читал стихи, одолевая сухость губ,
такой болезненной привычкой канарейки
звучать для бога, заговариваясь вдруг
ночным оракулом, в безумном хороводе
мерцанья слов в пересыхающем уме,
уже отпавшем от божественной природы,
еще не полностью погруженном во тьме,
печальной мессы гекзаметры изрекая
на стылой лавке, выдыхая пара ртуть,
на белом снеге
белым ямбом причащаясь,
стихами каясь,
будто формулой,
Христу…
“Однажды зимой, Николай Гумилев и Анна Ахматова придумали ехать в Царскосельское, в парк, посмотреть на лавку, сиживать на которой любил Иннокентий Аненский.
С ними поехали Осип Мандельштам, Георгий Иванов, Сергей Городецкий и еще несколько поэтов – акмеистов. Кое-как, по колено в снегу, добравшись до глухой парковой аллеи, они увидели на скамейке сгорбленный темный силуэт. Монотонным голосом, подняв к звездам лицо, некто читает стихи…
Это был русский поэт Василий Алексеевич Комаровский, тяжело больной, в редкий час просветления разума…”
Из романа Георгия Иванова “Петербургские зимы” (вольный пересказ).