А может, писать о нашем сегодняшнем времени
получается так плохо
потому, что этого времени нет, –
как говорится, пропала эпоха?
Ну не пропала,
пропасть – это как-то слишком
драматично и весело,
а наша не начудесила,
а просто она не случилась,
не получилась,
не началась,
не пожила всласть,
а потому и конца у ней
не будет – предела неслучившихся дней.
Физики трепыхаются,
объяснить пытаются –
полно ребячиться,
задом пятиться
к тем временам,
когда жилось нам.
2
Давно ли так случилось, что страны
нет,
нет народа ее, люди
не связаны ничем, взаимной даже
нет ненависти?
Я в тебя не верю,
мой друг, мой враг. И ты…
Когда б кто верил
в мое существование, давно
пришел бы, прекратил.
Еще пишу,
что значит: и страны России нет.
Не верится уже, что тут была
и Бог ее любил, в нее Бог верил!
3
Ни тебя нет, ни меня –
чистый солипсизм
обоюдный: два огня
в переломах призм –
есть ли? были? Что один
блик, неверный свет?
Часом час и клином клин
вышибли – и нет
нашим жизням на земле
меры никакой.
– О добре, о всяком зле
помнишь ли, такой
умный, что предвидел? – Что?
– Все вот это! Да.
Возвращается пустой
мысль, попав сюда,
возвращается она,
битая всерьез,
потеряла времена,
довелась до слез.
4
Чужое, заемное время,
чужое мы тянем, живем;
нетяжкое, смутное бремя
мы, не замечая, несем.
Расплата? Вы шутите, что ли?
За что? Это время – ничье.
Нет – общее. Взятая доля
по праву. Бери как свое!
***
Себе-то что врать, поддаваться
на слишком невинную ложь,
в какие разы покупаться? –
Я лгу, и меня ты не трожь;
своими устами благими
вещаю, слышь, на языках
понятных – живыми, какими
еще не мели этот прах,
оставшийся после российской
Истории, после всего
тут бывшего. Кончились риски,
не выиграли ничего.
5
А страны есть – там время. Здесь у нас
пространство только. Чистый Божий свет
застыл, и он, застывший, светит тускло,
почти не светит…
Нет разбега, прыти
от самого Творца до всякой твари…
6
Земля осталась –
народу нет;
война старалась –
с нее ответ.
Мир уменьшался,
народ мельчал –
ни оставался,
ни уезжал.
***
И русским духом
пропахла вся
земля, чтоб пухом
ей стать нельзя;
тверда, сурова,
насквозь черна,
всему основа,
предел она.
***
Согнали ветры
тяжолый дух,
на километры
вид пуст и сух,
земля осталась
без вех, примет –
такая старость,
где смерти нет.
***
Кто кем мы стали –
как облака,
мы вид приняли
чужой слегка;
был дух – лепил нас
дух, из нутра
животворил нас,
была пора.
7
Нет правды – и не хочется;
ложь – да и та рассыпалась,
как не было, как не ее
тут лгали, слово легкое.
Как расточились призраки,
веселые и страшные,
так стало пусто в воздухе,
еще страшней, не весело.
8
А поднимался я,
из земли вставал,
сил напитался я,
тайны знал,
а теперь – сух-суха земля
надо мной.
Надо, что ли, встать, шевеля
синь-травой.
***
Некого пугать
видом, смерть,
незачем шагать
и лететь;
нежить я полей,
нежить сел,
меня пожалей –
нежный, мол, –
погляди, уважь:
всхлипну – выпь;
видимую блажь
(сплюнь!) рассыпь.
***
И всех наших идей печальный вид
вчерашних, позавчерашних, – всё такая
дурная, сука, нежить. Если были
когда-нибудь живыми. Покупался
и я на них, и поумней на них.
9
Кто мы теперь?
Была кровь,
в крови – душа,
в душе – вера,
в вере – смысл.
А теперь?
10
Карты я видел чужие: растущие белые пятна
там, где земля наша, и даже сетки нет координатной!
Есть еще, Родина, несколько с именем, крупных селений –
бывших твоих городов, но растут, поглощают их пятна –
лепры…
Тебя изъедает болезнь, от которой, смертельной,
все привиты, безопасны, здоровы, одна ты такая,
мучась смертельным недугом, постыдным, исчезнешь, вся в белом...
11
А бывало не так: долго тягучее
наше время текло – терпкое, спелое,
видом мед, вкусом мед, нам пропитание
на потребу единое.
И не эллинского, не иудейского
вида время текло – горькое, русское,
все начала, концы в нем были, двигались
его жизненной силою.
12
Одно я понимаю: прекратилась
История. У нас ли только так?
Локальная беда? Всеобщий швах?
***
А у других за лютою зимой
весна приходит, дальше – строй обычный
событий, понимают их движенье...
И невозможно мало изменилась
от наших здешних бед большая жизнь,
большая экономика…
13
Где ты, жизнь Кощеева?
Как сковать иглу,
дубу-столбу-дереву
как уйти во мглу,
вымахать в рост вёрстовый,
чтоб укрыть сундук
от лихого молодца,
от недобрых рук?
***
Пташка неподъемная –
в небе, в синеве,
зайка, зверка стрёмная, –
в мураве-траве,
щука, рыба хищная, –
ищут, не найдут;
где ты, жизнь излишняя,
чуемая тут?
***
Есть иголка-семечко,
есть в иголке жизнь –
кой-какое времечко,
вечное кажись.
Родина-покойница
скажется живой,
если в кровь уколется
этою иглой.
14
Неочевидна русская идея,
опасна и ревнива. Она жестко
других не терпит на своих пространствах.
Она неразговорчива, ясна
любому, кто тут русский, кто не русский.
15
И выхолостить в добрый час
успели злобных нас;
терпимы к всяческой беде,
уловлены в среде
обставшей, теплой, жить где – жить
с другими наравне,
мы сторговались заплатить
душой своей вполне.
16
Что времени больше не будет,
пророчили всякие, много,
казалось, что умные люди,
казалось, что в страхе у Бога.
Да что они знали, такие
завравшиеся? Взгляд их дальний –
о нынешней, скучной России,
о прошлой, большой, завиральной.
А времени просто не стало,
вот даже ни часа, минуты.
Для смерти и той не достало.
Не радует жизнь почему-то.
17
Не просто так,
не быстро
умирает такое большое,
такое живое
тело,
такая живучая страна –
Россия.
Убывала кровями и смыслами
долго, долго…
Переставала быть Россией,
возвращала себе имя –
и всё, каждое действие –
с убытком, с ущербом…
Как сказали бы затеявшие все это немцы –
«цугцванг».
18
Были священные дни, гекатомбы без смысла, пощады –
Русь поднималась полпьяная, больше хмелела, зверела,
красного жар-петуха запускала, душа нараспашку:
надо ей было от тягот, неволи на час встрепенуться.
Бог ей прощал эту жуть, этот жар, Пугача или Стеньку,
Бог не вменял ей греха, понимал святость воли и бунта.
Надо же было жидам-ловкачам совладать со стихией,
темной, исконной, – досталась страна революции!
19
Время играло смыслами,
втридорога вралО,
все измеренья вынесло,
стрелками повело.
Виды его тяжолые,
прошлые решены –
вышли из него голые,
как бы не рождены.
Бывшие так небывшими
делаются года;
мы, столько лет грешившие, –
невинные навсегда.
20
Недалече ли, далече
место красоты желанной.
Все сегодняшние речи –
о земле обетованной,
о немыслимой дороге
непременно прямо к цели,
о бессильном русском боге,
держащим мир еле-еле.
***
Город Китеж шел под воду,
город Китеж звал нас, бедных,
на последнюю свободу,
на свободу дней последних…
***
Так легче умирать, предполагая,
что где-то бог есть, его рай далекий…
В час утренний, прекрасный и печальный,
раздастся звон из-под земли, воды –
обманный звон: земные черти ловко
по рожкам, по копытцам тук да тук…
На эти звуки двинемся в час добрый
с небытием смешаться до конца.
21
Времени больше нет, инерция его кое-как
движет нами и стрелками шевелит;
детям бы не надо здесь рождаться, во мрак,
ну а мы не умрем, даже и веселит
новое бессмертие, потому что безвременью нет конца, –
вот так я всегда-навсегда, не пресекаясь, буду;
новое бессмертие без мученического венца,
неподвижность моя, немыслимость – сердца моего остуда.
22
Зачем тебе душа? Не отпустили с неба
рожденному: мол, так промаешься, -живешь,
как все вокруг. Доволен будь достатком хлеба,
и тем, что воду пьешь, и тем, что водку пьешь.
И в мелкой толкотне, как то провидел Броун,
не надо никакой особенной души.
Но выклянчил себе – и, видом очарован,
следит за смертью тот, кто к смерти не спешит…
23
Все безрадостно, беззлобно:
поп, собака, мясо, смерть –
надпись пишется подробно,
круг сужает круговерть,
круг сужает, окружает,
потому что естество
истощается, тощает,
губит трение его.
***
Где был волкодав-собака,
там едва ли спаниель
мясо тянет, узка ямка,
выветрен поповский хмель.
Что писать? И так все знают,
повторяют. Так живем.
Повторенья замирают
на пределе на своем.
***
Время тоже круг за кругом
меньше, меньше, если нет
смысла нового, – по дугам
сам себя догонит свет.
24
Так, эдак изменяясь, упражняясь
во взлетах и падениях, судьбу
мы истрепали, жизненные силы
растратили на дальних рубежах,
где нет теперь России.
Мы идей
прочувствовали, прожили так много,
что больше – ни одной, ни самой русской…
Мы убывали. Мы числом мельчали…
А наши дети будут где-то жить,
и, может быть, на этом самом месте,
на этой вот земле. Им кто-нибудь
расскажет о стране, так плохо, больно
умершей здесь…
В какое-то иное бытие
мы перешли.
Эпилог
Не уехать отсюда:
пустоту месят,
наворачивают на себя колеса,
не взлетит самолет,
не от чего оттолкнуться…
Только силою духа,
у кого он есть,
только силою духа
можно
из этих мест…