BELLE FATALE
В предисловии к «Госпоже Бовари» некто Вадим Татаринов, когда речь – в связи с биографией автора романа – зашла об окончании франко-прусской войны и вхождении немецких войск во Францию, изложился так: Флобер, дескать, «перебрался в Руан, задыхаясь от ненависти к оккупантам»...
Понятно, что если не задыхается, то пыхтит тут от ненависти сам довольно-таки незначительный автор неахтишного предисловия, а задыхался ли великий Флобер, знать мы не можем, даже если в ту пору он и отзывался об имевших место событиях отрицательно – опять же, известно, что он порицал за поражение в войне «власть толпы» своей страны и, будучи аристократом, отнёсся и к парижской коммуне откровенно враждебно, называя её «последним пережитком средневековья» (увы-увы, менее чем полвека спустя средневековье сие триумфально-кроваво зашагало по как бы европейской стране России, а позже и действительно по Европе, а затем...).
И позволительно предположить, что фигура такого масштаба как Флобер может, конечно, задыхаться от приступов удушья (пардон за тавтологию), но – едва ли от ненависти.
Самое же примечательное в данной связи: французы-„шовены“ не только тогда, но вообще и весьма часто (пусть не всегда) задыхаются от ненависти – всё равно к кому из тех, кто чем-то лучше их. И до чего неприглядны шовинистически-спесивые – вплоть до совсем недавнего времени – извращения ими подлинной истории отношений с другими народами, особенно с немцами.
С момента образования в раннем средневековье крупных европейских наций, на протяжении ряда веков именно они, французы, являлись наиболее наглыми, жесточайшими оккупантами-варварами. Причём агрессия Франции, как ни грустно, никогда не влекла за собой справедливое (адекватное) возмездие со стороны обескровленных, ограбленных, разорённых и частично аннексированных ею стран. Означенные аннексии сопровождались и насильственной ассимиляцией, офранцуживанием: фламандов, басков, бретонцев, норманнов, немцев... К слову, помянутый в «прологе» Гюстав Флобер – потомок викингов-норманнов. Как знать, быть может, предки его задыхались от ненависти к поработившей их «гран насьон»... (равно и немцы Эльзаса и Лотарингии, коих вынудили стать французами... Впрочем, следующие поколения привыкли считать себя таковыми)
Вот только с англичанами «гран насьонам» как-то не везло: те их били и били, били крепко и повсеместно, включая северо-американский континент (будущую Канаду), но – когда менялась конъюнктура, британцы брали нескрываемо презираемых «лягушатников» в союзники... Да уж, цинично-рассчётливы дети туманного Альбиона, ничего не скажешь. Хотя и не такие кровожадные и алчные до чужого, как их южные – через «мировоззренческий» пролив – соседи. Оттого и колонизаторство британцев носило более мягкий характер, столь же эксплуататорский, сколь и цивилизаторский, тогда как во французском экспансионизме акцент явно смещён на эксплуатацию и гегемонию, паучьему опутыванию колонии метрополией.
Известный этнограф Лев Гумилёв (сын Анны Ахматовой и Николая Гумилёва) в статье «Никакой мистики» (своего рода квинтэссенция его объёмного труда «Этногенез и биосфера земли») приводил высказывание крупного китайского учёного-историка о французах как «самом жестоком колониальном этносе». Как видите, имеется достаточно большой международный опыт на сей счёт, если даже китайцы – за тридевять земель – делают подобные выводы... Уж немцы могли бы их подтвердить и убедительнейшим образом проиллюстрировать. Могли БЫ. Но они ж нынче такие «политкорректные» мазохиствующие лицемеры, аж тошнит. Уместно, как мне кажется, предоставить здесь место и авторитетному – многократно публично изъявленному – мнению известных английских деятелей о французах как «наиболее националистическом из всех западноевропейских народов».
Имеется множество отражённых в литературе воспоминаний очевидцев национально-освободительной борьбы алжирцев (1954 - 1962 гг.) против французской гегемонии, в которых красной нитью проходит тема жестокостей и зверств французских военных по отношению к алжирскому населению - в частности, французы подвергали пленных пыткам (среди прочего - электричеством), изгоняли людей из родных мест, сжигали целые селения, причём нередко возвращались, чтобы опять сжечь отстроенные заново дома...
При учёте вышесказанного (и нижеследующего) вовсе не случайной выглядит и запись в "Дневнике" Юрия Нагибина о "национальных особенностях французов", коими, по его мнению, являются "эгоцентризм, жадность и самовлюблённость" (эгоцентризм и самовлюблённость вообще-то должны упоминаться рядышком, ибо они неразрывно - почти тавтологично - связаны, взаимообусловлены).
Апогея «лучезарного» варварства достигла Франция в 17-м веке при страшно вонючем – в прямом значении - короле-поганце Людовике XIV-м (запечатлённый-зафиксированный очевидцами... то бишь обонятцами и подтверждённый историками «медицинский» факт – это не путаница; врачи для сей исторической констатации не требуются; долго находиться подле Людовика XIV было чревато обмороком от избытка нюхательных переживаний – вот уж поистине королевские ЧАРЫ).
Так вот, бесчисленные опустошительные нашествия смуглых латино-галльских нарциссов на сопредельную (увы, разобщённую, несплочённую) Германию оставили в последней неизгладимые следы разорения, упадка, уныния... Усердно-последовательно громили французы на немецкой земле всё подряд – буквально: сметали всё на своём пути, применяя не тактику, но стратегию выжженной земли, осуществляя эту стратегию с упоённо-дословным тщанием, методично бомбардируя, взрывая, поджигая дворцы, замки, крепости, соборы, церкви, жилые здания, фермерские хозяйства... Возвращаясь из очередного люто-грабительского похождения по Бадену и Вюртембергу, французские полчища полностью стёрли с лица земли прекрасный Хайдельберг, вместе с грандиозным его замком – «венцом» города, а затем в Пфальце устроили дикую первобытную резню, убивая (а перед тем насилуя женщин и девочек) всех попавшихся им жителей и беженцев на всём пути до своей «шармёрской» «мушкетёрской» вотчины, продолжая сжигать и подрывать прежде уцелевшие постройки... В германских летописях тогда появилась и сохранилась такая аттестация: французы хуже монголов. (Жуткая жестокость монголов стала притчей во языцех – в частности то, что монголы обычно вырезали поголовно население чужих захваченных городов, даже если города эти не сопротивлялись и открывали им ворота!..)
По сему «торжественному» поводу чрезвычайно вонючий Людовик XIV повелел отчеканить «праздничные» монеты с подло-гордючей надписью "Heidelberg deleta" ("Хайдельберг стёрт")... Вот с тех пор и укоренилось в немецком народе восприятие французов как заклятого врага (не помешавшее немцам – парадокс! – питать к французам неизменную симпатию, чего не скажешь об «обратном направлении»). Удручающе-удивительно, что впоследствии французы ухитрились-сподобились примерить вызванную ими чужую печаль на себя и стали применять к немцам клише заклятого врага – не с позиции извечного агрессора – о, нет! – с позиции «жертвы»! Поводом для сего беспардонного «ракурса» и послужила упомянутая в самом начале франко-прусская война 1870-1871 гг., завершившаяся ПЕРВОЙ в истории (не считая действий союзнических войск после разгрома Наполеона) оккупацией Франции немцами. Оккупация эта была весьма кратковременной, не сопровождалась (помимо разгона «парижской коммуны») насилием и разрушениями (также и следующая немецкая оккупация по ходу 2-й мировой войны, за редчайшим исключением). Как говорится, почувствуйте разницу. Тем не менее...
Тем не менее, поражение от Бисмарка вселило во французов представление о себе как о пострадавших. И всепоглощающую, испепеляющую душу «задыхательную» ненависть к «заклятому врагу» Германии стали пестовать чуть не с пелёнок... Шарль де Голль вспоминал, что основной темой школьных занятий и домашних бесед после ещё свежей в памяти войны были ненавистные немцы и – вопиющая наглость! – «отнятые» у Франции Эльзас и Лотарингия, хотя не настолько коротка ведь французская память, чтобы не знать: именно они – и не так уж давно – отобрали у немцев эти земли, СТОЛЕТИЯМИ являвшиеся частью Германии. И вот, - заявлял де Голль, - возврат Эльзаса и Лотарингии Франции я поставил ещё в юности своей задачей...
Однако... Впрочем, в итоге Шарль де Голль сыграл и положительную историческую роль, внеся свою несомненную лепту как в победу над гитлеризмом, так и в установление более добрых отношений с немцами – отношения эти официально наречены дружбой... Ах, до дружбы далеко, конечно же, но – поначалу взаимотерпимость, а затем и определённое взаимопонимание всё же возникли... Ох, слабы, слабы эти зачатки... Показательно, что в целом немцы относятся к французам значительно лучше, нежели наоборот – то есть ситуация обратно пропорциональна основаниям (мотивам, причинам). Апропо, укоренившаяся у французов поговорка: немцев мы уважаем, но не любим, а они нас любят, но не уважают... Занятно: точно так же поговаривают и итальянцы... Уж это знойное медитерранское родство. (А что говорят греки? Они говорят: Германия! деньги давай!)
Характерен в данном контексте и опрос французов нескольколетней давности, выявивший как не совсем любезное их отношение к своим северо-восточным соседям, так и то, что они до сих пор воспринимают Эльзас и его население с недоверием!.. Зачем же тогда, позволено спросить, они его, заодно с Лотарингией, захватывали? (мосты и мостовые, фахверковая, рустикальная, романтично-«рыцарская» архитектура, уютные эркеры, затейливые «мерхен»-фасады, черепичные крыши... – всё там носит печать германской культуры, а увенчивает «композицию» великолепный собор в Страсбурге, поименованный Гёте «самой красивой немецкой церковью»)
Касательно Эльзаса и Лотарингии важно учесть: ещё на рубеже XIX-XX веков видный русский философ Владимир Соловьёв предостерегал об опасности французского реваншизма – как раз из-за вышеупомянутых «злополучных» регионов.
Так и случилось.
Несмотря на глубокие раны, которые Франция веками наносила Германии, в последней всегда наблюдалось стремление иметь с «ля бель» добрые отношения, интенсивный культурный обмен (не только культурный, если, опережая события, заметить, что у многих немецких солдат были французские подруги – извините, отвлёкся). Король Пруссии Фридрих Второй (Великий) буквально насаждал в своей вотчине и французский язык, и французские «салонные» манеры, давал французские названия своим дворцам и замкам, дружил с Вольтером и часто приглашал его к себе в Потсдам. Что хорошо, то – хорошо (благо Вольтер один из моих любимцев). Но – отвечала ли Франция взаимностью? Ничуть! (не считая подруг) Если немцы даже главную площать своей столицы Берлина нарекли по-французски, то отыскать в Париже, хотя бы где-нибудь на задворках, хотя бы в самых замызганных трущобах (их в Париже о-очень много) какое-нибудь немецкое название – зае... замучаетесь. Ах, ладно уж, есть, есть там кое-что. Назвали, назвали парижане какой-то мрачный переулок Берлинским. Скрепя сердце и скрипя зубами. Вообще-то странно: по отображающей реальность справедливости, немцам следовало бы дать французское имя какой-нибудь своей клоаке, да вот беда – нет в Германии клоак. И трущоб нет. Во Франции ищите. Найдёте. Скока хошь.
С Берлином, кстати, связано ещё одно грустное обстоятельство, красноречиво иллюстрирующее французскую беспардонность: во время наполеоновской оккупации из города вывезли и отправили во Францию чуть ли не все культурные ценности (как впоследствии делали советские друзья), пуще того – демонтировали венчающую Бранденбургские ворота квадригу! (такое даже советским друзьям не пришло в голову!) – и тоже увезли туда же, в ля бель Франсе.
После избавления Европы от Наполеона квадрига вернулась домой.
Доводилось мне задаваться вопросом: чем обусловлено варварство немцев в гитлеровский период? Отчасти, полагаю, вот чем: срывом! накипело! чаша терпения переполнилась... И дело отнюдь не только в подлейшем Версальском догоВОРЕ (хотя именно он спровоцировал-породил гитлеризм как вполне естественную, вынужденную и ожидаемую реакцию). Надо знать и всю предшествовавшую историю, в особенности что касается взаимоотношений с французами. Оттуда всё и тянется... Конечно, это не оправдание немецкому варварству (и национал-социализму как таковому) – говорить о нём считаю правильным и необходимым – и говорят об этом, не секрет, уже очень долго и постоянно. Только вот кто возьмётся адекватно оценить варварство французов на протяжении куда более длительного периода времени, можно сказать – целой эпохи... а? Почему ЭТО не стало предметом диспутов в контексте всеобщей или частной Истории?
Знаю-знаю: все были (и есть) «хороши». История человечества – история бесчеловечности, история насилия, тирании, подлости, садизма, маразма... Лишь некоторые примеры: изощрённые китайские истязания, «причуды» египетских (а каких ещё) фараонов, отражённые в Торе иудейские ужасы, сжигание заживо индийских вдов, людоедские жрецы инков-ацтеков-майя, кельтов и прочих язычников (обряды жертвоприношения), непревзойдённые по своей дикости древнеримские «зрелища» – мучительная смерть гладиаторов, причём публика чаще всего требовала умерщвления побеждённых – большой палец вниз... и казни: распинания, закапывание живьём («передовая» в своё время «цивилизация»!)... В средние века и уже на рубеже так называемой Новой Истории во многих европейских странах, также и в Германии, пылали костры инквизиции, скрежетали пыточные «машины», «благочестивые» бестии с упоением преследовали «ведьм» – по доносам (провозвестие сталинизма) и не столько из-за религиозного фанатизма, сколько из зависти к таланту, уму, красоте, в результате чего в западноевропейских странах до сих пор ощущается некоторый дефицит прекрасного у прекрасного пола... Французы так вообще дали волю изуверской фантазии, хуже того – её воплощению: их кошмарные пытки и казни запечатлены документально и художественно – например, с нескрываемым смакованием, красочно и сочувственно к палачам (sic!) описаны у Дюма (хм)... Применялись во Франции и казни, длившиеся несколько дней (!!!)... Публика расходилась на обед, на ужин, высыпалась, завтракала, затем возвращалась к продолжению чудовищного многосерийного «спектакля»... Н-да. Нисколько не удивительно, что де Сад – француз. И очень характерна именно для Франции такая дикая резня как "Варфоломеевская ночь", когда десятки тысяч гугенотов были зверски убиты - ничего подобного в других европейских странах не происходило.
Можно, конечно, умиротворяюще сказать: это было давно, чего уж там... Давно? А сегодня? Латиноамериканские и африканские бандиты... Пещерные исламисты... Ну и – само собой – великие дальше некуда россияне, кои внесли огромный вклад в дело беспредела и, что особенно удручает, упорно продолжают вносить.
Вот так всегда: начнёшь с французов, кончишь русскими. Почему-то именно ими неизбежно выпадает кончать. Оттого, видать, что писать приходится – вы уже заметили! – на русском.
---
Эссе опубликовано в бостонском интернет-альманахе "Лебедь", № 733 за 2015 г.