Серафим и столица (Рассказ)

Серафим, как и надлежит питерскому философу, посещал первопрестольную трижды. Первый раз во время коронации ныне царствующего монарха, в третий раз – на именины его светлости князя Волоколамского. Особенно ему памятным был второй визит, который он считал искренним и отрвовенным. Первое и второе посещения, он называл так, ритуальными, даже формальными. Остановился он тогда в гостинице «Окна» - недорогом по тогдашним ценам и меркам заежжем дворе, платил золотом, смотрелся в зеркало, заставлял коридорных чистить ему ботинки, грелся у камина, ночами читал сочинения Бомарше на итальянском языке. В этом втором вояже ему более всего запомнились московские извозчики – их боротатые и даже несколько угрюмые физиономии, стеганные тулупы и сочная уличная брань, которая звучала в их устах как просторная волжская песня. Серафиму даже показалось на многовенье, что не извозчики это вовсе, а бурлаки. А зря. Бранясь, извозчики слегка хлестали влажные спины каурых своих лошадей, которые косились на хозяев обиженным и несколько меланхолическим взглядом из-под длинных мокрых от слёз рестниц. Извозчиков в те дни Серафим подзывал зычно, громогласно – будто не извозчика кличет, а Дива, сидящего на древе жизни. Кататься Серафим любил исключительно на буланых лошадях, а тут одни каурые – Серафиму было обидно, но виду он не подавал. Монетки извозчикам кидал исключительно серебрянные, пригоршней, доставая из широкого кармана пальто, при этом вопрошал: «Ну, что Епифаний, достаточно?» Почему он всех извозчиков называл Епифаниями – непонятно и неясно. Возможно, это влияние сочинений Фёдора Достоевского – как знать, как знать… Но так или иначе, ни один извозчик при этом не обижался и не возражал: «Барин! Копеечку не додали! Копеечку!» Не было таких случаев, не было – Серафим был щедр. Еще Серафима удивили в столице дамы – в ту пору все они ходили в модных в те дни бобровых шубах. И Серафиму казалось, что не улица это, а лесная река и сейчас устроят сии лохматки загату или плотину, и движение прекратится. Как и само Время. В Москве посетил тогда Серафим купца первой гильдии Арсения Павловича Арцибашева. Чайовничал с ним целый день, говорил о староверах-беспоповцах, о протопопе Аввакуме и его учении, о торговле бубликами в Охотном ряду. Самовар дымил и кряхтел, пахло пихтовыми веточками и молукской корицей сладких рязанских пряников. Потом Серафим посетил Кремль, встретился там с царём, пожал его мохнатую медвежью лапу – пожал крепко, размащисто, удивился белым зубам монарха и его лохматой бороде, и на вопрос: «Как то оно у питерских философов ныне житие?» Ответил кратко, но весело: «Ничего! Вашими молитвами!» Потом Серафим взобрался на колокольню Ивана Великого и пел на все горло озирая окресности: «Во саду ли, в огороде бегала милиция…» После сей оказии московская интеллигенция и вообще публика считали Серафима мизантропом и наотрез отказывались с ним столоватся. На следующий день вояжа в столицу Серафим посетил музей труда, любовался рабочими инструментами сталеваров, потом гулял по Серпуховской, говорил праздно блуждающим по сей улице благородным девицам: «О-ля-ля! Барышня! Сель ву пле! Не желаете ли отведать бутерброду?» На что девушки искушённо в ответ улыбались и порой кидали фразу: «Три франка и один флорин!» После прогулки Серафим посетил полк московской милиции имени Апостола Павла, пожелал им успешной службы перед строем, подарил им второй том сочинений Платона и «толкнул» торжественную речь, где так ясно звучало: «Орлы! Защищайте революцию как подобает, ибо сорок веков смотрят на нас с Девичьей башни Вааламского монастыря!» После этого Серафим посетил ресторан «Кострома», где отведал крепкого заморского кофею и осетрину – заливную с петрушкой и розмарином. После чего искушал стаканчик водочки «Березольская» и кричал гарсону: «Эй, человек! Ещё стаканчик! Пожалуйста…». На следующий день Серафим посетил (так говорят, и не безосновательно) тайное собрание московской масонской ложи «Камень и крест», где он был посвящен в великие магистры. Там же он встретился с предводителем местного дворянства графом Холмогоровым Вадимом Петровичем и обсудил с ним состав будущего правительства. Посетил он мастерскую художника-авангардиста Колобкова Андрея Петровича. Любовался его новыми картинами «Летающие автомобили» и «Красавица кукла», говорил о живописи, о новгородских иконах XIV века, купил у него коллекцию глиняных саратовских свистулек. Перед отъездом в Питер посетил Серафим заседание литературного общества «Перо и тюльпан», где читал свою новую повесть «Кладовшица Петровна». Читал слегка картавя, с присвистом. Присутствующие там пионеры даже подумали, что это не Серафим, а Ленин воскрес и отрастил бороду.  На вокзал добирался Серафим инкогнито – окружными путями, закутавшись в шарф, молча, пользуясь языком глухонемых, но был узнан кондуктором трамвая номер восемь линии «Прохоровское кладбище – Петушки» Игнатием Любомировичем Разгульным, О чем впоследствии сообщила газета «Вестник будней».