окончание
А в это время на Казанском вокзале начинала разыгрываться очередная фаза разработанной нами оперативной комбинации.
Агент «Тихон» стоял на перроне у вагона «СВ» и нервно курил, захлебываясь кашлем. Холодные мурашки бегали по телу. Воспоминания об узуновских злоключениях заставляли его вздрагивать и нервно озираться. Чего стоила только его доставка в лапах двух милиционеров-медведей, которые уже в отделении милиции обнюхали сначала его, а затем свои выпачканные полупереваренными огурцами рукава мундиров, после чего вытерли их об «Тихона». Вслед за этим они начали грубо сдирать с него верхнюю одежду.
- Я сам! – пытался сопротивляться «Тихон».
Наискосок он заметил приоткрытую дверь отдельного кабинета, где сидел уже человеческий милиционер в форме сержанта милиции и попытался прорваться к нему.
- Товарищ сержант! – завопил «Тихон». – Новые русские конституцию не соблюдают!
Но сержант и ухом не повел, а тупо смотрел на телевизор.
- Зачем же автомобиль покупать, если дорог нету, - говорил из телевизора знакомый всей Российской конфедерации человек с густыми бровями, чьи плакатные портреты были развешаны по всем городам и весям Конфедерации.
«Тихона», ободранного до трусов, медведи грубо втолкнули в какое-то подвальное помещение, где стоял могильный холод. При этом они абсолютно не обращали внимания на его душераздирающие взывания немедленно его отпустить, так как он выполняет особо важное государственное задание, являясь переводчиком известного во всем мире американского корреспондента, который будет писать положительную статью о российском стратегическом объекте. Тут уже явился сержант милиции в сопровождении какого-то типа с опухшим лицом и в грязном белом халате.
- А ну скажи что-нибудь по-американски, - потребовали сержант. – Как будет, например, по-ихнему «вытрезвитель»?
«Тихон» по-медвежьи зарычал, а медведи-милиционеры ликующе переглянулись.
- Понятно, - подвел итог белый халат и нечленораздельно констатировал: – Тяжелая степень. Медицинское освидетельствование налицо.
Медведи, толкаясь, заперли за «Тихоном» дверь, и он сразу же стал в нее стучать кулаками и требовать самого главного начальника.
- Сейчас по шее получишь, - лениво отозвался сержант.
- Или холодной водой обольем, - заплетающимся языком пригрозил халат.
Только часа через четыре, когда «Тихон» продрог до костей и сидел по-турецки на солдатской койке, закутавшись застиранной простыней, в углу которой красовался выцветший лиловый штемпель с пугающей надписью: «ЛОМ Узуново медвытрезвитель», пришел какой-то гражданский и позвал его по фамилии. «Тихон» с простыней на голове, как в платке, обреченно побрел на выход.
- Быстро одевайся, - сказал гражданский, смерив «Тихона» удивленным взглядом. - Электричка через полчаса.
- Куда? – спросил совсем обезумевший «Тихон», выбивая зубами мелкую дробь, как перед казней.
- В Москву, куда же еще, - еще больше удивился гражданский.
- А у меня денег совсем нет, - пожаловался «Тихон». – Совсем. В поезде уехали.
- На, вот, 10 рублей, и напиши расписку.
- А подписывать как? – спросил: «Тихон».
- Понятно, - сказал милицейский оперативник. – Своей фамилией распишись.
«Тихону» вернули одежду, но оказалось, что свои домашние тапочки он потерял, когда медведи волокли его в линейный отдел милиции. Вместо них ему выдали огромные растоптанные сандалии, которые принадлежали какому-то медведю и теперь за ненадобностью валялись в каморке. Когда «Тихон» бежал к электричке, сандалии под ним хлопали как китайские петарды.
«Тихон» очень беспокоился, что в электричке на него будут обращать внимание. Но беспокойство оказалось напрасным. Пассажиры в электричке оказались разношерстными, а некоторые из них выглядели еще более неприглядно, чем он. В Москву он добрался уже без приключений и сразу в магазине возле вокзала купил себе спортивные тапочки за два рубля, а позорные сандалии выбросил в урну.
В этих тапочках он и явился в кабинет заместителя начальника главка по режиму. Свое командировочное предписание «Тихон» предъявить не смог, так как оно вместе с паспортом уехало в портфеле, который остался в купе грибника Сан Саныча. Повезло, что замначальника по режиму знал «Тихона» лично, так как «Тихон» уже не однажды сопровождал иностранные делегации. Разговор в кабинете был не из приятных. Особенно досталось за нарушение трудовой дисциплины, выразившееся в распитии спиртных напитков во время командировки с последующим попаданием в милицию. Строго предупредили, что это в последний раз, и, если он опять употребит в рабочее время, на этом его служба в отделе по работе с иностранцами закончится. А в отношении чертового американца пришлось выслушивать целую лекцию. Опять зам акцентировал, что к нему никто не должен приближаться, а если такое случится, его опять же выгонят с работы. И только после этого «Тихону» вручили билет в спальный вагон в одно купе с американцем.
Теперь кошмарный день катился к завершению. Казалось, ничего страшного уже не должно случиться. Вот он, поезд, вот вагон, а в вагоне его место. Если еще сейчас явится Сан Саныч с его портфелем – будет вообще замечательно. Там и смена белья, и электробритва, и деньги с документами, и туалетные принадлежности. Сан Саныч наверняка сообразил, что он отстал от поезда и забрал его портфель с собой. За вытрезвитель он не станет ему рассказывать, скажет, что пока разыскивал туалет, поезд уехал. Пришлось добираться зайцем. Да, вид у него не респектабельный. Пиджак, галстук и туфли – все уехало вместе с портфелем! Даже американский корреспондент, привыкший к демократии, смотрел на него с недоумением, когда зам по режиму представлял его в качестве сопровождающего. А проводница вагона вообще просверлила его взглядом, когда он ей протягивал билет в вагон СВ.
- А вещи ваши где? – с подозрением спросила она.
- Мои вещи доставит позже курьер, - с достоинством ответил «Тихон».
Милицейские деньги почти разошлись. Кроме затрат на билет до Москвы и тапочки он еще перекусил в министерской столовой холодным свекольником и котлетой с гречкой, а в киоске на Китайском проезде купил сигареты и спички, необходимые для выполнения задания. Оставалось несколько рублей с копейками, но их «Тихон» решил приберечь на всякий пожарный случай. Даже от зубной щетки и пасты пришлось отказаться. Надеялся на Сан Саныча. А если тот не появится – что ж, еще один день не почистит зубы. Всего ночь переночевать, да полдня продержаться. Теперь главное - американец. Вдруг ему вздумается отправиться в вагон-ресторан на ужин. Тогда и ему придется идти следом. Закажет себе чашку кофе или бутылку минеральной воды. А утром опять же надо будет попить чаю, съесть какой-то бутербродик – не позориться же перед иностранным гостем. Хотя можно сказать, что у него гастрит, и ему врачи не рекомендовали питаться в общепите.
При мысли о еде во рту у «Тихона» стали накапливаться слюни. Он вспомнил о сорока рублях, полученных от Музея еще вчера, и ему стало тоскливо. Как бы они сейчас пригодились! Можно было бы и шампанского в вагоне-ресторане выпить. Пусть бы американец удивился! Тогда и не мутило бы так нещадно. Но тут же вспомнился строгий заместитель по режиму, и мысль о шампанском сразу же улетучилась.
Грибник Сан Саныч не появлялся. «Пропустил я его, что ли? – недоумевал «Тихон». – Или он такой тупой, что не понимает, что я американца сопровождаю?».
Зато по перрону от здания вокзала шел еще один знакомый, с бородкой клинышком и озорными, бегающими глазами. Он быстрым шагом направлялся прямо к «Тихону».
- Привет, - бодро приветствовал он «Тихона». – Это хорошо, что попутчика встретил. А ты чего куришь? Ты же вроде некурящий.
- Да вот, - кисло ответил «Тихон», - пришлось…
- Везешь кого-то?
- Да одного американца. Корреспондента.
- Слушай, бог с ним, с твоим американцем. У меня седьмое купе. Когда устроимся, заходи ко мне. Я сегодня в главке такие бумаги подписал – сам не ожидал. Покажу тебе. Есть повод отметить.
Страдание перекосило лицо «Тихона», будто от пронзившей зубной боли.
- Не смогу я, Борисыч. Американец на мне висит. Бдеть его надо. От него сплошные неприятности. Сидит там, в купе, в своих очках, и чего-то пишет. Ты Сан Саныча случайно не видел?
- Какого Сан Саныча? – не понял Борисович.
- Грибника. У нас работает. Фамилию не помню. Портфель мой у него… Должен был принести, да не несет.
- Нет, не видел.
Борисыч показал билет проводнице и стал подыматься в вагон.
- Через две минуты отправляемся, - сказала проводница специально для «Тихона» и повернула щеколду посадочной площадки.
«Тихон» еще раз посмотрел, не бежит ли с его портфелем Сан Саныч, затем брезгливо загасил сигарету и сердито швырнул ее под вагонное колесо.
- Когда же все это кончится! – в сердцах вымолвил он и полез в вагон.
Поезд тронулся.
«Тихон» сидел напротив американского корреспондента и с тоской смотрел в окно на уплывающий назад перрон. Американец продолжал делать пометки в своем блокноте, не обращая на него никакого внимания. «Ишь ты, - думал «Тихон», - разошелся строчить. Вагон качает, а он строчит! И охота ему глаза портить!». Он посмотрел на свои новые тапочки, смутился и попытался спрятать ноги под полку, но мешала доска багажного отсека. «А! Пусть думает, что я специально так обулся по сезону. А этого проклятого грибника я еще встречу!».
В приоткрытую дверь купе постучали, и в проеме возник бородатый Борисович. Он уже был в синих спортивных брюках и красной майке, на груди которой стилизованными под древнерусский шрифт было написано «Россия».
- Извините, - вежливо сказал бородач. – Добрый веч…
«Тихон» непонятным образом моментально взлетел над полкой, так что Николас от неожиданности шариковой ручкой проткнул бумажный лист, и с криком «Сюда нельзя!», будто его застали голым, налетел всем телом на бородача, вытолкнув его в коридор.
И сам оказался в проходе, быстро затворяя за собою дверь.
- Ты что, с ума сошел? – опешил бородатый. – Чуть с ног не сшиб. Я же за тобою пришел. Пойдем ко мне в купе, я уже стол накрыл, один еду.
«Что-то все полюбили столы накрывать! – гневно подумал «Тихон». – А потом переводчики в вытрезвителе оказываются!».
- Да не могу я, Борисыч, - простонал он. И зашептал: – Иностранец мешает. Не имею права одного оставлять. Наказать крепко могут.
- Кто?
- Ай! – махнул рукой «Тихон». – Предупреждение от самого Танеева получил. Может потом, когда корреспондент спать ляжет. А сейчас – никак!
И нырнул обратно в свое купе, задвинув дверь перед носом изумленного Борисовича.
- Приятель приходил, - смущенно улыбаясь, объяснил «Тихон» американцу. - Спички попросил. Тоже работает у нас на объекте. Ведущим специалистом. Всегда только в вагоне «СВ» ездит.
Американец с интересом за ним наблюдал.
- Спортсмен? – вдруг спросил он.
- Кто, я? – не понял «Тихон». - Нет. - И тут же вспомнил свой перелет через купе. - В юности когда-то настольным теннисом увлекался, - смущенно признался он.
- Приятель ваш, спортсмен? – пояснил американец.
- А, Борисыч? А кто его знает! На мотоциклах помешан, а так, вроде, больше ничего.
- У него спортивная майка с надписью: «Россия».
- А, майка! Купил где-то. Он чего хочешь, достанет. Юркий.
Американец сразу же утратил интерес к дальнейшему разговору и снова погрузился в свой блокнот. «Чаю заказать, что ли, - думал «Тихон». – Неплохо бы и перекусить что-то. А этот корреспондент, видно, в ресторан не собирается. И ужинать не собирается. Что ж – тем лучше. Не придется за ним по вагону бегать».
Завтра он, как приедет, сдаст этого американца – и домой, в теплую ванну. Будет лежать в ней полтора часа, не меньше. До сих пор дух вытрезвителя никак не выветривается. Потом уже позвонит и доложит, что все в порядке. Нет, сначала доложит, а уже потом в теплую ванну. Вечером пойдет на встречу. Там его, небось, опять про вытрезвитель расспрашивать станут. Что да как. Ну, признается во всем, расскажет про грибника Сан Саныча и о белых сушеных грибах. Ну, малость выпили, чтоб грибы продавались, да не рассчитал свои силы. В Узуново побежал в туалет, а к нему медведи прицепились ни с того, ни с сего. Видать, услышали запах перегара – ну и в вытрезвитель! Медведи! Что с них возьмешь! Про колхозницу с баулами, естественно, надо промолчать. Зачем всякие детали? А спросят про обратный путь из Москвы, скажет, что в этом же вагоне ехал Борисович, который звал обмыть какие-то бумаги, но он в этот раз категорически отказался и от американца ни ногой.
В дверь снова постучали. На этот раз «Тихон» с достоинством приподнялся и не спеша подошел к двери. За ней опять стоял бородатый и радостно улыбался, держа в руках бутылку коньяка. «Тихон» решительно ступил в коридор и снова закрыл за собою дверь.
- Борисыч, - сказал он, оттесняя бородача, – я же тебе толкую – нельзя!
- Ну, если тебе нельзя, так, может, я к тебе? Ты только посмотри – дагестанский. – Борисович показал коньячную этикетку. -
Пробовал такой? Говорят, ничем не хуже армянского. Достал по случаю.
- Да нельзя к нам тоже!
- Да почему нельзя? – удивился Борисович. - Карантин, что ли? Ко мне не хочешь, к тебе – нельзя. Не можешь ко мне один идти, пригласи с собой этого американца. И его попотчуем. Говоришь, он корреспондент? Интервью ему дадим!
- Ни-ни-ни! – испуганно запричитал «Тихон». – Строго-настрого запрещено! Хочешь, чтобы я с работы слетел?
- Да почему запрещено? Мы что, о политике говорить будем? Просто посидим. Я же вижу, ты после вчерашнего немного не в форме.
- Что, сильно заметно? – встревожился «Тихон».
- Ну, кто тебя не знает, может принять за естественную опухлость.
«Тихон» скривился.
- Да вчера с Сан Санычем, грибником, ехали в одном вагоне и малость водку с пивом смешали…
- Ну, это вы зря. Теперь, наверное, голова раскалывается, - посочувствовал Борисович. - Давай так. Ты спроси своего американца, не против ли он ста граммов хорошего коньяку в мужской компании? А если против, пойдем ко мне. Заодно, здоровье свое поправишь.
- Да нельзя мне от него ни на шаг! И с ним нельзя!
- Вот ты странный человек! Кто же узнает? Я не пью в одиночку. А повод- есть!
«Тихон» заколебался. Действительно, кто узнает? И вагон почти пустой. Подумаешь, бутылка коньяка на троих. У Борисыча, наверное, и закуска имеется. Вон он, с каким пузатым портфелем в поезд садился. Посидят часок, побеседуют. Он заодно коньяком желудок себе продезинфицирует. А то после министерского свекольника живот начало пучить.
«Тихон» уже хотел было сказать: «Ладно, сейчас спрошу американца», как вдруг увидел в конце вагона проводницу в синей железнодорожной форме, которая якобы подметала веником, а на самом деле внимательно следила. «Ага, - злорадно подумал: «Тихон», - не на того напала! А еще про вещи меня спрашивала!». И он, захлебываясь нахлынувшим негодованием, громко, чтобы слышала проводница, крикнул бородачу:
- Борисыч, ты русский язык понимаешь? Сказано нельзя – значит, нельзя!
Бородатый Борисович недоуменно заморгал и со словами «Да ну тебя к дьяволу» обиженно развернулся и понес свой дагестанский коньяка к себе в купе.
«Тихон» вернулся к американцу и виновато кривя лицо уселся на свою полку. «Не хорошо с Борисовичем получилось, - думал он, рассматривая свои тапочки. – Он же от чистого сердца. Откуда же ему знать про жесткие инструкции?».
Сколько раз он сопровождал различные делегации! И немцев, и финнов, и шведов, не говоря уже о разных болгарах, венграх или словаках. И никогда не запрещалось им без присмотра по вагону ходить или с кем-нибудь из пассажиров беседовать. А этот американец прямо какой-то особенный. Что он может такого натворить? Стоп-кран сорвать или гальюн раскурочить? Тоже мне, вредительство!
А как хорошо сейчас было бы выпить дагестанского коньяку!
- Пригласите сюда вашего знакомого, - неожиданно предложил американский корреспондент, как будто почувствовав душевные терзания «Тихона». – Мне как автору будущей статьи о вашем объекте будет интересно с ним побеседовать.
- В самом деле? – обрадовался «Тихон», но тут же вспомнил подметавшую проводницу. - Так звал уже, - произнес он кисло. – Два раза. Не хочет. Узнал, что вы американский корреспондент и застеснялся. – И решил сменить тему разговора: - А вы по-русски хорошо говорите. Изучали в университете, да? А в каком?
- Мой отец русский.
- Ух ты! Из эмигрантов?
«Тихон» надеялся на интересное продолжение беседы.
Но американец только сухо ответил: «Из них» и опять углубился в блокнот, давая понять, что продолжать разговор не имеет смысла. «Тихон» еще хотел сказать, что у американца и фамилия русская, только пишется на английский манер, но не решился. Какое-то время ехали молча. Бородатый больше не беспокоил. «Тихон» представил, как бы интересно могли развиваться события, если бы они втроем оказались за аппетитно накрытым столиком. Сначала он, не торопясь, выпил бы глоточком рюмочку дагестанского и закусил тонко нарезанным лимончиком, посыпанным сахаром, который наверняка имелся в портфеле Борисовича. Затем уже не спеша съел бы кружочек копченой колбаски или ломтик сыра. Пусть бы американец видел, с каким изыском он оперирует закусками. А может у Борисовича в портфеле и малосольная семга имеется. У этого проныры в портфеле мог оказаться любой деликатес.
Картина была столь явственной и натуральной, что рот «Тихона» опять наполнился слюной, и он даже ощутил пряный запах лимона, от которого натурально свело челюсти. И тут же почувствовал, как желудок, растревоженный воображением, решительно взбунтовался, не желая больше терпеть съеденный в министерской столовой свекольник.
- Извините, - быстро буркнул «Тихон» и опрометью бросился из купе, прихватив с собой полотенце.
Только через полчаса он вышел из туалета с изможденным и пожелтевшим лицом. К расстройству желудка внезапно добавилась хроническая болячка, противней и позорней которой нет на свете. Осторожно передвигая ногами и держась за поручни, «Тихон» медленно двинулся по коридору, чтобы не дай бог не усилить огненное жжение. А когда добрел до седьмого купе, вдруг начисто забыл о раздирающей боли.
Сквозь приоткрытую дверь был виден накрытый закусками столик, нависшая над ним часть лица с клинообразной бородкой, а напротив – очкастое лицо американца. И эти два лица о чем-то дружелюбно беседовали, как будто знали друг друга тысячу лет! Это было так неожиданно, что «Тихон» непроизвольно охнул и увидел себя возле двери отдела кадров с зажатой в руках трудовой книжкой.
- Борисыч, - выкрикнул он с ужасом. – Можно тебя на минутку.
- А, вот ты где! – обрадовался бородач. – Опять курить ходил? Что-то ты часто куришь. Заходи, присоединяйся. Сейчас чай принесут. Я как раз рассказываю Николасу о нашем объекте.
И стал наполнять коньяком маленькую рюмку из дорожного несессера.
- Там сейчас проводница придет, - пролепетал «Тихон». – Будет билеты проверять. Надо на свои места вернуться.
- Ничего страшного, - ответил Борисович. – Здесь проверит.
«Тихон», морщась больше от досады чем от боли, переступил порог купе.
Вот после этих событий мы и испытали триумф. Потому что спустя всего несколько дней информировали Центральный Музей, что в результате проведенной комбинации наш агент «Колесов» установил с Николасом Д. контакт, который имеет перспективу развития. Москва потребовала передать агента им на связь. А месяца через два в наш областной музей пожаловал руководитель Главного департамента контрразведки Центрального Музея искусств тайный советник Алексей Иванович Меркулов. Он приехал по какому-то другому вопросу, но специально захотел посетить наш городской музей.
- Так это ваш агент работает по Николасу Д.? – спросил он.
Псевдоним агента он не помнил.
- Наш. Агент «Колесов».
- Вот-вот, «Колесов». Спасибо за агента. Операция вступила в завершающую стадию. Есть все основания полагать, что мы деятельность этого Д. скоро пресечем. А вам еще раз спасибо за агента.
Лично мне тайный советник пожал руку дважды.
Больше я со своим агентом не работал. Но однажды во время своей командировки в Москву я встретил его случайно на станции метро «Площадь Ногина».
- Как у вас дела? – спросил я.
- Все в порядке, - ответил «Колесов». – Но я ничего не могу рассказать. Мне запретили это делать.
- Конечно, - сказал я. – Желаю успехов.
А спустя еще какое-то время я прочел в одной из центральных газет, что за деятельность, несовместимую с журналистской деятельностью, выдворен из Российской конфедерации корреспондент американского журнала Николас Д.
В том, что к этому приложил руку и наш агент «Колесов», у меня не было ни малейшего сомнения.