толстые. Квартиры просторные. Охрана. Просто так не войдешь.
Крепость. Когда их, потом, в другую крепость увозили, даже не
сопротивлялись. Привыкли к охране и наблюдению. Ни один не
возвращался, - говорит, попивая чай добродушная старушка, сидя
за столом, напротив меня.
Ничего особенного. Два часа ночи. Родители и старший брат
мирно спят. Мне восемь с половиной. Только цвет старушки
изумрудно-зеленый. И все, к чему прикасается, становится того же
цвета. Отпускает - возвращается привычный вид.
Это не первая наша ночь. Ничему не удивляюсь. Только слушаю
и стараюсь запомнить. Иногда, получается. Обрывками слов и фраз.
С каждым разом все лучше.
Началось, когда родители приобрели эту квартиру. У них
совместный бизнес, успешный. Я со старшим братом ни в чем не знаю
отказа. Много в доме дорогих вещей. Но порядка нет.
Папа с мамой - люди творческие, с безграничной фантазией и
креативом. Поэтому, дома беспорядок. Не знают вещи своих мест.
Иногда, отец не может найти галстук, мать - блузку, брат –
учебник. Тогда мы дружно проводим генеральную уборку, и через два
часа все сияет порядком и чистотой. Хватает этого не более, чем на
тридцать минут. Берет свое природа. Атавизм, по Преображенскому.
Не помню, кто сказал: «С утра порядок, а вечером бардак», но в
память запало. А откуда порядок? Кто его ночью наводит? Кроме
меня, никто не интересовался.
Стал приглядываться. Действительно, с утра все вещи аккуратно
разложены. Все чисто, ни пылинки. Значит, ночью что-то происходит.
Старался не спать. Вначале, не получалось. Потом, сквозь сон услышал
шуршание веника и плеск воды. Наконец, удалось встать.
В гостиной мыла пол старушка. Вся зеленая. Оглянулась. Заметила
меня.
- Спать, - коротко бросила, и неведомой силой унесло в кровать.
В следующую ночь только вздохнула: «Упрямый. Пойдем пить чай».
Так познакомился я с Варварой Никаноровной. Была она
домработницей. Очень давно. Видела, как строили наш дом и заселяли
первыми жильцами. Хорошо было работать здесь. Добрые были хозяева.
А служба у них – злая. Вот и пытались перед судьбой хоть как-то
откупиться. Никому не помогло. Не помнит, сколько раз полный состав
квартир менялся. Все, как в бездну проваливались.
Сама уцелела. Кому, говорит, нужна. А родных с близкими, кого
крепость не поглотила, того война прибрала. Ребенок единственный
от простуды умер. Одинокая, но жила. Трудилась. Надо было работать,
пока не помрешь. Здесь и умерла. В луже разлитой воды. Год
спустя, после смерти Большого Лидера.
Не домыла, не вывела грязь до конца. Теперь каждую ночь
наводит порядок. Убирает грязь. Много грязи еще осталось.
Нельзя ее терпеть, разрастется. Всю жизнь покроет.
- Время, - внезапно прерывается, отрывает створку кухонного шкафа,
достает пару кусочков печенья, два пряника, три пакетика чая и
укладывает в хозяйственную сумку.
- А мы на домового думали, - удивляюсь я.
- Нет домовых, - усмехается она, - сказки это. Точно знаю. К Анне
Хрстофоровне, с соседнего квартала, в гости зайду. Посидим до утра.
Спать иди. Извелся весь, носом клюешь. Каждую ночь, ведь, прихожу.
Много времени впереди. Запоминаешь, хоть что-то?
С трудом, киваю головой.
- Не понимаю, милок, кто здесь из нас большая небыль, ты или я.
Подходит к сиене и растворяется в воздухе. Остается маленькое
зеленое пятно на кафельной плитке.
Беру тряпку, пытаюсь стереть. Не выходит. Просто так от старых
пятен не избавиться.
Перед сном решаю постоянно наводить порядок в своей комнате.
Пусть Варваре Никаноровне будет хоть немного легче.
Сон. Вижу, как она идет в соседний квартал сквозь людей и машины.
Заходит в девятиэтажный дом. Вызывает лифт. Заходит.
- Пять этажей вправо, дружок, - произносит, не касаясь кнопок.
Происходит странное движение. Створки раскрываются. В коридоре
лишь одна дверь.
- Здравствуй, Христофоровна.