Я отпустил огромным г-образным накидным ключом обе гайки на зажимном устройстве и стал призывно махать руками крановщице Райке, чтобы она подгоняла свой кран ко мне. Райка, чуть ли не до пояса высунувшись из кабины своего 10-ти тонного мостового крана, как раз на третьей скорости подавала крюк стропальщику Ахмедову, который, казалось, стоял именно на том месте, куда должен опуститься крюк и проломить Ахмедову голову. Но крюк замедлил ход, и Ахмедов, державший наготове стропы, накинул их на ходу на крюк и рукой в грубой брезентовой рукавице подал Райке сигнал: хорош майнать, а сам свободные концы строп потянул к новоизготовленному аппарату воздушного охлаждения, похожего на огромный радиатор для огромного автомобиля.
- Райка, твою мать! – заорал я, понимая, что не только она, но никто меня не услышит. – Сюда потом давай!
В цеху грохотало, визжало, свистело, жужжало, трещало. Так каждый раз в конце месяца. Штурмовщина.
Ко мне подскочил мастер сверлильного участка Белобородов. В его круглых глазах, похожих на две кляксы разбавленных чернил, не отражалось ни единой мысли – следствие врожденного слабоумия. Другой его примечательностью была огромная задница, которая, казалось, живет своей самостоятельной жизнью и к Белобородову не имеет никакого отношения.
- Сейчас, погоди, - монотонно заревел он мне на ухо. – Сначала она подаст две решетки на мои радиально-сверлильные, а потом уже твою крышку.
- Белобородов! – закричал я. – Пошел отсюда на хер! А то я тебя этим ключом огрею!
Белобородов сейчас же отлетел пулей – инстинкт самосохранения ему был все-таки присущ.
- Ты числишься в моем подчинении! – зло прокричал он, брызгая слюной.
Я поднял ключ и замахнулся. По-другому Белобородов не понимает. Он будет стоять и талдычить свое без умолку. А так он быстро запетлял между станками, а его толстая задница вместо того, чтобы подпрыгивать снизу вверх в такт ускоренным шагам, протестующе заколыхалась из стороны в сторону. Сверловщики бросали на него равнодушные взгляды.
- Я вот пожалуюсь начальнику цеха! - кричал на ходу Белобородов.
Ахмедов уже сопровождал АВО на кузов автомобиля, а Райка, управляя полетом только что изготовленного аппарата, умудрилась выставить свою ладонь в мою сторону, мол, сейчас к тебе поеду.
Мой чертырехшпиндельный фрезерный станок типа 6610, изготовления Горьковского станкостроительного завода, был готов к трудовому приступу, как военная лошадь к бою – стоит только на нее вскочить верхом, и она сольется с тобой в одно целое и помчит куда пожелаешь, невзирая на взрывы и выстрелы. Мой станок тоже был готов стать частью меня. Оба его вертикальные шпинделя были готовы вгрызться фрезами в верхнюю поверхность крышки, а два горизонтальные шпинделя –в боковые стороны крышки и через минут сорок выдать тепленький полуфабрикат. Дальше расточка и сверление, но это уже меня не касается. Одна отфрезерованная крышка – рубль шестьдесят в карман согласно утвержденным нормам. А за смену можно отфрезеровать крышек пять. Вот тебе и 8 рублей чистой прибавки. А за месяц? Больше 160 рублей к инженерному окладу! А инженерный оклад у меня 110 рублей. Конечно, целый месяц мне никто не разрешит работать фрезеровщиком. Только на время аврала. А это дней 5-7. Но все равно деньги.
Мне такое предложение сделал сам директор завода.
- Викентий. – сказал он. – Я слышал, что ты можешь работать на горьковских фрезерных станках.
- Ну, управлять ими могу, - замялся я. – Приходится же их ремонтировать по электрической части. Там релейные схемы…
- А фрезеровать смог бы?
- Вряд ли. Надо знать режимы обработки. Для простой стали один режим, а для Х18 совсем другой, а нас, электриков, этому в институте не учили.
- Понимаешь, какое дело, не хватает у нас фрезеровщиков, а план надо выполнять. Вот я и прошу тебя поработать фрезеровщиком во вторую смену. От обязанностей энергетика я тебя на это время освобождаю, но зарплата сохраняется. Днем отдыхаешь, к шестнадцати на смену. Оплата – сдельная. Сколько отфрезеруешь – столько и получишь. Фрезеровать будешь что захочешь. Хоть простую сталь, хоть нержавейку. Для нас все важно. А режимы тебе и Кукурузник расскажет. Ну как, согласен?
- Конечно, согласен. Надо же помочь родному заводу!
- Да, помочь… - протянул директор и сделался печальным. – Двадцать первых дней месяца практически никаких поступлений комплектующих, дурака валяем. Зато за последнюю неделю надо выполнить весь месячный план! Вот такая у нас плановая экономика. Учили вас в институте?
- Нет, такому не учили…
А сам подумал: «На заводы-поставщики комплектующие тоже ведь не вовремя поступают. Вот и вертится общая карусель авралов из месяца в месяц».
Саня Кукурузник работал фрезеровщиком на трехшпиндельном станке 6606. Его портрет круглый год висит на заводской доске почета. Саня не только выполнил свой личный пятилетний план, но и встречный, а потом следующий пятилетний и заканчивал уже идущий за следующим, то есть обогнал время минимум лет на 10, хотя о теории относительности Эйнштейна понятия не имел. По моим прикидкам отфрезерованных им крышек должно было хватить на несколько годичных планов, однако их почему-то все равно не хватало.
У нас с Саней отличные отношения. Потому что при выходе из строя его станка Саня бежит сразу ко мне, моим электрикам он не доверяет. Да и мои электрики боятся подходить к электрическому шкафу управления, который размером в два платяных шкафа, и только носят за мною тестер, пока я «прозваниваю» электрические цепи. В ответ Саня угощает меня плодово-ягодным вином. Угрызения совести меня не мучают: У Сани месячная зарплата в четыре раза больше, чем у меня, и в определенной степени благодаря в том числе и мне. Мы пьем с ним, прячась за его станок. Работу моего четырехшпиндельного настроил Саня: выставил все четыре бабки, подвел шпинделя и установил скорости вращения фрез. Только включай и следи за их работой.
Пока Райка перегоняла кран к моему станку, я, чтобы не терять драгоценное время, включил траверсу на подъем, чтобы не пришлось смещать вертикальные бабки, когда я буду устанавливать крышку на стол. За траверсу я не беспокоился. В случае чего сработают аварийные концевики, и она остановится. Ахмедов, сволочь, не пришел, побежал, наверное, пропустить стаканчик плодово-ягодного, и мне пришлось самому возиться с крышкой. Хотя по технике безопасности мне это категорически запрещено. Потому что крышка весит килограмм триста и переломить ноги может на раз. Но какая может быть техника безопасности, если к 30 числу кровь из носа надо выполнить месячный план, иначе весь завод останется без премии!
Райка со мной работает осторожно. Все контроллеры она включает только на первую скорость. Я установил крышку на стол и послал Райке воздушный поцелуй, она мне ответила громовой трелью кранного звонка-сигнала и погнала свой кран к Белобородову. Хорошая женщина Райка! Муж только у нее дурак. Напьется и колотит ее по чем зря. Так и ходит с фингалами.
Я стал зажимать крышку г-образным ключом, вися на его рукоятке, как на перекладине. И боковым зрением заметил траверсу, о которой, пока возился с крышкой, откровенно говоря, забыл. А теперь вспомнил. Вспомнил и обомлел. Потому что она оказалась задранной выше предельного уровня. Но это еще было не все, могли не сработать конечные выключатели, хотя маловероятно, чтобы оба сразу. А страшным было то, что траверса остановилась не горизонтально, а под углом градусов в 10: ее правая сторона была выше левой. Сердце мое екнуло, и я тут же взлетел по специальной лесенке на станок. Кроме электрической защиты существовала еще механическая защита траверсы: две стальные шпильки предохраняли червячный редуктор от перегрузки. С одной стороны шпильки оказались целыми, а с другой срезанными. Все ясно, защитный механизм сработал, но ассиметрично, а траверса остановилась только потому, что ее просто заклинило. Волна позора обожгла мне лицо. Всего третий день работы фрезеровщиком - и я уже поломал станок! Надо немедленно все исправить, пока обо всем не узнал директор. Он так на меня надеялся! Надо отсоединить редуктор и попытаться выровнять траверсу вручную. Затем установить новые предохранительные шпильки – и дело сделано! Мне бы сейчас хорошего слесаря в помощь!
- Юра! Юра!! – закричал я пробегающему мимо механику Малышеву. – У меня беда! Помоги!
- Что за беда? – притормозил Малышев. – Я в детский сад за сыном! Спешу!
- Да ты только посмотри!
- Ох, твою мать! -ужаснулся Малышев, увидев перекошенную траверсу. – Ты на хрена ее так высоко задрал?!
- Ай, задрал! Так получилось! Защита не сработала.
Юра Малышев уже лез ко мне наверх.
- Так, редуктор надо разбирать. Думаю, не так все и страшно. Я тебе сейчас пришлю слесаря Доценко.
- Николо Поганини?! – испугался я.
- Да, Поганини! Отличный слесарь!
Да кто же не знает слесаря Поганини! Его весь завод знает! Действительно, отличный слесарь. С ним мне приходилось уже работать. Правда, только один раз, но и этого оказалось достаточно. Николай Доценко, в быту Николо Поганини или просто Поганини, внешне очень напоминал Колобка: короткие нижние и верхние конечности, большая круглая голова и неохватный тугой живот. Кличку свою он получил из-за какой-то своей редкой болезни – недержания газов. А может это была и не болезнь, а просто Николай Доценко был страшным обжорой, каждую свободную минуту что-то жевал, вытаскивая из карманов своего необъятного комбинезона, и по этой причине его кишечник скапливал огромное количество газов, которым, естественно, надо было куда-то деваться. Вот они и рвались наружу, особенно, когда ему приходилось наклоняться или тянуться ключом к труднодоступной гайке. Газы у Поганини были нещадными. В этом я убедился, когда довелось аварийно ремонтировать цеховую систему отопления, которую разморозил пьяный слесарь-котельщик Воскобойников, дежуривший ночью. Он употребил на дежурстве какой-то неизвестный коктейль, после чего сразу уснул возле котла. Котел, естественно, потух. Только утром Воскобойников очнулся от пронизывающего холода, кинулся перекрывать задвижки, но было уже поздно. А когда мы всем цехом разогревали горелками замерзшие регистры и трубы, он пришел ко мне с повинной, мял руками свою грязную и ободранную кроличью шапку и бормотал:
- Прости, Викторыч! Бес попутал…
От него разило то ли ацетоном, то ли керосином.
- Иди пиши объяснительную! – строго приказал я. – Будешь уволен по статье!
А сам со слесарем Николо Поганини полез в тесную вентиляционную камеру менять треснувшую запорную задвижку. Тогда я еще удивился: почему остальные слесаря так настойчиво не желают лезть в эту венткамеру? Через каждые три минуты я вылетал из нее наружу со слезящимися глазами, хватаясь за стены. Минут пять приходил в себя и мечтал о противогазе. Когда мое физическое терпение иссякло, я догадался пообещать слесарю Воскобойникову, что он не будет уволен по статье, если поможет слесарю Доценко демонтировать задвижку.
- С Колей вместе?! – заплетающимся языком уточнил гурман Воскобойников. – Да не в жисть! Лучше по статье…
Малышев исчез, а минут через семь я увидел Николо Поганини с красным металлическим ящиком в руке, в котором он хранил свои инструменты. «Так тебе и надо! – подумал я о себе. – Не надо слишком умничать!».
Поганини сразу поднялся на станок, и я уже приготовился пережить первую ударную волну, но на удивление все обошлось.
- От сети отключил? – спросил Николо, ставя на станину свой ящик.
- Конечно.
- Редуктор червячный. Таким редуктором можно весь станок перевернуть. На хрена задирал?
- Коля, долго объяснять. Давай к делу.
- Давай, - согласился Поганини, и первая партия газов колоратурным меццо-сопрано вырвалась наружу.
Поганини стал на колени перед редуктором, будто собирался на него молиться, порылся в своем ящике и достал рожковый ключ.
- Посмотрим, что с редуктором.
И стал отвинчивать крышку.
Снизу кто-то позвал меня по имени.
Я на корточках добрался до края станины и, опираясь руками о бортик, посмотрел вниз. Внизу стоял Белобородов и по-идиотски скалился.
- Белобородов! – крикнул я. – Опять?!
- Станок твой в раскоряку, - радостно известил Белобородов, но его глаза по-прежнему ничего не выражали. – А я тебя предупреждал про решетки!
- Спущусь – мало не покажется, - пригрозил я и вернулся к Поганини.
Николо уже отсоединил верхнюю крышку редуктора и изучал его внутренности.
- Червячная шестерня бронзовая, - сказал он. – Или медная.
- И что? - спросил я.
- А то, что она тоже деформировалась. Зубья покоробило. Менять надо шестерню. Или по новой прогнать фрезою зубья.
- Это же куча работы! – я даже схватился за голову. – Давай пока вот как: попробуем вернуть траверсу на место вручную. Я доработаю аврал, а уж потом примемся за настоящий ремонт.
- Да хрен его знает! – засомневался Поганини. – Может не пойти траверса на такой шестерне.
- Силой возьмем! Нам же только выровнять ее!
- Викентий! – опять орал снизу Белобородов.
- Сейчас, погоди, - сказал я лучшему заводскому слесарю. – Убью сначала Белобородова.
И опять ринулся к краю станины.
- Белобородов, ты что, нарочно?!
- Тебя в отдел кадров вызывают срочно! – закричал Белобородов, глядя снизу вверх равнодушными глазами. – Уже два раза звонили!
- Зачем? – опешил я.
- А я откуда знаю? Звонили.
Я опять вернулся к Поганини.
- Коля, - сказал я. – Я ненадолго в отдел кадров, а ты пока заготовь предохранительные шпильки. Потом попробуем сдвинуть траверсу.
Поганини снова с сомнением сдвинул плечами.
- По-моему это херня, - уныло произнес он.
Спускаясь по лесенке, я услышал троекратный залп, на этот раз уже тенором, как подтверждение окончательного приговора.
продолжение следует
