было уже значительно меньше. Когда на рассвете 6 июля на горизонте показались пальмы и минареты Даманхура, дивизия Дезе была совершенно деморализована. В Даманхуре войска нашли тень и воду,- и этого было достаточно, чтобы на первое время их успокоить. На следующий день, когда к ним присоединились солдаты Ренье, они уже встречали вновь прибывших, как бывалые солдаты встречают необстрелянных новичков, и показывали им местные достопримечательности – пальмовый лес, оазис с зеленой лужайкой среди рощи акаций, могилы христианских святых на окрестных холмах. У генералов нашлись свои темы для бесед. Чем больше старших офицеров собиралось вместе, тем смелей они начинали высказывать вслух, что они думают о главнокомандующем, двинувшем через раскаленную пустыню совершенно не подготовленные к этому войска. Становилось ясно, что Бонапарту не избежать неприятного объяснения со своими генералами.
Прежде чем последовать за авангардом Дезе вглубь страны, Бонапарт должен был лично закончить в Александрии несколько безотлагательных дел. Прежде всего его тревожила судьба эскадры: нееобходимо было как можно скорей укрыть ее от нападения эскадры Нельсона на внутреннем рейде гавани Александрии под защитой береговых артиллерийских батарей. Внутренний рейд гавани Александрии отделен от внешнего островом Фарос, небольшой скалистой грядой, вытянутой параллельно берегу на расстоянии километра от него. В начале III века до нашей эры, вскоре после покорения Египта Александром Македонским, Сострат, придворный архитектор и дипломат правителя Египта Птолемея Филадельфа, построил на 14-метровой скале, образующей восточную оконечность острова, знаменитый 120-метровый маяк, считавшийся одним из семи чудес света. Нижнюю часть маяка образовывала 60-метровая четырехгранная башня из известняка, облицованного белым мрамором. Стоя на квадратном фундаменте со стороной 30 метров, несколько сужающаяся кверху, башня была украшена по углам бронзовыми изображениями тритонов, трубящих в рог. Над первой башней возвышалась вторая, 30-метровая восьмигранная башня, также украшенная бронзовыми скульптурами. На верхней башне размещался фонарь высотой 9 метров, он представлял собой круглую колоннаду, увенчанную коническим куполом. Все колоссальное сооружение венчала установленная на куполе семиметровая статуя бога Посейдона. Свет разожженного в колоннаде костра, усиленный установленными в фонаре вогнутыми зеркалами, был виден на 50 километров вокруг. Простояв более тысячи лет, маяк выдержал несколько землетрясений, пока не был частично разрушен землетрясением 796-го года. Несколько раз маяк восстанавливался, пока не рухнул окончательно в 1349-м году. Сегодня остатки маяка скрыты под развалинами форта, возведенного на его месте в 1477-м году.
Гавань Александрии изобилует мелями и подводными скалами. Турецкие лоцманы, к которым обратился Бонапарт, согласились провести на внутренний рейд Александрии только фрегаты и корветы, предупредив, что линейные корабли не смогут пройти, пока не будут полностью разгружены, а «Орьян» не пройдет в любом случае. Немедленно отослать эскадру в Тулон с частью транспортов, что было бы безопаснее всего сделать, пока Нельсон увел свою эскадру в Константинополь, нельзя было до окончания разгрузки линейных кораблей ( на них было погружено много армейского имущества и артиллерии), производить же выгрузку, оставаясь на внешнем рейде, было бы и долго и опасно. Адмирал Брюйе предложил идти в Абукирский залив и там в три дня произвести выгрузку. Согласившись с этим, Бонапарт одновременно поручил капитану Барре проверить информацию турецких лоцманов и произвести промер глубин в фарватерах гавани Александрии, а инженерам поручил немедленно начать строительство фортов на трех господствующих над портами Александрии высотах и установить в них батареи 36-фунтовых пушек и мортир.
Далее следовало позаботиться о тылах и коммуникациях на суше. Для организации снабжения армии требовалось не меньше тысячи верблюдов, кроме того, нужны были хорошие лошади, так как привезенные из Франции не выдерживали сравнения с арабскими скакунами мамлюков, а в составе армии Бонапарта было 3000 кавалеристов с седлами, но без лошадей. Между тем разжиться всем этим в Александрии не представлялось возможным, ее ресурсы оказались весьма скромными. Пришлось с помощью Кораима налаживать отношения с арабскими кочевыми племенами. Кораим немедленно разослал по окрестностям курьеров на дромадерах с приглашениями и пропусками, и уже 4 июля 30 бедуинских шейхов прибыли в главную квартиру Бонапарта. Разделив с французским генералом трапезу и приняв в качестве задатка часть столового серебра, отобранного французами у Великого магистра на Мальте, шейхи подписали договор, обязавшись воздержаться от нападений на войска и обозы на дороге из Александрии в Даманхур, представить в 48 часов 300 лошадей и 500 дромадеров и еще 1000 верблюдов с погонщиками сдать внаем.
На следующий день в расположение армии вместе с сотней верблюдов явились 12 французских пленных, захваченных на взморье в день высадки. В тот же день дивизия Дюгуа, частично «моторизованная» благодаря доставленным шейхами транспортным средствам и усиленная тремя тысячами спешенных кавалеристов с седлами, двинулась берегом моря в направлении Розетты и 6 июля овладела фортом Жюльен в устье Нила. Поручив контр-адмиралу Перре сформировать речную флотилию из 15 легких судов, подняться с ней по Нилу к Розетте и готовить отправку подкреплений и обоза далее вверх по течению реки, Бонапарт оставил генерала Клебера в Александрии выздоравливать после ранения во главе 8-тысячного гарнизона, половину которого составили моряки с транспортных судов, организованные в пехотный полк.
Покидая 7 июля Александрию, Бонапарт оставил подробную инструкцию адмиралу Брюйе. Завершив разгрузку линейных кораблей в Абукирском заливе, тот должен был укрыться на внутреннем рейде Александрии, если это окажется возможным. В противном случае он должен был идти с эскадрой в Тулон с заходом на остров Корфу, где его мог к этому времени ждать следующий приказ Бонапарта, переданный через французского представителя в Константинополе (Бонапарт не терял еще надежды на сотрудничество с Портой в борьбе с мамлюками и стоящими за их спиной англичанами; этот новый план, по-видимому, был выработан им совместно с Талейраном и Мегаллоном в те две недели, что Бонапарту пришлось провести в Париже в ожидании последствий венского инцидента. Этому должна была послужить и проявленная Бонапартом предупредительность по отношению к турецким пленным, доставленным с Мальты и отпущенным в Александрии с деньгами на дорогу домой. Однако турки в своей внешней политике руководствовались отнюдь не сентиментальными побуждениями). Прибыв в Тулон, эскадра должна была обеспечить доставку подкреплений на Мальту и в Александрию.
Наконец в 5 часов вечера 7 июля Бонапарт со своим штабом и возглавляемым Мюратом резервом в 2600 человек выступил из Александрии по дороге на Даманхур. Не останавливаясь на ночлег, он поскакал вперед с отрядом кавалерии, миновал лагерь выступившей накануне дивизии Мену (ею теперь командовал генерал Виаль), затем, уже в три часа ночи, наткнулся на биваки дивизии генерала Бона, выступившей вечером 6-го. Бивачные костры в лагере Бона погасли, и в свете луны часовые приняли кавалькаду главнокомандующего за отряд бедуинов. Поднятые по тревоге, солдаты Бона построились в каре и открыли стрельбу двумя шеренгами, которую не сразу удалось прекратить. В девять часов утра 8 июля Бонапарта довольно сухо встретил в Даманхуре генерал Дезе. Он сразу повел главнокомандующего на подготовленную им заранее встречу с представителями местных религиозных властей, на ходу жалуясь на невыносимо тяжелые условия, в которых совершала армия переход по пустыне. В помещении, напоминающем сарай, без окон и дверей, зато достаточно вместительном, их ждали старосты деревень, сборщики податей, землемеры, имамы и главные шейхи. Они угостили французского главнокомандующего и офицеров его штаба молоком и испеченными в золе галетами. За завтраком Дезе продолжил свой неутешительный рассказ о бедственном положении армии. Бонапарт к этому времени и сам уже понимал, что слишком положился на рассказы консула Мегаллона, чьи представления о природных условиях Египта основывались гланым образом на его плаваньях по Нилу. Бонапарт допустил серьезную ошибку, отправив авангард через пустыню без специального инструктажа и без достаточных запасов пресной воды. Он распорядился весь следующий день уделить отдыху, обеспечить солдат мясом и овощами, а биваки вновь прибывших дивизий расположить в достаточном отдалении друг от друга, чтобы уменьшить вероятность мятежа.
Великому Александру понадобилось дойти до Индии, прежде чем войска, в течение нескольких лет следовавшие за ним на восток, отказались идти дальше. Бонапарт никак не ожидал, что генералам его армии хватит для этого нескольких дней. Недовольство было всеобщим, даже Мюрат и Ланн после первых маршей под палящим солнцем бросили на глазах у солдат свои генеральские шляпы в песок и в отчаянии топтали их ногами. Наконец перед Бонапартом предстали «уполномоченные» бригадные генералы Мюирер и Дюма (отец будущего романиста) и попытались от имени всех старших офицеров предъявить Бонапарту что-то вроде ультиматума. Тот отказался их слушать и потребовал под угрозой немедленного расстрела вернуться к исполнению своих обязанностей. Дюма так и поступил. Мюирер, выйдя от главнокомандующего в сильном волнении, вышел за пределы французского лагеря и в ста шагах от аванпостов подвергся нападению бедуинов, пронзивших его пиками: договор, заключенный их шейхами с Бонапартом 5 июля, уже 6 июля был ими нарушен, а 7-го и официально расторгнут в Александрии через Кораима по религиозным соображениям,- в «правоверной» прокламации Бонапарта, сбившей с толку Кораима, шейхи быстро разглядели мистификацию и сочли столь непозволительное легкомыслие оскорбительным для авторитета религии. К тому же в войске Бонапарта не оказалось кавалерии; сошедшие с французских кораблей лошади вызывали смех у правоверных, - а много ли могла стоить армия без кавалерии? Никто из шейхов не верил в то, что неверные дойдут живыми до Каира. Бонапарт ценил генерала Мюирера и искренне сожалел о его гибели.
Турецкий паша Абу Бакр, номинальный правитель Египта, созвал 5 июля в Каире Диван и, объявив о высадке армии неверных, испросил совета у собравшихся лидеров феодальной знати. Когда стало известно, что у французов почти нет кавалерии и что они, тем не менее, намерены двинуться вглубь Египта по равнине, о чем Бонапарт известил пашу в собственноручном своем письме, собравшиеся не могли сдержать возгласов изумления, сменившихся вскоре ликованием перед лицом столь очевидной неискушенности французских генералов в вопросах стратегии и тактики. Наибольшим авторитетом на совете пользовались Мурад-бей и Ибрагим-бей, фактические правители страны. Они и взяли на себя верховное командование, распределив обязанности между собой. Мурад-бей должен был выступить на юг с 3 тысячами мамлюков, 2 тысячами пеших янычар и 12 тысячами крестьянского ополчения при поддержке флотилии из 60 речных судов, в том числе 25 вооруженных, и задержать продвижение французов к Каиру, пока Ибрагим-бей не соберет в окрестностях столицы достаточно большое для победы в генеральном сражении войско. «Я разрежу эти арбузы»,- презрительно пообещал один из беев, поставленный Мурад-беем во главе авангарда и, выведя из Каира шесть сотен мамлюков, поскакал с ними в сторону Даманхура, поднимая в дороге арабские племена на боьбу с неверными. Мурад-бей с мамлюками и янычарами должен был выступить на следующий день. В этот вечер Каир был украшен праздничной иллюминацией: беи заранее торжествовали победу.