Комнату, выдержанную в стиле Сальвадора Дали, окутывали мягким уютным светом асимметрично размещённые помпезные люстры. Тихо шелестя, работали кондиционеры. В углу, прямо на полу, расположился музыкальный центр. Идущие от него невидимые нити паутины наполняли пространство гениальной музыкой Моцарта. Его небесный предсмертный «Реквием». По всему было видно, что хозяин этой обители — эстет и эпикуреец. Он знал толк литературе, музыке, живописи, яхтах и, конечно же, хороших женщинах. Но самой главной его слабостью были сиамские кошки. Эту любовь он унаследовал генетически: сиамские кошки — хранительницы их рода — с детства окружали его повсюду. Мужчина сделал несколько шагов назад и, слегка склонив голову набок, долго и пристально рассматривал картину в золотой оправе. Лёгкая улыбка эстета, получившего свою порцию удовольствия, заиграла на его лице. Грациозно развернувшись, он бесшумно, как кошка, прошёл к окну и лениво опустился в большое кожаное кресло. Это был миллиардер, любитель искусств и меценат Райдер.
Райдер сидел у огромного, во всю стену, окна, и перед его взором простиралась бескрайняя панорама вечного города. Прикрыв глаза, он медленно гладил кошку и благодарил небо и того, кто в очередной раз дал ему сегодня возможность насладиться этой незабываемой минутой. То были мгновения, когда он ощущал себя правителем, властелином Рима. Миллиардер снова посмотрел сквозь стеклянную стену, и взгляд его почему-то задержался на широкой площади Святого Петра. На сером фоне мостовой перемещались маленькие светлые точки: несметное количество голубей взлетало вверх и, покружившись в воздухе, вновь опускалось. Райдеру была неприятна эта картина. Он отвернулся. Справа, как раз напротив его стены-окна, он заметил старинный памятник, а на нём — огромного орла, распростершего крылья. Глядя на этот могущественный размах победителя, Райдер наполнялся силой и какой-то непонятной не то злостью, не то энергией; энергией то ли созидать, то ли крушить и уничтожать. Подобное чувство посещало его последние полгода. Он ещё не понимал всего, что с ним происходит, но уже любил эти мгновения и немного их боялся.
Где-то в передней протяжно и плавно пропел музыкальный звонок. Вошёл охранник — огромный, крепкий, спортивного сложения мужчина.
— К Вам комиссар Рено.
Райдер никак не отреагировал. Он, улыбаясь, нежно гладил кошку и шептал ей тихо:
— Неповторимая, чудесная...
Охранник продолжал стоять у двери. Райдер поднял голову и красноречивым движением тонких бровей, описывающим знак вопроса, молча попросил: повтори. Детина снова доложил:
— Комиссар Рено.
По глазам миллиардера можно было заключить, что это имя ему ровным счётом ничего не говорило. Более того, полуоткрытый рот указывал на то, что хозяин удивлён и слегка заинтригован: кто же это может быть? Ленивым элегантным жестом руки — тонкой ухоженной руки аристократа — Райдер дал понять, что готов принять посетителя. Когда же он, наигравшись со своей сиамской любимицей, наконец, поднял глаза, то скорее случайно увидел стоящего в проёме полукруглой арки стройного подтянутого мужчину с безусловно эстетическим лоском. Ничего не было удивительного в том, что Райдер не узнал Рено. Всё же это не помешало ему с должным гостеприимством принять посетителя. Райдер указал на мягкое кожаное кресло напротив. Рено сел. Хозяин внимательно осмотрел гостя, и было видно, что он тщетно пытался вспомнить обстоятельства их знакомства. Наконец, он с сожалением развёл руками:
— Прошу прощения, не припоминаю... Мы имели честь быть знакомы?
— Имели…
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…По всему видно, что лидер блошиной стаи выбрал это место не случайно. Во-первых, совсем рядом в горячем теле Инги работает сердце и разгоняет кровь по всему телу старушки. Во-вторых, левая лапа и живот защищают лидера-самца от всех напастей, в том числе и от холода. Остальные соплеменники довольствуются спиной или хвостом. Последнее – самое опасное, смерти подобное местожительство, ведь часто солдатский сапог убивает, в лучшем случае калечит блошиную жизнь, наступая на вечно вывалившийся из будки хвост Инги. Но лидеру-самцу это не грозит. Он живёт себе припеваючи, как сверчок за печкой.
Жизнь старой Инги после того, как её перестали использовать для службы людям в погонах, превратилась в сущий ад. И всё бы ничего, да только эти страшные насекомые съедали дряхлое собачье тело. Порой Инга не могла сутками уснуть. Она выгрызала маленькие блошиные тела своими наполовину тупыми клыками. Безрезультатно! Блохи размножались, и с каждым днём их возрастающая стая терзала немощную суку. Особенно донимал её вот уже несколько месяцев самец-лидер, поселившийся в труднодоступном для собачьих зубов месте. Он загрызал её живот, лапы, впивался в кожу. И сколько она не охотилась за вредителем, поймать его была не в силах.
Потихоньку они свыклись с такой жизнью и, пожалуй, вполне мирно сосуществовали. Тело Инги часами, днями, неделями так изнывало от боли, что полностью адаптировалось. Боль от блошиных укусов стала неотъемлемой частью её повседневной жизни. Даже необходимой для ощущения полноты жизни всякий раз, когда она просыпалась в этой зоне, где-то в средней полосе России. И если бы вдруг боль ушла, Инга почувствовала бы зияющую пустоту, будто бы у неё отняли что-то очень важное, сопровождавшее её с самого детства.
Блохи тоже привязались к своей хозяйке. Им нравилась её длинная тёплая чёрная шерсть, всё такая же густая, несмотря на старость. Но самое главное – они обожали её кровь, которую пили по три раза в день: утром, днём, после обеда, и вечером, пред сном. Такой вкусной крови не было ни у одной собаки во всей зоне номер семь. И поэтому все, кто мог, пытались перебраться поближе к деликатесам блошиного мира. Порой тело Инги кишело блохами. Она скулила, обессиленная от борьбы. Двуногие существа в тяжёлых сапогах недоумевали, отчего эти мерзкие насекомые ютились в старом теле. Да откуда же им, людям, знать и проникать во все таинства природы! Вот если бы человек хоть на миг мог вжиться в их образ, войти в их тело, познать их душу... Говорят, был такой случай, но это уже совсем другая история.
Константин Нагорный.