Но причастен в жизни к волосам.
Помнится, кудрявым чёрным лоском
Щекотал подбрюшье небесам.
Я легко ломал расчёскам зубы,
Раз мне шевелюра жизнь спасла.
Так прониклась мной одна завклубом,
Что Анжелой Дэвис назвала.
Но случилось в жизни наважденье:
На поэзии взошёл я эшафот.
Может, к счастью, может, к сожаленью,
Я в петле её живу который год.
А пока вот с Пушкиным общаюсь,
Наступив на шлейф его духов,
И в который раз найти пытаюсь
Дно в его бездонности стихов.
А.С. Пушкин, Александр, Саша…
Как он гениально одинок!
Наше – всё, хоть с виду не из наших:
Кучерявый смуглый паренёк.
Видел я, как он почти что плакал
При цирюльнике и смехе детворы,
И покорно скатывались на пол
Смоляные Сашины вихры.
Видел я, как средь лицейских окон,
Где одно окно горит огнём,
На перо накручивая локон,
Рифмы пушкинские вяжутся ковром.
Видел я балы его глазами,
Где в девиц влюблялись зеркала,
Где вальсировал он чёрными вихрами
На паркетах Царского Села.
Видел я осеннею порою,
Когда боль предательства вкусив,
Падал в листопад он с головою,
Больно пальцы в волосы вонзив.
Видел я, как Пушкин был неистов
Где-то средь михайловских берёз,
Чувствуя на шеях декабристов
Петли своих собственных волос.
Видел я, как он писал в экстазе
«Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»
И был прав пред миром в этой фразе –
Грешный гений, рифмы господин.
Видел я, как в любящей печали,
Его голову прижав к своей груди,
Ворожит прекрасная Наталья
Холод Чёрной речки впереди.
Видел я, как он лежит в постели,
Как толпа на Мойке собралась…
Вижу наяву, на самом деле,
Чья над гениями и кудрями в мире власть.
Ничего не смыслю я в причёсках,
Да и волосы покинули меня.
Плеши не стыжусь, живу неброско,
Память о кудрях своих храня.
Со стихами Пушкина общаюсь,
На досуге сочиняю что-то сам,
И не знаю почему, но улыбаюсь
Кучерявым белым облакам.