Сожженные небеса (Проза)

            
Зима наступила как-то особенно быстро: в один день ударили морозы, намело снега и последняя зелень, которая еще темнела на земле и деревьях, скрылась под снежным саваном, умерла до весны.
Морозный узор, словно кто-то из хулиганства расцарапал оконное стекло чем-то острым, исчертил нервными линиями, скрывал улицу, и весь замерзающий мир казался далеким и нереальным из освещенных комнат здания.
Здесь тоже было холодно, из окон дуло, и юркие сквозняки разлетались по всему зданию, мели по полу, закрадывались под свитера, так и норовили дать почувствовать, как они, бедные одиночки, простужены в позднем ноябре.
В больших неуютных залах библиотеки оставалось уже немного посетителей, всем хотелось поскорее уйти и лишь самые стойкие снова и снова возвращали усталые взгляды к страницам старых тяжелых томов.
Девушка за столом консультанта никого не интересовала, некому было заметить, что она тоже устала и замерзает от сквозняков, как не было никому дела до того, что она уже дочитала свою книгу, но не могла пойти взять другую - слишком заметно - и поэтому так и сидела  с ней, раскрытой на последней странице, где значилось: «Подсекальников прав: жить не стоит», - и смотрела в окно.
Скоро закончиться и этот день, и ей нужно будет возвращаться  в Останкинскую «хрущевку», среди всеобщей дремоты и холода промерзших улиц. В метро никто не уступит места, потому что теперь это не принято, но в автобусе, пустеющем по дороге к ее остановке, она непременно займет место около окна, и  ледяная пленка на стекле  не будет таять под ее  замерзшими  пальцами.
В темноте квартиры ее тоже никто не ждал, но она была этому рада, потому что меньше всего ей хотелось разговаривать. Она разделась и пошла в ванну, чтобы хоть как-то согреться. Ей казалось, что за этот день она промерзла изнутри,  о том же, что за целый день она ничего не ела, она просто не вспомнила.
За стеной  веселились соседи: завтра у них был выходной и они танцевали, топая и беспрестанно роняя друг друга, и слушали шумливые популярные песни, от которых можно было сойти с ума.
Она погасила свет, включила   плеер погромче и закрыла глаза: лицо на стенном плакате, видное в свете отблесков далеких рекламных огней, медленно растворялось, умиротворяя тревоги дня; день кончился, дальше была блаженная темнота бессмысленного сна, от которого утром останется только усталость и привычная головная боль.
Часов около трех в квартире раздался телефонный звонок. Она долго не брала трубку, потом все-таки протянула руку:
- Привет! - сказал  знакомый и пьяный голос, - У нас в  Портовом трюме водки по колено…Только что-то не весело… Как думаешь, рок-н-ролл жив или Б.Г. прав? Чего делать-то?
- Не всплывать …- промычала она в трубку и швырнула ее на рычаг.
Мишка не обидется, к тому же он пьян, да и Андрей, конечно, рядом - всплывут не скоро. Утонуть бы, как они, да  вот проклятая натура не выносит алкоголя. Они там поминают рок-н-ролл, а у нее сейчас другие демоны…
                                                  

Визгливый будильник провозгласил наступление утра, но Кира еще долго не вставала и не открывала глаза. Голова болела, словно после хорошей гулянки, и от одной мысли, что нужно вставать и собираться на работу, ее тошнило.  
Она все-таки заставила себя открыть глаза: блеклый знак, начертанный над занавеской рукой серого утра, напомнил, впереди долгий день, в котором она опять будет задыхаться, но который ей неизменно надо прожить. Зачем? – спросила она себя. Не легче ли просто покончить с этими безрадостными одинаковыми днями, разом прекратить отвратительную необходимость вставать по утрам, есть и идти на работу, которую она ненавидит так же сильно, как кислый сублимированный кофе на завтрак. Зачем ей этот день, хмурый и неприветливый, как ее настроение?
Она покосилась на стену, где висел плакат: угрюмое мужское лицо не давало ответа, оно, казалось, тоже не радовалось наступившему дню, но Кира знала наверняка, что это не так, что в реальной жизни человек с ее плаката, в металле и коже, был проще, лучше, веселее нее. На фотографии был образ, в жизни -  человек, со своими семейными проблемами, покоем и всяким отсутствием бунта, который так мучил ее, Киру, далекий и чужой был этот человек, и от этого жить хотелось еще меньше.
Она посмотрела на часы – опаздывает - и  встала.
Пока Кира совершала ежедневным ритуал – качала пресс не менее  65 раз, ванная наполнилась паром, и войти туда было не так холодно.
Как она ненавидит этот отвратительный холод по утрам, который будет преследовать ее весь день, не отпуская ни на минуту!
По дороге на работу она куталась в длинный шерстяной шарф, пряча в него подбородок, и прохожие смотрели на нее с некоторым удивлением: на улице было всего-то около нуля. Холод был у нее внутри, и, шагая по ступеням крыльца, быстро и стремительно, вверх и в глубину огромного здания, она подумала, что сама похожа сейчас на сквозняк, сорвавшийся и несущийся куда-то без цели, который никого не может ни согреть, ни обрадовать, ни согреться самому.
Она с удивлением заметила, что по всему городу уже расставлены елки, украшены витрины в магазинах, значит, скоро наступит Новый год. Иногда она забывала, что время движется так быстро и что вообще движется, и не умела разделить свои сутки, проживая неделями один и тот же день. Время как-то не было ей нужно, и она его не замечала, отсчитывая его своим особым образом – по событиям, встречам. Никто не напоминал ей о времени, и она знала, что когда звонит Мишка, прошло не более недели с их последней встречи, потому что он никогда не пропадал дольше; когда ей говорили, что выходить на работу не нужно в течение нескольких дней, она знала, что пришел май и пора ехать в Питер, надолго, как она ездила только весной или летом. А там, в другом измерении, в призрачном городе Петербурге, время снова сливалось,  дни текли единым бурным потоком, и некогда было оглядываться назад.
Наряженная Москва готовилась к праздникам: все вокруг блистало сотнями разноцветных гирлянд, и лица людей улыбались, глядя на это по-детски наивное великолепие.
Сегодня после работы Кира не пойдет домой. Она долго будет сидеть в ближайшей кофейне и наблюдать за этими странными изменившимися предпраздничными лицами людей, стараясь отыскать и в своей душе праздник. Его там не было, и ей казалось, что там  нет вообще ничего, как на бесплодной выжженной солнцем земле.
Под непротопленными сводами библиотеки, как в склепе, где ей предстоит быть похороненной, Кира провела весь день, потом собралась и отправилась в кофейню неподалеку.
Субботним вечером всюду было людно, но ее столик никто не занял: посетители приходили компаниями или парами, и им хотелось сидеть одним. Она медленно потягивала кофе и смотрела на людей, веселых, расслабленных после трудовой недели. Где же затерялось ее веселье? Почему среди них она чувствует себя такой чужой? Ей снова холодно, неуютно, хочется просто убежать, и она поднялась, не допив кофе.
        -Уже уходишь? - молодой человек, подошедший к столику, смутно напомнил ей кого-то.
- Не узнаешь? Малахов, Илья, мы работали вместе.
- Да, - кивнула Кира, - я помню.
- Давно тебя не видел, как живешь?
- Неплохо, а ты?
- Отлично, получил повышение, занял твое место.
- Поздравляю, неплохая зарплата…
- Да, есть на что кофе попить…Ты так неожиданно ушла, удивила всех…Зачем, куда?
- Просто так, Илья, надоело.
Он смотрел на нее с нескрываемым изумлением. Изящно одетый, пахнущий дорогим парфюмом, Малахов  не мог понять, как могла надоесть работа, о  которой он мечтал еще в колледже. Ненакрашенная  и неухоженная Кира, с растрепанными волосами и в растянутом свитере казалась ему умалишенной, а не той строгой и неприветливой всегда собранной девушкой, о которой он не знал ничего и которой втайне завидовал.
- Ты нашла что-то лучшее? – спросил он нерешительно, оглядывая ее видавший виды свитер.
- Нет, я работаю консультантом в библиотеке, - ответила она и увидела, как  лицо собеседника искривилось в сдержанной вежливой гримасе.
- Консультантом, - повторил он, - в библиотеке? А-а-а, ну, понятно…Рад был повидаться, может, еще увидимся…
- Врядли, -  резко ответила Кира и пошла к двери.
Малахов посмотрел ей вслед и быстро вернулся к своему столику, решив, что она ненормальная, но тут же выкинув ее из головы до понедельника, когда он расскажет всему отделу о том, как она ужасно выглядит, как она агрессивна и что, скорее всего, она стала наркоманкой, о чем говорят ее темные тени под глазами и мертвенная бледность.
Кира знала все это, он был не первым человеком из прошлой жизни, который вешал на нее клеймо неудачницы и ненормальной, но теперь ей не было до этого никакого дела, и он пошла по кишащей людьми улице к Арбату, чтобы провести оставшийся вечер в маленькой и уютной «Кружке».

♣            ♥               ♣              ♥              ♣

Своим нутром на здешних не похожий,
И потому покоя не дано…
Лермонтов М.Ю.

В «Кружке» тоже было людно, свободного столика вовсе не найти, и Кира примостилась у стойки, сидя в пол-оборота к окну, за которым был чистый от снега Арбат и играли музыканты-любители, вокруг которых собралась потертая металлическая толпа.
Кира не слышала, что они играют, но была уверена, что плохо настроенная гитара дребезжит, изображая ДДТ или «Кино». Ей не хотелось их послушать, она была зла и сгоряча заказала себе пиво. После нескольких глотков  почувствовала тошноту и попросила текилы, но и она ей не помогла. С непривычки проглотить обжигающую жидкость разом было непросто, и ей потребовалось усилие. Выпив, тут же заказала вторую, но повторить не смогла. Вокруг до нее никому не было дела, и она могла просто сидеть со своей текилой, думая о своем.
Видела бы ее сейчас, скажем, подруга Ирина. Та умела пить спиртное, не чета Кире. Она бы сейчас закричала, что это Кира делает со своей жизнью, неужели решила спиться? Нет, тем более, что это весьма затруднительно, потому что Киры не хватает даже на две рюмки текилы. Опьянение было ей противно, и так ведь в голове полная муть. Человеку с плаката это тоже не понравилось бы, да какое ей до того дело? Сам, между прочим, пил в молодости немало, а теперь вот за здоровый образ жизни выступает, ну-ну. А она возмет сейчас и напьется, а может и стрезву, ляжет в снег и замерзнет, и никогда не узнает человек с плаката, что она была, что она дышала, что ее больше нет и не будет никогда. Вечность - это для других, какой в ней прок  Кире; ее этот мир не устраивает, но он все-таки получше, чем призрачные мечты. С тех пор, как Кира вдруг потеряла веру в них, у нее началась совсем другая жизнь…
В той, прошлой жизни, осталась работа в престижной компании, строгий костюм, непререкаемый график, сковавший цепями всю ее жизнь за определенное количество денежных знаков в месяц. Там у нее был карьерный рост, там она была шестеренкой в ряду шестеренок, за счет которых крутилась большая машина для чьего-то чужого блага. Поначалу ей даже нравилась двойная жизнь, которую ей приходилось вести: утром - деловой костюм, вечером – неизменная кожа. Мишины приколы и предсказания, что ей  скоро надоест. Так и случилось: однажды вечером, в клубе, человек с плаката пел новую песню, песню о ней, сам того не зная, изменив ее жизнь. Он всегда был самый важный и недоступный, он никогда не был рядом, но она никогда не была без него, и вдруг эта песня, эти «Мечты». А в ней она, Кира, не лирическая -  реальная, с притворным смирением к работе, лживым костюмом, чуждым успехом, совсем другими желаниями и надеждами, совсем с другими мечтами. Не собранная и надежная, всегда готовая к любой неожиданности, неотрывающаяся от компьютера и мыслящая в рамках возможностей программы  XL Кира Соболева, а измученная противоречиями и нерешенными вопросами девушка, которая чувствовала себя потерянной в этом чужеродном мире экономического успеха и никак не могла найти твердого пути.
Киру очень давно мучило одиночество, сколько она себя помнила. Пусть рядом были близкие люди, она все равно не находила покоя и успокоения, холодно и темно было ей в мире.
Когда-то очень давно в жизни Киры, тогда еще подростка, появился человек, сумевший дать ей силы для того, чтобы в этой жизни бороться, а не плыть по течению, человек, лицо которого смотрело с плаката на ее стене. С тех пор прошло много лет, повзрослевшая Кира выучилась, прочла немало книг, окунулась в водоворот большой жизни и большого бизнеса и вдруг, в один миг, поняла, что цель не оправдывает средства и еще, что ей не нужна вся эта суета, скрывающая бессмыслицу и грязь.
Ее уход из конторы стал настоящим событием: еще бы, молодой перспективный сотрудник, и вдруг – отказ, остановка. Почему?
Если бы она стала это кому-нибудь объяснять, ее сочли бы умалишенной, хотя в глазах бывших сослуживцев именно такой она и была.
Что ж, со временем ей стало на это наплевать. Она так никому ничего и не объяснила: наверное, многие сочли бы ее неудачницей, но ее успехи были так очевидны, что окружающие подумали, что она просто сошла с ума. Нет, Кира была из тех цельных натур, которые не приемлют ложь, и лгать себе она больше не могла. Те стереотипы, в которых она, хорошая дочь, была воспитана, оказались папиросной бумагой, разлагающейся от влаги. Попробовав и устояв на ногах в мире успеха, она поняла, что может это, но совершенно не хочет, бросила все и ушла, вникуда, незачем, а просто позволила себе роскошь-быть свободной. Она не стала от этого счастливее, потому что свобода- это только свобода. У нее значительно прибывилось бытовых проблем, но на них она привыкла не обращать внимания. Внутреннее ощущение бессмысленности собственной жизни только усилилось, ведь она по-прежнему занималась нелюбимым делом, но все же так было лучше, чем раньше.
Ей было страшно в первый раз осознать, что уют, к которому все тяготеют-не для нее, что жизнь не то чтобы не так сложилась, а как – то совсем не сложилась напоминала резинку, которую кто-то тянул. Всему есть предел, и  бессмыслице тоже. Она ждала своего. Холодным декабрьским вечером Кира поняла, что ей больше не хочется искать смысла: исхода нет.
Размышляя над своей неустроенностью, Кира давно объясняла ее тем, что родилась не в свое время: здесь не было бурь и революций, здесь был бред, пошлость и пустота. Что ж, такая она, героиня этого времени, в котором ей нет места. Каждое явление действительности словно бы проверяло ее на прочность: аляповатые неоновые рекламы - выдержит ли вкус, обезумевшие в погоне за достатком люди - хватит ли сил уцелеть, мир вокруг, перевернутый, чужой, непонятный, - сумеет ли сохранить себя. А зачем, если ничего не изменить? Зачем внутри беспокойно горело и билось что-то? Не лучше ли просто остановиться? Жизнь походила на бесконечное путешествие по кругам ада, только света и надежды не было вдалеке. Она никогда не обманывала себя и потому призналась, что не хочет так жить.
Текила стояла перед нею на стойке и вызывала отвращение. Пить она не хотела, не любила муть в голове, но решила, что так будет лучше, может сегодня она снова уснет без снов.
- Вы, кажется, решили напиться? – бармен склонился к самому ее лицу, чтобы она могла слышать его за шумом. – У вас что-нибудь случилось?
- Нет.
- Тогда бросьте это занятие, а то завтра жить не захочется.
- Я и сейчас не хочу…
- Это вы зря, не идет вам этот декаданс.
- Что вы понимаете в декадансе? Вся ваша публика балансирует на грани кича и пошлости.
- Зато они веселятся, а вы напиваетесь…
- Я не напиваюсь, я пытаюсь напиться, а меня тошнит…- она поднялась и поплелась к туалету, чувствуя неподдельную тошноту, и по дороге подумала, что позволила себе плохо разговаривать с чужим человеком, который в ее состоянии совсем не виноват.
Ее рвало. Давало знать то, что за сегодняшний день она ничего не съела, только  выпила кофе утром да текилу сейчас.
Она умылась холодной водой и посмотрела на себя в зеркало: бледное лицо, темные круги под глазами, белые, как будто испачканы мелом, губы.
- На голодный желудок, небось, - спросил бармен. Туалет был общий, и Кира не заметила, как он вошел.
- Да, - медленно проговорила она.
- Пойдемте, я вас чаем напою.
- Не хочу.
- А надо, не спорьте, я лучше знаю, у меня медицинское образование.
- Чего ж тогда тут работаете? – спрашивала она, шагая за ним в подсобку.
- Платят лучше, чем на скорой помощи, вот и работаю тут в перерывах между дежурствами.
Кира села на предложенный стул и взяла чашку с ароматным черным чаем.
- Пейте, а я пойду в зал.
И Кира стала пить, сжимая кружку обеими руками, потому что они у нее дрожали и не слушались. Он вернулся через полчаса, взглянуть, как она. Кира крутила в руках сигарету, но не решалась здесь закурить.
- Спасибо за чай, - сказала она и поднялась.
- Вы уже уходите?
- Да, пожалуй, пора.
- Мой вам совет, займитесь здоровьем. У вас наверное с гемоглобином проблемы, и курить стоит бросить.
- Я недавно начала…-ответила Кира, и бармен посмотрел на нее с еще большим изумлением.
- Зачем?
- Мне сегодня уже задавали вопрос «зачем», думаете, все делается с какой-то целью? – не дожидаясь ответа,  она добавила:
- Нет, по-моему, в большинстве случаев, все делается не для чего-то, а почему-то…- она прошла мимо него и оглянулась:
- И не считайте меня умалишенной, мне это надоело. Я, конечно, ненормальная, но с головой у меня все в порядке.
Сказав это, она пошла к выходу, а оттуда по Арбату, позднему и людному, до станции метро. У восточного  ресторана танцевали, и она остановилась. Мелодию она помнила из детства, она звучала в замечательном фильме «Мерри Поппинс, до свидания!», лиричная и странноватая для арбатской публики. Кира остановилась и хотела закурить сигарету, которую до сих пор держала в ладони. Но зажигалка, как допотопное огниво, выжигала лишь искры вместо пламени. Она промучилась бы еще долго, руки у нее замерзли и дрожали, и она никак не могла прикурить. Ей кто-то помог, но она не повернулась, даже не сказала спасибо. Подняв воротник, она стояла и слушала гитару, тихо нашептывая слова.
-Может,  попробуете? – предложил голос справа, принадлежащий, как видно, тому, кто только что дал ей прикурить, и следом за ним перед ее лицом оказался микрофон.
Аппаратура свистела и дребезжала, но гитара все равно звучала достойно, чего врядли можно было ожидать от голоса. Человек, протянувший ей микрофон, держал бас-гитару и сказал что-то другому  гитаристу, который уже перестал играть. И тот заиграл снова, а Кира с удивлением обнаружила себя перед железной треногой. Один вопрос не давал ей покоя: « Что я, пьяная что ли?» – спрашивала она себя, но в голове хоть  и было тяжело, было ясно. Она  посмотрела на толпу: никто ее не видел, казалось, каждый был занят кем-то другим или собой. И, к собственному удивлению, она закрыла глаза и запела,  на холодной улице  в свете желтых вечерних фонарей «Ветер перемен».
Ей казалось, что она стоит тут совершенно  одна, как рассказывал ей Миша, такое  это и было ощущение, когда становилось неважно все вокруг: в темноте ты просто поешь, и все твои чувства выходят в звуке твоего голоса.
Кто-то даже поаплодировал ей, но, закончив, Кира выбралась из толпы и пошла к метро. Гитарист, кажется, догнал ее и что-то сказал, но она не слушала его, она уже засыпала, уходила в знакомое забытье.
Добравшись до дома, она легла в постель, не расстилая ее и только наполовину скинув одежду. Прежде, чем она совсем уснула,  ей еще успела прийти в голову мысль, что она делает что-то совсем не так и не то, но виниться и каяться она не могла и не хотела. Жизнь была сознательно пущена под откос усталой от бессмыслицы и неприкаянности душой, и она больше не хотела знать слово НЕЛЬЗЯ, и она стирала границы и жгла небеса.
А Город за ее темными окнами жил ночной нетрезвой жизнью столицы, жил и собирался жить еще очень долго, лелея надежду на вечность. Девушке в  непротопленной съемной квартире вечность была не нужна.  Но они существовали рядом, Город и девушка, которая в нем родилась. У них обоих не было никого равнодушнее и ближе друг друга, нужнее и мучительнее, нежнее и жестче. И назавтра у них обоих гудела голова.

♣              ♥           ♣          ♥          ♣

Жажда была невыносимой, губы  не разомкнуть, голова, словно налитая свинцом, лежала на смятой подушке и мысль в ней была только одна: это ад, доброе утро. Как люди пьют, Кира так, вероятно, и не узнает никогда, потому что на такие пытки снова она не согласиться. Нужно сегодня придумать что-нибудь еще. Какой цинизм!
Кира с большим трудом сползла с кровати и заметила, что спала, почти не раздеваясь. Ужасно, конечно, но какое это, в сущности,  имеет значение. Сейчас она встанет, примет душ и позвонит маме. Нет, сегодня она к ней не поедет, не надо, чтобы ее видели в таком виде. Не хочется растраивать маму и придумывать, что плохо себя чувствуешь. Что это ей вчера там посоветовали? Обратить внимание на гемоглобин? Бросить курить? К черту!
Она поднялась и поплелась в ванную, но по дороге суровое лицо человека на плакате остановило ее, оно глядело словно с укором и осуждением.
- Что это вы на меня так смотрите, - спросила Кира у мнимого собеседника, - Сами- то  тоже не отказывались раньше. Это теперь за здоровый образ жизни. Нечего пить минералку, когда почки отказали…это будет про меня…- она усмехнулась собственной шутке и снова посмотрела на напряженное выражение его лица. - Что это вы хмуритесь? Не нравлюсь? И себе не нравлюсь…Только вот вам ведь все равно… Детей своих лучше учите хорошим манерам,  обоих, чтобы не огорчали папу… Господи, какая чушь… Ну что я говорю…Я уже с вами разговариваю…И эти ваши дети…
Сама того не ожидая, она всхлипнула и зарыдала, прислонившись лбом к плакату, словно он мог обнять ее за плечи и утешить.
Между тем телефон уже не одну минуту надрывался, чтобы привлечь ее внимание. Она с трудом оторвалась от стены и взяла трубку, сделав над собой колоссальное усилие, чтобы появился хоть какой – то звук:
- Да? Да, мам, это я. Нет, просто очень болит горло. Да, наверное, простудилась. Сегодня не поеду, езжайте без меня, я полежу да и дел  много…Да, удачи, целую.
Успев налить себе глоток кипяченой воды, она снова взяла трубку. На этот раз это была Ирина, звонила, чтобы напомнить, что они договорились сегодня встретиться. Кира не забыла, ей просто очень не хотелось никуда идти. Что ж, договорились так договорились. Она пошла умываться, не глядя на себя в зеркало.

Встречались на Проспекте Мира, в итальянском ресторанчике торгового центра  «Олимпик Плаза». Они со школьных лет ходили туда перед Новым годом, но сегодня знакомое место и запах еды вызвали у Киры тошноту.
Она не накрасилась, перевязала высокий лоб банданой, чтобы неуложенные волосы не лезли в глаза, надела серый свитер с растянутыми рукавами и, поглядев на себя в зеркало, усмехнулась: Ира решит, что у нее тяжелая депрессия. Она подумала даже переодеться, но было лень, и она так и пришла на встречу.  Увидев ее, Ира поначалу ничего не сказала, только пристально посмотрела на нее и ее пустую тарелку.
- Ты не голодна?
- Нет, абсолютно не хочу есть.
- Мне кажется, ты похудела.
- Тебе так только кажется…
- Ты хорошо себя чувствуешь?
- Ира, только не надо меня анализировать…
- А не мешало бы, выглядишь ужасно. У тебя сезонная депрессия, все признаки налицо: отсутствие аппетита, усталость и безрадостность в глазах, наверное, спишь плохо, похудела, точнее высохла, как сухарь, и почернела, как будто у тебя большое горе…Кира, что случилось?
Кира медленно затянулась сигаретой и отвернулась к окну. Была уже середина дня, по-зимнему рано темнело на улицах, и за окном, в вечереющем воздыхе, светилась подсвеченная со всех сторон церковь Св. Николая. Она давно не была в церкви: смутно было на душе, но она не чувствовал себя в праве туда зайти.
Подруга напряженно наблюдала за ней:
- Сколько знаю тебя, Кира, - сказала она, - ты всегда была самой сложной, самой умной из нас. Гораздо умнее меня, сильнее, резче. Я всегда знала, что если мне понадобиться помощь, ты вытащишь меня даже с того света, а вот тебе я помочь не могу…Я смотрю на тебя и знаю, что плохо тебе, а назвать это не могу…
- Наверное, ты права, живу слишком сложно, но по - другому не могу, пробовала.
- Меня беспокоит твое здоровье, ты очень бледная…
Кира загасила сигарету:
- Давай-ка лучше о тебе поговорим.
- Что обо мне говорить? Со мной-то все впорядке, работа ладится…
- Сережа как?
- Хорошо, он,  кстати, хотел поговорить с тобой, не поможешь ли с рекламой. У него менеджер новый, молодой парень, совершенно не справляется.
- Конечно, помогу.
- Кира, он собирается предложить тебе место зав. отделом маркетинга, ты согласишься? Деньги там приличные…Ну, конечно, не такие, как на твоей прошлой работе, но все-таки…
- Нет, Ира, я не соглашусь.
- Почему?
- Как ты думаешь, стоит менять ненавистную высокооплачиваемую работу на менее высокооплачиваемую, но такую же ненавистную?
- Нет, конечно, но лучше иметь высокооплачиваемую и ненавистную, чем ненавистную, но мало оплачиваемую, согласна?
- Согласна, если речь идет о ком-то другом, но не обо мне. Моя отвратительная нынешняя работа позволяет мне ни от кого не зависеть ни в чем. А деньги…Видишь ли, Ира, я, наверное, не смогу тебе этого объяснить, но я просто поняла, что живем мы только один раз, и наш достаток- вещь очень относительная. Я могу заработать деньги, но мне не понравились способы зарабатывания денег, и я ушла. Каждый это сам для себя решает…
Ирина задумалась:
- Ты всегда сама все решаешь, но кто сказал, что это правильно?
- Я решаю для себя; если ошибаюсь - плохо от этого  только мне.
- Кира, но есть же люди, которые за тебя волнуются и ради которых мы должны…
- Да, Ира, есть, поэтому нет свободы…
- Свободы?
- Мы всегда зависим от других людей, близких или чужих, играем роли и, по сути, не бываем собой.
- Тебе хотелось бы быть одной?
- Нет, не хотелось бы, но …мы так редко бываем честными, даже в разговорах…Не будем об этом…Где ты думаешь отмечать Новый год?
Ирина, казалась, была рада сменить тему разговора, иногда разговоры с Кирой ее пугали, вот как сейчас, и она живо ответила:
- Хотим пойти куда-нибудь, думали, что ты с нами.
- Нет, врядли, мы с Мишкой и Андреем думали вместе. Они работают, попросили помочь…
- В Питер, зимой? Это только ты можешь! Да еще с этими забулдыгами…
Ирина недолюбливала ребят, Андрея называла не иначе как « этот », а Мишу – « тот, с мартини ».
В этот момент у Киры зазвонил телефон, и по разговору она поняла, что это Миша, легок на помине.
- Да, - только сказала Кира, - я помню,  приеду.
Она посмотрела на Ирину, та пожала плечами.
- Они бездомные!
- Да, - усмехнулась Кира, - бездомные.
- Ни места нет, ни работы приличной, потому что нигде их никто не держит, этих горе - музыкантов.   Каждое утро больная голова, вечно потертые кожаные штаны, неизменный мартини или пиво, и музыка, точнее грохот, который они разбавляют иногда руганью, иногда поэзией, и называют это панк – роком или что они там играют… Что это, нормально?
- Ты обыватель, - улыбалась Кира.
- Да, воинствующий, что еще хуже по твоему мнению. Ты это уже говорила мне как-то, но я тебе повторю, что считаю их неудачниками и забулдыгами.
- Так ведь и я такая же…
- И это грустно! – безапелляционно заявила Ирина и сама испугалась собственной горячности.
- Спасибо, - искренне улыбнулась Кира и поднялась. – Мне пора, нужно еще собраться. С наступающим!
Она пошла по проходу, а Ирина в недоумении смотрела ей вслед.   Сколько они знакомы, а она все-таки не знает Киры. Не знает даже, беспокоиться за нее или завидовать и восхищаться ею.

♣             ♥            ♣             ♥             ♣

Перрон мгновенно наполнился людьми с прибывшего поезда, и отличить в толпе знакомое лицо было непросто.  Миша и Андрей беспокойно оглядывались по сторонам в поисках Киры. Она все никак не появлялась, а на них уже обращали внимание; приехав заранее, они изрядно раздражали охрану: высоченный, на голову выше всех прохожих, Миша в потертой косухе с железками, и широкоплечий, с несметным количеством серебряных колечек в ухе, Андрей, оба уже изрядно замерзшие и слишком заметные.
Наконец, показалась Кира. Она куталась в шарф, но, увидев ребят, оставила его,  бросилась в распахнутые Мишины объятья  и поняла, что страшно соскучилась. Он подхватил ее и покружил, люди со стороны, должно быть, подумали, что они любовники. Оба поняли это и засмеялись. Они действительно нашли друг друга, питерский музыкант и московская …, оба с плохой работой, неустроенной жизнью, оба с могучим и неудержимым бунтом в душе, бездомные и неуправляемые, понимающие друг друга с полуслова, настоящие друзья.
Андрей осиротело стоял позади, держа сумку Киры, когда она оглянулась на него и сказала:
- Привет, - он улыбнулся в ответ, стараясь не задержать не ней взгляд дольше положенного, будто ему было неловко или он боялся, что она неправильно его поймет. Он тоже очень соскучился, но ему бросилась в глаза ее нездоровая бледность. Спросить ее об этом он, конечно, не решился. И поэтому молча пошел за ними ловить машину.
Миша с Андреем дружили давно, еще со времени учебы в техникуме. Оба серьезно увлекались музыкой, бредили роком и мечтали посвятить этому делу всю жизнь, оба получали выговоры от администрации за несоответствующий внешний вид, нарушали все возможные нормы поведения и не раз ночевали в милиции. Окончив техникум, жить тоже стали вместе, сначала на съемных квартирах, где их долго не держали как  регулярных нарушителей спокойствия,  потом   переселились в двухкомнатную квартиру бабушки Андрея, полученную по наследству. Жить вместе было и веселее, и проще для  репетиций.
Квартира была недалеко от центра, на Нарвской, в старой неуютной подворотне из таких же двух -трехэтажных построек позапрошлого века. При советской власти ее хозяев что называется «уплотнили», и из восьми комнат второго этажа сделали коммуналку. Потом снова перестроили и сделали самостоятельные квартиры, вот тогда-то и приехала сюда покойная бабушка Андрея. Квартира сразу была определена единственному внуку, но он предпочитал бабушку не травмировать своими друзьями и  увлечениями и несколько лет перебивался съемным жильем.
Теперь, уже больше года, они с Мишкой жили здесь постоянно, но Кира еще не успела тут побывать. На ремонт не было денег, мебель в квартире тоже  осталась  старая, но в каждом уголке замечалось, что здесь живут музыканты – по  гитарам, клочкам бумаги с очередной песней и портативной  студии, составлявшей  гордость ребят (на нее работали около двух лет, хватаясь за все подряд).
В комнатах, когда Кира в них оказалась, наблюдалось то странное состояние, которое возникает в чисто мужском жилище, когда в нем проведена тщательная уборка, теми же мужскими руками. Кира улыбнулась: нигде не было ни пылинки, но все вещи находились в том же неупорядоченном хаосе, что и до того, как с них стерли пыль. Стопки бумаг, собранных по всей квартире, теперь громоздились на столе в комнате, батарея пивных бутылок выстроилась в коридоре, кухня тоже носила следы жестокой уборки. Только зная ребят можно было оценить колоссальность размаха проведенной уборки. Сама имея постоянный кавардак в квартире, Кира оценила это по достоинству. Да, Андрей молодец, не Мишка же полы мыл, от него убытка больше, чем помощи.
- Ну, как жилище? – спросил Мишка с неподдельной гордостью в голосе, словно все это было создано его стараниями.
- Неплохо, - ответила Кира и посмотрела на Андрея, - Ты на меня почему так пристально смотришь?
Он этого и опасался, тут же буркнул, что просто так и повел ее в комнату, где никто не спал и располагались инструменты. На большом диване с высокой спинкой ей было определено место для ночевки.
- Если не нравиться, мы можем перебраться сюда, а ты в другую комнату…- предложил он. Мишка с удивлением на него покосился, словно не понимая, что это он такое говорит и зачем, по его мнению, Кире было все равно.
- Спасибо, Андрей, - сказала она равнодушно и поздно спохватилась, что его обидела. Он всегда проявлял о ней заботу, и это делало их отношения странными и напряженными. Кира не понимала и не принимала, точнее не хотела принимать чужих забот. С Мишкой было гораздо проще, он был такой же бесшабашный, какой она хотела и стремилась быть. Серьезный Андрей напоминал ей о благоразумии, которое в эту пору ее жизни просто не укладывалось в правила, по которым она летела то ли вверх, то ли  вниз.
Вечером они работали в баре с говорящим названием  «Рассол», и Кира отправилась с ними. Когда она приезжала в Питер, они вообще не расставались.
В этот вечер Кира, как обычно, заняла место у стойки, пока ребята пошли готовиться к выступлению, и сидела, потягивая апельсиновый сок.  Здесь было много знакомых, от бармена до посетителей, таких же завсегдатаев, как она. Бар, небольшой и неизменно заполненный людьми, снискал себе известность как место, где могли попробовать свои силы непрофессиональные, но серьезные коллективы. Ценз устанавливал хозяин, с которым Кира была давно знакома через ребят, немолодой человек, увлеченный музыкой. Здесь начинали многие из тех, кто позже становился именем в отечественном  рок-н-ролле, и это составляло  его особую гордость. Андрей познакомился с ним несколько лет назад, впервые придя сюда в компании приятелей-музыкантов. Ему предложили подыграть выступавшей команде, он подыграл и раз и навсегда поразил хозяина «Рассола» своим смелым экспромтом. В следующий раз Андрей пришел уже с Мишей и своими песнями, сыграли и очень понравились, с тех пор став не только завсегдатаями бара, но и постоянными участниками  четверговых и пятничных вечеров.
В этот четверг они вышли с уже знакомым материалом, и с ними тоже знакомые Кире музыкантами: барабанщиком Сашей, профессионалом и настоящим виртуозом своего дела, и  Максом, басистом. Они работали вместе при малейшей возможности, но не были постоянным составом.  Андрей втечение вечера несколько раз менял гитары, то играл на ритм - гитаре, то на соло, а одну - «есенинскую»- аккомпанировал Мише в одиночку на акустической.
Со своего места Кире хорошо было видно все, что происходит не только на сцене, но и  в зале. И ей было тепло и радостно от того, что им были рады здесь, их ждали, знали их песни, от того, что люди здесь были свои, понятные и приятные ей.
Она поговорила со знакомыми, взяла новый стакан сока и только успела закурить, как вдруг Миша остановился и не вступил там, где должен был уже звучать его голос.
- У меня тут возникла идея, - сказал он в микрофон, -  уверен, что она вам понравиться. Мы уже как-то пробовали спеть «Разбег» дуэтом…
Кира насторожилась: она-то помнила, как долго она отпиралась и не хотела идти тогда на сцену, что же он задумал теперь? Одобрительные окрики из зала ее не успокоили.
- В общем, передайте-ка  ей микрофон…- закончил он, и второй микрофон потянулся к ней через десятки рук. Кира стояла как вкопанная и с ужасом смотрела на улыбающегося Мишу. Андрей тоже улыбнулся и кивнул ей со сцены. Делать было нечего: посетители смотрели на нее и кто-то протягивал микрофон.
- Кира, давай! – крикнули знакомые из толпы.
Она поставила стакан с соком и пошла к сцене. Пока ребята заново  играли вступление, Миша помог ей забраться на сцену.
Она встала чуть позади него и выждала, пока нужно будет вступить, запела и только в середине куплета обнаружила, что Миша молчит. Он возник только в припеве, предоставив ей петь одной. Сначала она испугалась, готова была остановиться, потом посмотрела на знакомые и одобряющие лица и продолжала смелее.
Голос у Киры был низкий и глубокий, совсем не женский, и пикантность ему добавляло то, что она запела сходу, без распевки, была в этом неподдельная острота эмоций героя,  решающегося совершить в своей жизни разбег и оторваться от рутины обыденности, разбив все привычное. Слова этой песни написала Кира, будучи подростком, и Миша с Андреем, кое-что изменив, переложили их на музыку. Песня имела успех, но Кира ее не любила, как все личное. Ей казалось, что это похоже на чтение личного дневника при аудитории. Но успех не давал ей возможность изъять эту песню из репертуара ребят, и она почти смирилась.
Вечер вообще выдался очень удачный, работалось легко, и ребята пребывали в прекрасном настроении, которое передалось и Кире.  Уйдя со сцены, она заняла свое  прежнее место за стойкой, с соком и долгожданной сигаретой.
- Разве вокалистам можно курить? - бросила ей какая-то девушка.
- А я не вокалистка, я так…- ответила Кира.
- Нет, - вмешался незнакомый мальчик, в косухе, лет 16, не более. Он протянул Кире листок бумаги и маркер и сказал:
- Никакая вы не «так», у вас необычный  голос. Я знаю, сам музыкой занимаюсь. Подпишите, пожалуйста.    
Кира немного смутилась, но мальчик серьезно смотрел на нее, и на шутку его смехотворная просьба не походила. Она взяла маркер и поставила подпись. Мальчик аккуратно свернул возвращенный ему лист бумаги и добавил:
- Я специально вас ждал, думал, что вы должны приехать к Новому году…
Кира ничего не понимала.
- Ты меня ни с кем не путаешь?
- Нет, конечно, - возмутился мальчик, - Вы Кира Соболева, работаете с Паниным и Дымовым. Я вас слышал еще когда вы здесь первый раз пели с ними.
- Ты часто здесь бываешь, - спросила она для того, чтобы что-то спросить и скрыть свое изумление.
- Да, довольно часто. Я живу неподалеку, меня зовут Антон.
- Очень приятно, - кивнула Кира.
- Кира, а можно я вам задам вопрос?
- Можно, конечно…
- Вы завтра где-то работаете?
- В «Порту».
- И будете там всю ночь?
- Думаю, да.
- Хорошо, я просто хотел брата привести, а то мы никак не можем вас застать вместе, то я один прихожу, то мы вместе, а вы не приезжаете: ему очень интересно вас послушать, а записей-то нет.
- Скажи на милость, Антон, зачем тебе мой автограф? Я же не Юрий Шевшук…
- Нет, но вы тоже будете знаменитой, я это знаю и желаю вам этого на Новый год. А вам нравиться ДДТ?
- Нравиться, - сдержанно ответила Кира.
- Мне тоже! Кира, а можно мне будет к вам  завтра подойти с братом?
- Можно, если твой брат выдержит всю нашу программу…
- Мой и не такое выдержит, - не без гордости ответил мальчик.
Он хотел еще что-то сказать ей, но не решился или передумал, и пошел из клуба, оставив Киру в недоумении. Смешно, конечно, когда у тебя, никому неизвестной и ничего, в сущности, не умеющей, просят автограф, но шутку эту сумеют оценить лишь немногие, поэтому ребятам не стоит говорить.

♣           ♥           ♣           ♥           ♣

Ночной Питер  не был похож на Москву, как и дневной. Огни были реже, меньше людей, казалось, что они все попрятались и решительно не хотели выходить на улицу. Сейчас душевное состояние Киры было таково, что ее совершенно не раздражали пустые улицы. Здесь, в переулках, и вовсе было тихо и мертво. В Москве такой тишины найти нелегко, здесь она повсюду, она прячет лица, скрывает звуки, топит дневные тревоги в призрачном покое.
Кира знала и почти  любила этот странный город, но никогда не понимала его. Питер был городом ее настроения, меланхолии, но она была дитя столицы, где шум - нормальное состояние, и тихий Питер оставался ей чужд.  Так уж случилось, что лучшие и самые близкие ее друзья живут здесь, и она привыкла за столько лет к особому духу Города-призрака, полюбила бродить по его улицам, полюбила ощущение потерянности и неприкаянности, которое витает здесь в воздухе, как герои Достоевского любят свои страдания.
Но главное, что все-таки роднило ее с этим городом, кроме людей, была его удивительная музыкальность и задумчивость, здесь жили  и творили те, кому обязана она лучшим в  своей  жизни. Здесь ей самой хотелось писать, и строчки вырастали из случайных встреч, мимолетных взглядов, вспыхивали в окнах чужих домов, здесь была трагедия, рождающая большое искусство.
В эту ночь ей не хотелось спать, просто не было на это сил, и Кира, взяв плеер, в котором «Ария» играла  ей чудесную балладу «Потерянный рай», долго курила на балконе, закутавшись в несоразмерно большую куртку Андрея, и слушала голос Кипелова, который один был сейчас в  пустующей темноте ночи и ее сердца.
  Питер спал, она - нет, и небо над ними, девушкой  в чужом городе и чужим  Городом, раскладывало карты с грядущими днями и решало, чему быть в судьбе обоих, чего не миновать, как решало накануне нового года много веков подряд грядущее каждого и повсюду.
Ей хотелось бы сердце из чистого льда, попутного ветра в спину, ей хотелось бы только писать и петь, а нужно было еще дышать и говорить то, что другим все равно непонятно. Ничего она не знала наверняка, но сейчас жизнь ощущалась как большой колодец, наполненный студеной водой, у которого она стояла на краю и пока что медлила прыгнуть.
- Ты не замерзла? – Андрей вышел на балкон и тут же понял, что помешал, хотел уйти, но Кира остановила, ей и так перед ним было неловко за свое недружелюбное обращение.
- Ты не спишь?
- Уже пять, через час мне нужно вставать на работу…
Она и забыла, что в отличие от Мишки, у Андрея была вполне достойная работа, точнее их было несколько, он брался за все подряд, но Кира не помнила, где именно он работал, знала только, что это была какая-то мастерская по ремонту аппаратуры.
- Мы должны быть в клубе не позже одиннадцати, - сказал он, -  я, наверное, не успею заехать сюда, поэтому смотри, чтобы Мишка не опоздал как в прошлый раз.
- Ладно, а у вас какое время?
- У нас, - подчеркнул он, - после полуночи, несколько выходов…
- Как это получилось?
- Приглашение? Да, я и сам удивился. Просто позвонил хозяин «Порта», сказал, что помнит наше выступление там и что задумал забойную рок-программу, хотим ли мы поучаствовать. Мы непросто хотим, мы ОЧЕНЬ хотим. Приятели приедут с радиостанции, может, что – то получится.
- Ты полон энтузиазма? – с нескрываемым пессимизмом спросила Кира.
- У тебя плохое настроение? Я почитал песни, что ты привезла, они тоже беспросветные …
- А ты перестань анализировать, я же не прошу тебя их исполнять.  
Кира посмотрела на него с непримиримым вызовом  в глазах. Она ждала, она хотела, чтобы он ответил, чтобы хоть кот-то ответил ей так резко, как бросает она сама свои обидные слова, чтобы она, наконец, могла поспорить, выговорить все, что накопилось. Но Андрей смотрел на нее с нескрываемым сожалением, без гнева, и не собирался спорить.
- Ты чего бросаешься?
- Я не бросаюсь…
- Бросаешься, совсем нормально разговаривать не можешь. Что с тобой происходит?
- Ничего со мной не происходит, и перестань ко мне приглядываться!
- Кира, я, конечно, мало что знаю о тебе, но точно знаю, когда ты в порядке, а когда что-то не так…
- Сейчас все в порядке, кроме твоего чрезмерного любопытства…
- Зачем ты так? – Андрей с упреком посмотрел на нее.
- Что, стервой меня считаешь?
- Нет, дурой…- спокойно ответил он и забрал у нее из рук сигареты, - Курить тебе нельзя, ты слишком бледная, гемоглобин, наверное, очень низкий…
Кира почувствовала, что просто не может сдержаться:
- Что? А ты-то кто, доктор? Что вы все ко мне привязались с этим гемоглобином?! Хочу и курю!
Она протянула руку, чтобы забрать сигареты обратно, но он легко убрал их,  и то ли от усталости, то ли от бессилия, то ли от всего того, о чем она думала в последнее время, она снова почувствовала дрожь во всем теле и подступающий к горлу неудержимый комок то ли слез, то ли крика. Исчезнуть, упасть, убежать, чтобы никого кругом, чтобы ничего не знать и не слышать, а главное, себя. Господи, как же она себе надоела! Ну зачем он стоит и на нее смотрит, она же, как пьяная, не понимает, что делает и не может остановиться.
Андрей молча смотрел на нее несколько минут, словно бы вдруг угадав все, что поднималось и рвалось в ней. Как ненормальная, повторяла она, шепча, как заклинание:
- Бред, опять только бред, всюду только бред…
Потом она низко склонилась над перилами и начала медленно оседать.
Андрей быстро подхватил ее и, толкнув дверцу балкона, внес в комнату и усадил на диван, глядя на нее с неподдельным ужасом. Врача он предложить не решился, потому что ее состояние больше походило на истерику, только тихую, что страшнее. Он побежал за водой, а когда вернулся, она рыдала, также беззвучно, склонившись на диван. Он поставил стакан на пол, встал у дивана на коленях, осторожно коснулся ее рукой, но в этот миг вошел Миша, бросился к ней, крепко обнял, как маленькую, и она прижалась к нему и зарыдала еще сильнее. Андрей стоял перед ними как потерянный, не зная, что делать, чувствуя себя совершенно лишним, что в последнее время бывало у него довольно часто. Мишка и Кира были как брат и сестра, а он, Андрей, для нее как двоюродный кузен. Без Киры они с Мишкой прекрасно ладили, легко работали вместе, весело жили, дополняли друг друга, как замечали люди со стороны. Когда появлялась Кира, Андрей начинал мучиться неловкостями, становился более замкнутым, а так как Мишка не менялся никак, их общение становилось редким. Нет, Кира ему не в коем случае не мешала, он ждал ее также, как Мишка, радовался ей, но между ними словно бы стояла какая-то незримая преграда, мешающая быть столь же свободными и откровенными друг с другом, как они бывали с Мишкой по отдельности. Андрей давно пытался понять, в чем же все-таки дело, но боялся признаться себе в этом, а Кира, издерганная и недружелюбная в последнее время, казалось, просто не хотела с ним говорить, и он снова и снова откладывал объяснения напотом.  Еще утром ему в голову пришло неожиданное решение, поговорить с Мишкой, и сейчас оно приобретало особую срочность. Этой ночью им предстояло сыграть экспромтом несколько новых и весьма сложных вещей, а без взаимопонимания это невозможно.  Он думал все это, глядя, как она, усталая, затихает на руках Миши, и не впервые поймал себя на мысли, что отдал бы многое, чтобы вот так держать ее на руках.
Он поднял куртку, валявшуюся на полу, и отнес ее на вешалку в коридоре: куртка пахла ее сигаретами, сам Андрей не курил, и еще чем-то непередаваемым, женским и удивительным, что так сладко мучило его.
Потом он вернулся в комнату: Кира спала, и они с Мишкой вышли  на кухню, чтобы ее не разбудить.
- Первый раз вижу ее слезы, - сказал Андрей.
- Я тоже, бедная девочка, убил бы всякого, кто доставляет ей проблемы…
- У нее проблемы, она рассказала?
- И да и нет, одно на другое наложилось, вот и получилось, что она просто с ума готова сойти от бессмыслицы вокруг… Это ведь мы с тобой можем нажраться и забыть всю нашу жизнь неустроенную, а она - нет.
- Ей тяжелее, она слишком умна…
- Ты прав, слишком много мыслей…На тебя похоже, тоже вечно чем-то маешься…
- И на тебя, хоть ты и не признаешься…
Мишка криво усмехнулся, от чего его темные густые брови изогнулись, и лицо приняло театрально-страдальческое выражение. Андрей  улыбнулся: ну и физиономия, это все отмечают, Мишка может рассмешить кого угодно.
- Слушай, а ты чего сегодня такой мрачный, - Мишка косо посмотрел на друга.
- Не мрачный я…Просто Кира…
- Что Кира?
Андрей медлил, подбирал слова.
- Какие же вы оба замороченные, а! Ну что вы и себе и друг другу жизнь портите? Ведь ты по уши в нее влюблен, даже во сне с ней разговариваешь…
- Кто? Я?- Андрей  сделал нервное движение и сам себе усмехнулся.
- Ты, и не надо орать. Что я, не вижу, что ли…
- И давно ты видишь? – обреченно спросил Андрей, как преступник о сроке своего неизбежного приговора.
- С того момента, как первый раз привел тебя на Московский вокзал и сказал: Знакомься, это Кира.
Реакцией был страдальческий стон.
- Но вот сколько я за тобой ни наблюдаю, не пойму, почему ты ничего не делаешь?
- А ты бы на моем месте что делал?
- Слушай, я не мастер советы давать, но, думаю, сказал бы ей давно, что она мне нравиться…
- Ты и правда не мастер советы давать, у тебя всегда все быстро решается…- рассердился Андрей.
Ему, как любому в подобной ситуации, хотелось услышать стопроцентное решение, но при этом он знал, что универсальных рецептов в таких делах не бывает. Его мучения в этот приезд Киры дошли до отчаяния, едва он увидел  ее полное равнодушие ко всему вокруг, а  нездоровая  бледность и усталость, оставившие следы на ее лице, насторожили его еще больше. За этим он даже забыл бы о том, что она, казалось, его не заметила и рада была только Мише, но первый же ее взгляд, первое слово, были такими приятельскими, такими…Что он чуть не сошел с ума!
- Быстро, говоришь…- Мишка вывел его из задумчивости, - Быстро, это когда на ночь, а серьезно…Нет тут советов, и мастеров тоже нет, каждый, как первоклассник, боится и не знает, что делать…Тем более с ней…
- Она терпеть меня не может, что я могу ей сказать? – выпалил Андрей чересчур громко и замолчал.
Миша серьезно смотрел на него несколько минут:
- С чего это ты взял, что она тебя терпеть не может?
- Сам не видишь?
- Много ты видишь, аналитик чертов…Что мы тут сидим и за нее решаем? Она не просто девушка…Она Кира, а такой девушки я никогда не видел. Мне с ней легко, как с тобой, могу обо всем говорить, совершенно обо всем, даже то могу ей сказать, что себе бы не решился, и она всегда поймет, это удивительно! Но она все-таки женщина…
Оба снова надолго замолчали, пока часы не напомнили им, что уже шесть,  и Андрею пора уходить. Мишка отправился спать, а Андрей, умывшись и переодевшись, заглянул в комнату, где спала Кира. Приютившись на уголке подушки, она лежала, завернувшись в теплый плед, и казалась совсем спокойной, даже луч тусклого питерского солнца не решался нарушить ее хрупкий утренний сон.
Андрей постоял на пороге, взял сумку и стремительно вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

♣                ♥                ♣              ♥                ♣
Андрей Дымов считался в своей мастерской мастером на все руки. Он мог отремонтировать, собрать и разобрать все, что ему попадалось, но по этой же причине он всегда был занят и просиживал на работе или мотался по вызовам больше всех. Получал он тоже больше все, но все-таки недостаточно для того, чтобы отказываться он частных заказов со стороны. Вызвать знакомого мастера было гораздо выгоднее, чем сделать заказ мастерской, и когда его вдруг срочно просили приехать, это вызывало недовольство начальства. Андрей мало заботился о том, чтобы ему угодить, и поэтому отношения у них были напряженные. Бывало, что весь день он выполнял такие вот заказы, а на мастерскую тратил все свое воскресенье. С этим начальство еще как-то мирилось, но репетиции и выступления, выпадающие как раз на вечер, становились все нарастающей проблемой, и поэтому Андрей балансировал на грани увольнения. Сегодня мастерская не работала в преддверии праздника, только  Андрей был там с раннего утра.
Сонный вахтер открыл ему дверь и отправился спать. Андрей снял куртку в своей коморке, заставленной электронной аппаратурой, и первым  взялся за пульт, который ему вчера привезли, потому что он не мог приехать сам.  Заказ был срочный, именно этот человек помог им с Мишкой записать пластинку и сделать небольшой, не больше сотни экземпляров, тираж в своей студии. С пультом Андрей провозился все утро и до полудня успел сделать еще несколько небольших заказов.  
Полина застала его за разборкой музыкального центра. Он улыбнулся ей, но разговаривать ему было некогда, и она, постояв немного на пороге, ушла к себе. Полина работала в мастерской секретарем, принимала заказы, отвечала на звонки и всегда прикрывала Андрея. Он как-то не задумывался, зачем она это делает, но умел быть благодарным и каждый праздник покупал ей какую-нибудь милую безделушку и частенько приносил ей шоколад, который она очень любила. На этот Новый год он купил ей на Зеленом мосту большую шоколадную белку, упакованную в блестящую оберточную бумагу, но отдать еще не успел, поэтому, с трудом оторвавшись от работы, отправился вручать свой сувенир. Полина стучала по клавишам компьютера и, увидев его, заулыбалась. В ответ на его   поздравление, протянула ему  новогодний пакетик, в котором было нечто с большим золотым бантом. Андрей поблагодарил и хотел уйти, но взгляд его упал на  ее компьютер, тот был выключен, и он  решил спросить, что она делает здесь, когда никто не работает. Полина мгновенно вспыхнула и не отвечала. Андрей понял, что лучше будет уйти, и двинулся к двери, но девушка задержала его и, подойдя ближе, заглянула в лицо. Она была намного ниже его ростом, и смотрела снизу вверх так, что ее глаза казались особенно ясными и светлыми.   Глядя в них, хотелось улыбаться, и Андрей улыбнулся бы, как всегда, но она смотрела сейчас совсем иначе, не как обычно, словно стараясь что-то прочесть в его взгляде и не находя этого. Когда ее рука коснулась его щеки, он понял и непроизвольно отсторонился. Она потянулась к нему и коснулась губами его губ: он не ответил, и она грустно улыбнулась и убрала руки.
- Ну, иди, ты же хочешь уйти…- сказала она, и его кольнула обида, звучащая в ее голосе.
- Полина, я…
- Не надо, - остановила девушка, - я знаю, что ты мне скажешь, Андрей. Ты скажешь, что я замечательная, но что ты  относишься ко мне по-дружески…так?
- Так.
- Конечно, я дура, раз ожидала чего-то другого, ведь ты не давал мне повода заподозрить тебя в каких-либо чувствах ко мне…
- Полина, ты несправедлива, мы просто…
- Не произноси « просто друзья», я не могу этого слышать!!!!!
Он снова двинулся к двери, но  она снова остановила его:
- Я совсем - совсем не нравлюсь тебе?
- Ты замечательная, милая и добрая, и я очень дорожу твоей привязанностью, но я не могу …относиться к тебе иначе, чем как к другу, прости, Полина.
Он вышел, а через минуту услышал, как вахтер запирает за ней  входную дверь.
Почему все всегда так странно? Хоть раз в жизни, каждый задает себе этот вопрос, оказавшись в подобной ситуации. Полина нежная, мягкая, она способна подарить спокойную любовь, но она не способна свести с ума, как та, другая, которая не позволит и прикоснуться к себе, как колючка; которой от него как раз ничего не надо, и его не надо, но только она одна занимает все его мысли.
Он снова ушел с головой в работу, но сердце его было неспокойно. Жаль было Полину, хотя он поступил честно,  его терзало беспокойство за Киру, но он не решался позвонить, и ему до смерти надоело возиться с чужой аппаратурой, вместо того, чтобы готовиться к вечернему выходу. Около семи раздался звонок по мобильному, и он подумал о новом вызове, но это была Кира, он сам себе не поверил, ведь она звонила ему очень редко, лишь в тех случаях, когда не могла связаться с Мишей.
- У тебя что-то случилось? – первым делом спросил он.
- Нет, я звоню просто так, - растерялась Кира.
- Прости, - заторопился он объяснить, - я очень рад, что ты позвонила. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально.  Прости меня, Андрей, за …
- Нет, Кира, тебе не за что извиняться.
- Тогда за мой тон прости, я правда очень недружелюбна, ты не первый, кто мне об этом говорит в последнее время, но обидеть тебя я не хотела…
- Я не могу на тебя обидеться, я просто за тебя беспокоюсь…
- Спасибо, - тихо ответила она, - Не буду тебя больше отвлекать. Ты не сможешь освободиться  пораньше, чтобы мы еще успели поиграть перед выходом?
- Постараюсь подъехать часам к девяти.
- Хорошо, целую тебя, пока.
Она положила трубку, а он не смог сразу опомниться. Начал перебирать свои слова, ни сказал ли чего-нибудь лишнего, потом мысленно вернулся к концу разговора и никак не мог  поверить, что это она сказала ему: «Целую, пока…». Самая странная девушка из всех живущих на земле: то бьет, то жалеет. Неспокойное, вечно бунтующее море, которое нельзя усмирить, трудно любить, а не любить невозможно.

♣                ♥                ♣                ♥              ♣

Новогодняя ночь в «Порту» представляла собой пестрое смешение маскарада, буффонады и вечеринки в лучших традициях клуба, приправленное хорошей музыкой, как известных, так и новых команд, отобранных в соответствии с пристрастиями завсегдатаев.  Здесь было весело и пьяно уже в начале вечера, но Новогодняя ночь на то и  самая долгая в году, чтобы никто не считал  времени от начала до конца. Ночь, протяженностью  в бесконечность, гремела, когда Миша и Кира прибыли в клуб. Их уже ждали, встретили шумно и штрафной. Здесь сегодня всех встречали именно так. Мишке пришлось отдуваться за двоих, но он не жаловался. Они поздоровались со всеми знакомыми, к которым смогли пробраться, потом разделились и, пока Мишка плыл в гудящей толпе, Кира пробиралась к знакомым музыкантам, работающим под пафосным названием «Каролинги». Ребят Кира знала давно, они мотались из Питера в Москву и далее, по городам и весям необъятной родины, и музыка была их единственным занятием по жизни. Когда-то они вместе дебютировали в «Порту», но их странноватая, грохочущая музыка, смешанная с немного истеричным вокалом Златы, не очень нравилась в Питере, и здесь они так и оставались посетителями. Впрочем, это не мешало Кире поддерживать с ними хорошие отношения, вместе бывать в клубах в Питере и Москве и всегда видеться с радостью. Ребят было пятеро, но с ними за столиком было еще несколько человек, люди все подходили и подходили, и Кира уже даже не здоровалась. Около десяти пришел Андрей, и, отыскав Мишку, они стали выбираться из зала в скромный кабинетик, где можно было поиграть.
- А где  ребята, - огляделась Кира.
- Сашка ждет нас сидит, а Макса до 11 и ждать нечего, - ответил Андрей, и Мишка выругался.
- Пора искать нормального гитариста, постоянного, у которого нет никаких проблем со временем.
Все были с ним мысленно согласны, но это ведь сказать легко, найти-то сложнее.
Комната, которую выделил Вавилов, Капитан, как  здесь называли хозяина клуба, была тесная, поэтому играли намного ниже, а вместо Сашиной установки был один единственный  барабан, случайно кем-то оставленный в подсобке, и приспособленным Сашей для этой репетиции. Сегодня они решили сыграть кроме знакомых  несколько новых песен, написанных Кирой, положенных Андреем на музыку еще несколько месяцев назад, но до сих пор ниразу не отрепетированных вместе с самой Кирой. Одна была ее сольная, в остальных она была на бэк-вокале. Песни родились как-то сами собой, необычайно легко, и писала она их для Мишкиного голоса. Андрей придумал в них несколько любопытных контрапунктов, которые Макс сыграть-то боялся. Андрей не боялся ничего, потому что нечего бояться свободным художникам, да и тексты были очень глубокие, хотелось, чтобы музыка соответствовала.
Сыграли все очень быстро, почти без запинки, кроме этой последней, которую Кира с Мишей пели дуэтом. Песня “Все может кончиться…” казалась Кире просто неуместной на новогодней вечеринке, слишком она была лиричная, вдумчивая. Решили заменить ее на другую, тоже дуэтную, обеспечившую им отличный прием в “Сайгоне”. Песня называлась просто - “Рок”.
- Эй, ребятки, - заглянул в комнату Вавилов, - вы решили Новый год здесь встречать? Уже без четверти двенадцать.
Они быстро побежали в зал, наспех выпили кто – чего, потом бросились в гущу толпы, закрутились в общем веселье, и через полчаса вышли на сцену.

♣                 ♥               ♣               ♥               ♣

     В зале горели софиты, маленькие огоньки от зеркального шара метались по потолку и скользили по лицам людей, от чего все казалось пестрым и кружащимся. На краю сцены примостилась елка, привязанная веревками со всех сторон. Всем было интересно, когда же она все-таки упадет и кто тот рисковый выдумщик, что догадался ее не только поставить, но и нарядить.
Капитан был доволен вечером, все шло так, как он и предполагал. Публика быстро разогрелась, музыкантов принимали хорошо, но он планировал и кое-какие сюрпризы, для этого и пригласил нескольких приятелей, которые по достоинству могли оценить его открытие. Открытием были как раз эти пятеро, что сейчас выходили на сцену. Он сам расписал выходы и поставил их так, чтобы они создавали общее настроение, а маститые музыканты выходили между и таким образом имели возможность творить, что хотят, потому что ребята и лирику и авантаж снова возвращали в прежнее русло. Да, это было нелегко, и Капитан сам прекрасно осознавал это, но очень уж нравились ему эти ребята, стойкостью своей нравились и работоспособностью, и он решил им помочь на свой лад. Просто взять и показать, как они будут  полночи держать пьяную шумную толпу. Хотя, если на чистоту, то Капитан решал и свои вопросы. Дело в том, что из молодых, но уже известных команд, только они, по его мнению, могли справиться с этой задачей и обеспечить “Порту” веселый Новый год.  В Питере ребята были уже хорошо известны, и публика хотела их видеть, к тому же их необычайная энегетика настолько заражала, что веселье начиналось уже тогда, когда они только  выходили на сцену.  Ему хотелось еще заполучить на работу с ними Киру, но ее появление стало для него самого неожиданным сюрпризом, ведь она жила далеко и являлась, когда вздумается. Девушка однажды поразила его, хотя он не мог однозначно ответить, чем именно, только ли не по - женски глубоким голосом, или было в ней что-то действительно магнетическое, что возникало в определенные моменты, но с тех пор он точно понял одно: у их должно быть будущее.
Он поудобнее устроился на своем месте, всем сказал, что это и есть его открытие, и махнул осветителю, чтобы притушил свет.
В питерских клубах ребята выступали под условным названием “Дым”, потому что сама идея основать группу и серьезно заняться музыкой принадлежала Андрею, а так как это было его прозвище, не нужно было давать долгих концептуальных объяснений названия. Когда его спрашивали, Андрей всячески отрицал свою причасность к выбору названия, но сам не мог предложить ничего лучше, и они так и оставались "Дымом".
Маститый музыкант, выступавший перед ними, вышел и, увидев ребят, ободряюще похлопал Мишку по плечу. Тот скорчил гримасу, означавшую, что ему ничего не страшно, поднял воротник и пошел на сцену первым, как в атаку. Его появление вызвало взрыв приветствия, и следом вышли остальные.
Миша был на голову выше окружающих, и они с Андреем смотрелись как два великана, высокая, для женщины, Кира всегда казалась между ними хрупкой и маленькой. Он носил длинные волосы, и на выступлениях они то и дело закрывали ему лицо, от чего он казался свирепее, и глаза, очень большие, темные, под густыми бровями, смотрели из-под них как два раскаленных угля.  Он был артистичен до сумасшествия, и публика не могла отвести взгляд от мечущейся по сцене фигуры в длинном балахоне, одетом на голый торс, и кожаных штанах. Пластичный и яркий, обладающий глубоким и очень низким голосом, он просто гипнотизировал, и девушки в зале неизбежно сходили с ума, едва он выходил, брал микрофон и взглядывал в зал.
Спокойнее и задумчивее был Андрей. Тоже высокий, широкоплечий, как и подобает пловцу, а он ходил в мастерах, он был скромнее и мог казаться не таким заметным  рядом с ярким и эпотажным Паном, но это только на первый взгляд. В нем угадывалась недюженная внутренняя сила, движения его были просты и уверенны, и эта сдержанная скромность закрепляла вокруг него ореол мужественности. Во время своего соло, когда он выходил вперед и чуть склонялся над гитарой, могло казаться, что звук окутывает его и ноты становятся осязаемыми в умелых и смелых руках. Таких гитаристов, как он, называли виртуозами, поэтому ко всему, что он делал, было особое внимание со стороны знатоков, и сейчас, когда несколько их собралось в зале, от него ждали очередной порции чуда. И он, точнее они, готовы были его сотворить.
Миша вышел и взглянул в зал, свист и визги оглушили его:
- Мы тоже очень рады вас видеть, - сказал он, - но обойдемся без долгих вступлений: всех с Новым годом, пусть он будет лучше и удачливее уходящего, а уходящий …да ну его к черту!!!!!
Макс ударил по струнам, усилители наполнили грохотом все пространство, потом вступил Андрей –  и музыка зазвучала, набирая силу, захватывая, не давая возможности остаться равнодушным, пробуждая неудержимую энергию  великого и нерушимого рока.
И Кира, стоя на сцене, поняла, наконец, что вот оно, то место, где д‘олжно ей быть - среди этих людей, потому что они говорят на ее языке, и она знает их язык и знает, что им сказать. Они, бушующая толпа, слушают ее. А она поет о них и для них, но еще немножко и для себя, конечно. Как там у Кинчева, “боги живут в зеркалах”? ! Ну, не без этого. Рок – стихия ярких индивидуальностей, и культ свободной личности в ней есть, этого не отнять.   Самое удивительное, что внешне здесь все друг на друга похожи, настоящий народец, и довольно большой, со своими даже физиологическими особенностями: длинноволосые мужчины с резкими, немного волчьими лицами, с тонкими длинными пальцами, ведь каждый немного музыкант, а каждый второй мнит себя Бобом Диланом; непременно крашеные в черный, как вороное крыло, женщины с сильно подведенными глазами. Вот они, люди ее религии, исповедующие святой и свободный рок. Она смотрела на них, видела их лица, слышала их голоса, и все казалось ей знакомым и понятным, естественным, не мешурным, и она внутренне была благодарна каждому, кто повторяет слова ее песен, просит повторить хорошо знакомые композиции, а особенно эту…
Она пела ее вместе с Мишкой, на два голоса: сначала вступал он, первый куплет, потом - припев она, и только в последнем припеве их голоса сливались, тянулись единым потоком, и, когда его голос уходил ниже и разливался в непостижимой глубине, она, стоя с ним спина к спине, давала себе волю и подхватывала самые нижние ноты, доводила их и затихала, а дальше был взрыв аплодисментов, и она улыбалась и отходила в сторону.
Их голоса были удивительно похожи и уникально совпадали по диапозону; ее неженский и сильный голос добавлял Мишиному новые оттенки, и расцвечивал гамму их песен новыми красками. Их хотели слушать и любили за особый магн