ЖЕНЩИНА ИЗ НЕОБЫКНОВЕННЫХ. (Рассказ)

ЖЕНЩИНА ИЗ НЕОБЫКНОВЕННЫХ.
  
  
    
    Нет, все-таки я, наверное, и в самом деле идиот. Не зря же моя бывшая, год назад бросила мне в лицо это обвинение, вместе с ключами от входной двери моей квартирки, уходя к моему лучшему другу Речкалову. Что интересно, она не промахнулась ни в первом, ни во втором случае - ключи попали точно в лицо, а обвинение, прямо в душу, словно мерзкий плевок алкоголика, на лацкан дорогого смокинга, оставив ощущение чего-то гадкого и обидного до слез.
   Хотя с другой стороны, ну какой нормальный человек, в предновогодний вечер, будет бесцельно брести по заснеженному Арбату с ярко-зелеными ластами под мышкой, да еще напевая – тум баланейшен в полный голос. Все обыкновенные люди спешат отовариться марокканскими мандаринами, и огромными американскими куриными ляжками для семейного жаркого, а тут фигура, вся в снегу, кроличья шапка (ровесница фигуры), и дурацкие, зеленые, пластиковые ласты. А ведь я же знал, чувствовал, что день слишком уж хорошо начался, чтобы и также хорошо закончиться. Ведь давно уже для себя вывел правило, если что-то хорошее по утру случается, нужно срочно запираться дома на все замки, и ждать, когда же белая полоса удачи наконец-то пройдет. А сегодня….
   Рано утром, возвращаясь со своей собакой-дворнягой с обязательного променажа, в лифте нашел пятьдесят рублей, - представляете себе, одной бумажкой, и да - же не очень мокрые. Но этого было мало. Как только вошел в квартиру - телефонный звонок. Звонил сосед снизу, предложил почти новый колонковый помазок за червонец. Я как представил, сколько из него можно кистей наделать, конечно, сразу же согласился, обещал к вечеру занести. Для тех, кто не понимает, объясняю - колонковые кисточки продаются только через художественные салоны, и только если ты член союза художников, а я пока, что не член….
   Одним словом, черт меня дернул прогуляться по заснеженной Москве, да к тому же халявный полтинник карман жег, ну как не пойти. Еще издали, меня привлекли громкие крики, посиневшего на холоде промоутера, или как там их сейчас называют, честно говоря, точно и не знаю, одним словом зазывалы, наряженного в старый, заношенный костюм деда мороза, и я буравчиком просочился в самый центр заснеженной толпы. И вот тут – то, тот самый промоутер и заметил меня….- Молодой человек - сквозь прокуренный кашель закричал он,- Вам не сказано повезло, всего одна путевка в Турцию, в которую входит оплаченная дорога в оба конца, плюс недельное проживание в пятизвездочном отеле, на самом берегу моря. И за все удовольствие, всего пятьдесят рублей и маленькая толика удачливости. Он тут же, у всех на глазах достал из украшенного мишурой голубого, глубокого мешка три одинаковые, зеленые, пластиковые ласты для подводного плавания, и на одной из них написал черным маркером - ПУТЕВ, а на другой ,также крупно -КА-. Третья ласта- осталась девственно чистой. Вот видите - вновь закричал он, заглушая шум проезжающих мимо машин, хотя я стоял почти вплотную к нему, и все прекрасно слышал - Вам необходимо достать из мешка, не глядя две ласты, чтобы получилось слово ПУТЕВКА, и можете ехать хоть завтра…. Запомните, всего две ласты! Не берусь утверждать, что это было, гипноз, или мой идиотизм, но тем ни менее последние мои деньги быстро перекочевали к нему в карман, а я, утонув по самое предплечье в мешке, тянул свою первую, судьбоносную ласту. - Путев - ахнула толпа, да я и сам уже заметил черную на зеленом надпись. Руки тут же вспотели, в коленях появилась какая-то слабость, словно перед дракой, а я уже вновь сунул руку в коварный мешок. Зажмурив глаза, я вытянул вторую ласту, и тут же счастливый хохот окружающих меня милых людей, лучше всяких слов в который раз доказал мне, что судьба ко мне, не всегда уж очень благосклонна. Ласта была чистой.
   И вот теперь я, голодный, и совершенно трезвый, бреду сквозь снег по вечернему Арбату, с двумя дурацкими ластами под мышкой. Промерзший пластик, на одной из них, треснул с противным звуком, и большой, зеленый кусок ее, с гнусной надписью ЧИНА, словно обломок Царь-колокола упал в грязный, истоптанный снег.
   Из-за угла ювелирного магазина, почти сбив меня с ног ,выскочила роскошная, вся в чем-то воздушно голубом, похоже шиншилловом меху женщина, с ярко розовым пакетом в руке. Такие женщины, проходят обычно в стороне от меня. Они конечно существуют как вид , но так редко их можно увидеть в обычном гастрономе моего родного спального района, что иногда кажется, что женщины подобного типа, специально культивируются только для каких-то необыкновенных целей. И вот она, та самая, из необыкновенных, внимательно осмотрев меня с ног до головы (и особенно мои ласты), и видимо оставшись довольна осмотром, спросила низким, с легкой хрипотцой голосом - Выпить хотите?
   Реакция моя и так, довольно замедленная, тут мне полностью отказала, горло сразу же пересохло и шершавый язык, обдирая небо, заполнил собой весь рот, не позволяя выдавить из него хотя бы жалкое подобие ответа. Я молча смотрел на нее, и глупо, словно китайский болванчик кивал своей кроликовой шапкой. Молча, рассмеявшись, она поманила меня пальцем в ближайшее парадное. Также молча, почти на цыпочках, мы поднялись на третий, верхний этаж. Шорох от наших подошв, легким эхом отдавался где-то в высоте, под лепными потолками подъезда. Подойдя к широкому, мраморному подоконнику, где гвоздем было выцарапано странная, полу стертая надпись-Мадемуазель Кати - такая шлюха! – женщина расстелила на нем бумажную салфетку и начала доставать из своего розового пакета какие-то баночки, сверточки, маленькие контейнеры, сквозь стенки которых виднелись аккуратно нарезанные ветчина, колбаска, прострелянная белым жирком, сыр, в больших дырках, селедочку в кусочках, и да что там перечислять, проще сказать, чего там не было, чем пытаться определить все то изобилие, постепенно извлекаемое ею. Вершиной стола, служила бутылка водки с черной крышкой и два прозрачных, одноразовых стаканчика. Разлив водку, она обернулась ко мне и спросила - Вас, как звать, юноша? И только теперь, присмотревшись к ней, я заметил, что женщина, не настолько уж и молода, хотя в любом случае, была очень хороша собой. Честно говоря, меня уже давно ни кто юношей не называл, все - таки, почти двадцать пять, но, решив не заострять, я назвался - Сережа. – Давай те, выпьем, Сережа - предложила она, и первая приложилась к стаканчику. Почему-то на ум, сразу же пришла аналогия с Шолоховским рассказом, где русскому заключенному, Визбор, в форме лагерфюрера, предлагает выпить полный стакан водки. А тот гордо отказывается закусывать после первой, а равно второй и третей…Я выпил, но от закуски не отказался, хотя и пытался сохранять свое реноме и закусывал не спеша.
   Когда с водкой было законченно, она (я так и не узнал ее имени) вплотную подошла ко мне, и, глядя прямо в мои глаза, спросила - Сережа, а я вам нравлюсь? Ее влажное дыхание, с чуть заметным запахом спиртного, казалось, обволакивало все мое естество, проникало куда-то в глубь сознания, в самую мою душу. А в глазах ее при этом была видна такая не прикрытая боль, такая обида, что хотелось прижать ее к себе крепко-крепко и плакать, горько и безутешно.- Да, очень! Ответил я, все еще не понимая, куда она клонит.- Возьми меня, здесь, сейчас же!- она уже почти кричала, закрыв глаза. По ее лицу, пошли ярко красные пятна.- Возьми, идиот, ведь это тебя ни к чему не обязывает, возьми меня, прямо на этом полу, в этом дурацком подъезде! Крик ее перешел в громкие рыдания, и она опустилась на ступень, не щадя своей воздушной шубы. – Что вы, что вы, нет, конечно же, нет! - зашептал я. – Ведь так же нельзя, ведь вы же любите его, любите, я же чувствую, я вижу, как сильно вы его любите! – Да, люблю, люблю - рыдала она. – Но все равно, пусть знает, что я ему изменила….- Нет - повторил я уже более спокойно.- Нет, ни за что…. Я поднял с пола свою потертую кроликовую шапку, подхватил зеленые, пластиковые ласты, и все еще качая с отрицанием головой ,пошел вниз- пьяный, сытый, но все равно какой-то опустошенный, словно самом деле, только, что согрешивший с ней в этом арбатском подъезде. Но вот,что самое ужасное во всей этой нелепой истории - из подъезда я вышел в полной уверенности в своей любви к этой странной, такой незнакомой мне женщине из необыкновенных.