И ШЕЛ ТРАМВАЙ СКВОЗЬ НЕПОГОДУ… (Проза)

И ШЕЛ ТРАМВАЙ СКВОЗЬ НЕПОГОДУ…
    
  
   Звонок прозвенел в тот самый момент, когда я, несколько помятый, небритый и опухший, сидел на своей шести метровой кухне и в литровой банке смешивал все, что у меня осталось из спиртного, после продолжительных, новогодних праздников.
   Полусухое, выдохшееся шампанское, стакан теплой водки, на два пальца горькой перцовой настойки и грамм двести шоколадного ликера неизвестного происхождения – ингредиенты этого коктейля самым необыкновенным образом не желали смешиваться, и развалились в волнистом стекле банки на разноцветные, мутноватые слои.
   Так вот, когда я в очередной раз, отчаявшись, отбросил десертную ложку и уже решил проглотить свое слоеное пойло в таком, как оно и было, полосатом виде прозвенел телефонный звонок.
   - Алло, это Владимир Бутырский?- поинтересовался низкий женский голос на противоположном конце провода.
   - Да - буркнул я, мысленно обыскивая свой пустой холодильник на предмет закуски.
   - Вас беспокоят из издательства ‘’ Молодая гвардия’’, секретарь Нарвская Мария. Мы рассмотрели подборку ваших рассказов, и нам бы хотелось с вами встретиться. Главный редактор ожидает вас сегодня в семнадцать ноль, ноль, кабинет четыреста девятый. Прошу вас не опаздывать.-
   Трубка запищала короткими, злобными гудками, а я стоял и честно говоря, не знал, как относиться к этому звонку- то ли радоваться первому потенциальному изданию, а то ли плюнуть на все, похмелиться тем, что у меня есть, занюхать рукавом и, забравшись вместе с тапочками под одеяло на своем продавленном диване попытаться уснуть.
   Я поступил мудро. Зажмурив глаза, с содроганием проглотил содержимое банки и, набросив на плечи куртку, поплелся в издательство.
   За свои сорок с небольшим, я еще ни разу не видел подобной метели, тем более в Москве. Ветер швырял в лицо не то, что пригоршни, какой там - словно целые ведра колючего, холодного снега обрушились на меня. Воздух напоминал плотный, непрозрачный белый ватман, сквозь который даже призывная буква М, возле метро, скорее угадывалась, чем виднелась.
   Пройдя не более квартала, я уже пожалел, что отправился куда – то в такую погоду, и уже было собрался вернуться обратно домой, в мою пусть и по холостяцки грязную и неухоженную, но все-таки теплую квартиру, но честное слово, куда и в какую сторону теперь двигаться, я уже не представлял.
   Капюшон куртки быстро наполнился снегом, и он, постепенно растаяв на моей шее, потек зигзагообразными холодными струйками по спине.
   - Твою мать,- закричал я, что бы придать самому себе определенную смелость и злость, и кинулся к ближайшему дому, в надежде прочитать, где, на какой улице я все – таки нахожусь.
   Но тут из – за размытого снежной белизной угла показалась странная вереница бредущих друг за другом монахов.
   - Отче наш, иже еси на небеси, да светиться имя твое, да прибудет царствие твое….-
   Услышал я сквозь завывание ветра и шорох снега и в испуге, отчаянно крестясь, метнулся в сторону, и тут же, поскользнувшись на припорошенных снегом трамвайных рельсах, упал лицом в пропахший мазутом и кошачьей мочой снег. И в этот же миг, откуда-то слева, отчаянно звеня и сверкая холодными синими электрическими брызгами, появился клепанный, словно броневик трамвай, с помятыми, темно – багровыми боками, и тускло – желтыми пятнами окон. Откатившись в сторону и с трудом поднявшись на дрожащих ногах , я с удивлением увидел прямо перед моим носом открывшуюся трамвайную дверь и почувствовал на ободранном и саднившим лице влажное вагонное тепло .
   Не смотря на непогоду, а может быть именно из-за нее, в вагоне никого не было. Ряды кресел авиационной, гнутой фанеры расположенные возле окон пропадали в неверном, мерцающем свете. Дверь за моей спиной с визгом захлопнулась, и вагон нудно дребезжа на стыках рельс всеми своими сочлениями, тронулся сквозь белую, плотную непогодь.
   Трамвай все ехал и ехал куда-то, снег на моих ботинках уже растаял, и искусственная их замша набухла и скукожилась от воды, да и брюки почти до самых колен темнели и холодили ноги.
   - Следующая остановка Первая Градская больница. Морг.- Просипело в динамиках, и гармошка дверей распахнулась. Свет в вагоне погас, и клубы снега с шуршаньем бросились в дверной проем.
   - Вот ведь блядь,- сплюнул я и вывалился в снежную круговерть.- Какой морг, зачем он мне?
   Крутые, обледенелые ступени вели в подвал, к приоткрытой, оббитой жестью дверью. Явственно пахло хлороформом и еще чем-то приторно сладким, мерзким…..
   - На опознание?- хмуро бросил патологоанатом, огромный мужик в желтом, клеенчатом фартуке, и, пропустив меня в залитое светом помещение с аркообразными потолками, скрылся за соседней дверью.
   Я подошел к длинной мраморной скамье, на которой под простыней с фиолетовыми ромбами таинственных штемпелей лежало чье-то тело. С любопытством и одновременным страхом я подошел к скамье и потянул на себя простыню.
   Как это ни странно, я почти не удивился. Более того, отчего-то я ждал нечто подобного…
   Люси лежала на холодном, мраморном, шершавом столе обнаженная и необычайно красивая. Почти такая же, как в то лето, когда я бросил ей беспощадное – Прощай - и, поднявшись с влажного песка, отряхивая прилипшие к плавкам песчинки, с показной независимостью насвистывая, направился по тропинке через редкий лесок к автобусной остановке, проклиная и это лето, и этот игрушечный Таллинн, и твою необычайную, белую красоту.
   Именно тогда, вытирая преступно выступившие слезы, я и написал первые свои стихи…
  
    - Над Прибалтикой, дождь повис,
    Очень мелкий, и очень робкий,
    И дождинки, падают вниз,
    Лишь дождинкам известной тропкой.
   И дождинки падают вниз,
   С черепиц летний жар смывая,
   Ты лелеяла свой каприз,
   А капризом я быть не желаю….
  
   Я шел, спотыкаясь о сосновые корни, торчащие из песка, а в спину мне ударило истеричное. - Если ты уйдешь, я покончу с собой…
   .-
    …………….- Пусть над ратушей, старый Том,
    В жестяную трубу играет…..
  
   -Черт, совсем забыл, как же там дальше…. Нет, не помню. Я уже ничего не помню, я не хочу ничего этого помнить…, не хочу, не хочу…..-
   Я обессилено опустился на колени перед Люси и как блаженный вновь и вновь повторял - Я не хочу, я не хочу, я ничего не хочу….
   - И правильно делаешь, что не хочешь - проскрипел внезапно появившийся патологоанатом и набросив на лицо покойной проштемпелеванную простыню, почти насильно вывел меня из морга. Дверь хлопнула, и я вновь очутился в самом центре этого ужасного бурана.
   Трамвай казалось, ждал моего появления, двери призывно распахнулись, и я, кляня себя за бесхребетность, словно приговоренный вошел в его теплое нутро.
   На этот раз, дорога заняла куда более долгое время. Я, пригревшись на фанерном кресле, успел вздремнуть, и, проснувшись с облегчением, заметил, что даже следы странного тяжелого опьянения покинули меня, и лишь слабая головная боль служила напоминанием о выпитой накануне гремучей смеси.
   - Следующая остановка улица Артиллерийская,- сообщили мне динамики, и вновь распахнутые двери гнали меня неизвестно куда
   - Ну, уж нет - закричал я и, игнорируя призывно раскрытые двери, бросился к кабине вагоновожатого, которого как ни странно в застекленной кабине не было и в помине….
   - Бред!- вскричал я - Это просто бред! Так не бывает! Так не должно быть….
    Снег, свободно залетая в распахнутые вагонные двери, постепенно выгонял остатки тепла, и я, шепотом матерясь, спустился по рубчатым ступеням.
   Прямо надо мной нависла серая глыба здания школы. Той самой средней школы, которую я закончил более двадцати лет назад и расстояние между ее стенами силикатного кирпича и тесной, захламленной однушкой в доме третьего проезда Марьиной рощи - составляло никак не меньше двух тысяч километров.
   - Бред - повторил я и потянул на себя высокую, в наплывах олифы школьную дверь.
   Мимо и сквозь меня проносились выпускники в строгих костюмах и серьезные выпускницы, впервые сменившие школьную форму на нарядные воздушные платья. Вокруг меня кипел выпускной вечер.
   - Как странно - подумалось мне - Выпускной бал и зимой? Да нет, так не бывает-
   А ноги сами собой привели меня в мужской туалет на третьем этаже, где в полумраке, на широком, изрезанном подоконнике я увидел двух целующихся. Вернее сказать, я узнал в долговязом, кудрявом подростке, любимце экзальтированной учительницы литературы и Русского языка самого себя, опьяневшего от впервые в жизни выпитого шампанского и пытавшегося поцеловать ту самую учительницу….
   - Нет, не так- то ли услышал, то ли вспомнил я ее сдавленный шепот. А она (как, как же ее звали?), расстегнув платье, жадно прижималась к моим неумелым губам твердым, возбужденным соском.
   - Что ж ты сука делаешь? – и в туалет ворвался директор школы, как говорили ее старый любовник.
   - По статье уволю, падаль! А ты кто? Как фамилия? А ну стой!-
   Но дробный топот убегающих ног эхом прогрохотал в пустом коридоре, и круто развернувшись, я так же поспешил вслед за самим собой…..
   ….Трамвай призывно светил окнами, но я сложив из пальцев самый примитивный кукиш, круто повернув за угол школы нырнул в снежные вихри.
   - Да – вытирая снег с лица? вспомнил я, презирая самого себя,
   - Ее по- моему тогда уволили за аморалку, а это по тем временам приговор….Но жениться на женщине, старшей меня лет на пятнадцать? Нет, в то время я был к такому совершенно не готов…. Совершенно…-
  
   Совершенно неожиданно, я уперся в кирпичную стену, и, подняв глаза, с трудом разобрал светящуюся табличку - ул. Палиха, дом 18 стр.3.
   - Слава Богу - прошептал я, и отчетливо услышал сзади себя обиженный, долгий звонок проезжающего мимо меня трамвая.
   - Домой, домой ,только домой! Хватит с меня этих трамвайных экскурсий.-
   ……….. – Здравствуйте. Могу я слышать секретаря издательства ’’Молодая гвардия’’- Наврскую Марину? …Как, такой нет? И никогда не было? Тогда может быть вы скажете ,что там с подборкой рассказов Бутырского Владимира?.. Да, да, пожалуйста. Я подожду….
   Как, не подходят?... Совсем?....Спасибо…..