Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 60
Авторов: 0
Гостей: 60
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

- Замри, сынок, не двигайся!
Моя рука, скользнувшая под мышку, где помещался «ремингтон» 44-го калибра, остановилась на полпути. Непросто было побороть искушение продолжить движение кисти, выхватить револьвер, одновременно падая и перекатываясь через плечо, чтобы выстрел моего противника пришёлся в пол, а мой ответный - ему в живот. Если бы он стоял хотя бы в двух-трёх шагах от меня, я бы так и сделал, но холодное дуло щекотало мой затылок, и уйти от пули, выпущенной в упор, никак не удастся. Я даже не успею взяться за рукоятку своего револьвера...
- Опусти руку, Дикки. Вот так! А теперь повернись, только медленно.
Я подчинился, хоть, стоя на одном колене, проделать это, было неловко. Теперь гранёное дуло очутилось в нескольких дюймах от моей переносицы. Ага, узнаю пушку – пистолет «вулканик», штука громоздкая, ненадёжная и значительно уступающая в силе современным револьверам. Но с такого расстояния этот монстр гарантированно снесёт мне череп.
Эх, как славно было бы ударом снизу выбить оружие из руки противника или перехватить эту руку, выкрутить и выдернуть из плеча, используя вес собственного тела. Но я слишком хорошо знаю владельца старого пистолета, чтобы пытаться сделать такую глупость.
- Здравствуйте, шериф!
- И тебе не хворать, Дикки.
Даже если джентльмены держат друг друга на мушке, это не даёт им повода быть невежливыми. В этом наши взгляды с шерифом Доджсоном сходятся. В остальном мы различны, и прежде всего это касается вопросов о неприкосновенности частной и личной собственности. Шериф считает этот принцип чем-то вроде священного постулата, я же уверен в его относительности. Иными словами, я придерживаюсь того мнения, что человек достоин владеть тем, что он способен удержать. Неважно о чём идёт речь – деньги, имущество, лошади или женщины. Пока вы в состоянии обеспечить всему этому сокровищу достойные условия и защиту, оно ваше целиком и полностью, а если нет, то не обижайтесь, что ваше достояние кто-то присвоил, ведь вместе с приобретением новый хозяин берёт на себя ответственность за имущество.
- Будь добр – не дёргайся!
Ах, что вы, шериф! Когда это я дёргался, попадая в ваши руки? Я полностью доверяю вам и стою смирно, как послушный мул у хорошего хозяина. А вот когда вы отведёте меня в «стойло», тут я никак не могу обещать, не дёргаться!
Рука шерифа с пистолетом опустилась к моему паху (что за фамильярности!), в то время как другая рука бесцеремонно сунулась мне под мышку и вытащила «ремингтон» из кобуры. Нда, чего бы я там ни говорил только что, а в такие моменты чувствуешь себя так же, как если бы кто-то у тебя на глазах лапал твою девушку. Даже если этот «кто-то» твой старый знакомый, почти что друг. Оружие, это предмет особый, можно сказать – интимный. Расставаясь с ним, теряешь частичку души...
- Присядь туда, парень.
Вот же раскомандовался старый пень! Ладно, присяду – в ногах правды нет. В том месте, на которое я опираюсь, сидя, её ничуть не больше, однако почему бы не устроиться с удобством? А ведь шериф неспроста указал мне на стул в дальнем углу, далеко от окна и двери. Не стоит даже пытаться выскочить из комнаты – не успею. Придётся сидеть смирно. Вот только не понимаю, зачем всё это? Вроде бы я не нуждаюсь в отдыхе, а «сидеть», так или иначе, придётся ещё длительное время, пока не найду лазейку, чтобы дать тягу.
Между тем, старина Доджсон сунул мой револьвер в широкий карман своей куртки, взял со стола кофейник с остывшим напитком и принялся заливать пороховую дорожку, которую я так тщательно насыпал. Пройдясь по всей длине, он выплеснул остатки кофе в бочонок с порохом, который я привязал к сейфу, ввиду отсутствия динамитных шашек.
Я подавил невольный вздох. Неприятно видеть, как уничтожается дело рук твоих, пускай и незавершённое. Скорее бы он закончил эту канитель и отвёл меня в камеру, где я мог бы выспаться и хорошенько обдумать план побега. Но оказалось, что это ещё не всё.
Закончив своё чёрное дело (и зачем было портить хороший порох?), шериф Доджсон взял себе стул, поставил его напротив моего и уселся на него верхом. (Сколько его знаю, всегда так садится – неисправимый кавалерист!)
- Вот что, Дикки, - заговорил он после минутного молчания, - у меня для тебя плохие новости. Ты слышал про нового судью нашего округа? Так вот – он сторонник самых жёстких мер борьбы с такими ребятами, как ты. Старина Смит отправил бы тебя на пару лет в санаторий, где полосатые пижамы и решётки на окнах, но его честь мистер Гурве (вот же уродливая фамилия!) не признаёт иного метода исправления, кроме виселицы. Я слышал, что он повесил парня, который был на пять лет младше тебя, за кражу курицы.
На пять лет младше? Значит, бедняге было всего семнадцать. Кража курицы? Тут я в чём-то согласен с судьёй с короткой гадкой фамилией (француз, что ли?) – такой бездарности, которая ворует кур в семнадцать лет, нечего делать на этом свете! Я свою первую курицу украл, когда мне было пять лет, а в семнадцать уже останавливал дилижансы.
- И ещё кое-что, Дикки. – Шериф, как будто извинялся и выглядел расстроенным. – Если ты надеешься сбежать, как это делал раньше, то имей в виду – наш участок перестроили, и камеру укрепили.
Ага. Это прозвучало, как – «Прощай навеки, старый друг, я тебя никогда не забуду!» Значит, смыться одним из способов, какими я пользовался раньше, не удастся. Так что за беда? Найдём другие пути и новые способы, так что, спасибо за предупреждение, старина!
На меня вдруг нахлынули ностальгические воспоминания. Из камеры участка шерифа Доджсона я сбегал трижды. Первый раз просто вынул оконный прут, наивно вмазанный в мягкую известь стены, нашёл свою лошадь, привязанную здесь же, у коновязи, и «сделал ноги» без особой спешки. Потом прутья поменяли на длинные железные палки, проходящие через окно и всю стену снизу доверху. Но мне и в голову не пришло пытаться выбраться тем же путём, это ведь неинтересно!
Второй раз я снял дверь с петель, просто поддев её снизу носком сапога. Не верите? Здесь нет никакого чуда, и я не цирковой силач. Просто в наших краях маловато древесины, вот и дверь в камеру при участке шерифа сделали хлипенькую, собранную из старых досок от поломанных фургонов. Годится для честных граждан, перебравших в салуне. Такие не будут ломать общественную собственность, в которую вложены их же собственные денежки. А вот я, другое дело! Мне эту дверь не жалко, а торчать в камере недосуг.
Когда попал туда в третий раз, ахнул! Они заменили не только дверь, но и всю стену на крепкую решётку. Теперь я день и ночь был на виду у всех, кто войдёт в офис шерифа. Ну, не безобразие ли? А если я в этот момент занят отправлением естественных потребностей? А если этим посетителем будет дама? Но этого мало – теперь в офисе день и ночь дежурил кто-нибудь из помощников шерифа Доджсона. Их у него было тогда аж четыре, так что я не страдал от одиночества. Что ж, то, что было задумано, как непреодолимое препятствие, помогло мне уйти, да ещё и с блеском!
Я знал, что в ночную смену со мной останется Грегги – долговязый белобрысый парень, примерно моих лет. Мы знали друг друга с детства, и не то чтобы дружили, но состояли в приятельских отношениях. Грегги был раза в два меня крупнее и сильнее, и при этом умён – редкое сочетание. А ещё, честен, как сам шериф, ну, это беда! Но был у него один серьёзный недостаток – крайняя смешливость. Улыбка вообще никогда не покидала его физиономию. Как-то в юности бык распорол ему бок, так что рёбра выглянули наружу, но он и тогда улыбался и отшучивался, хоть и орал от боли благим матом.
Короче, мне совсем несложно было его разговорить, и вскоре я уже вовсю рассказывал ему анекдоты. Грегги дохохотался до того, что ему стоило мизинчик показать, чтобы заставить согнуться пополам от хохота! Тогда я добавил сальностей про девчонок из салуна, и парня совсем скрутило. В какой-то момент он потерял контроль над собой, и чтобы не упасть схватился за решётку моей камеры. Тогда я просто протянул руку и вытащил из кобуры его «ремингтон». Да, да – этот самый, так что он у меня ещё и память о приятеле.
Хохотучее настроение его и тут не сразу отпустило, но всё же у Грегги хватило ума сообразить, что я не шучу. Дело в том, что сам-то мой тюремщик был «девственником» по части стрельбы по живой мишени, хоть и лихо сбивал выстрелами консервные банки с забора. А вот на мне было уже два жмурика, погибших от меткой пули. Только не подумайте, что я хвастаю жертвами невинно убиенными во время ограблений! Там, как раз я никого не убил, и надеюсь, что не придётся. Оба моих противника были известными негодяями, и оба получили по заслугам, неосторожно задрав меня в салуне. При этом я не скрывался от властей, признавших содеянное законной самообороной во время дуэли. Так что репутация стрелка-дуэлянта у меня уже была, а к ней прибавьте славу человека фартового. (К тому же, слухи успели превратить тех двоих в двадцать. Неплохо, а?)  Можно понять, почему Грегги, отсмеявшись, погрустнел и послушно отпер решётку моей камеры, а потом занял моё место. (Я не стал бы стрелять, если бы он отказался! Но ему об этом знать не следовало.) Так я сбежал из этой камеры в третий раз, увы, подставив при этом, хорошего парня.
К сожалению, Грегги вскоре погиб на индейском пограничье, поймав стрелу в кадык, и я не успел вернуть ему «ремингтон». Мне больно думать, что я косвенно виноват в его смерти – бедолагу задразнили в городе, и он отправился восстанавливать свою репутацию, нанявшись в конные рейнджеры.
Интересно, что сейчас нового прибавилось в камере при офисе шерифа? Двойные-тройные решётки? Сплошные железные стены? Ладно, скоро увижу и придумаю, как сбежать, потому что попасть в лапы сумасшедшего судьи мне совсем не светит.
(Если кому-то странно, что я называю такого поборника закона сумасшедшим, то вот вам простое объяснение. Драконовские меры борьбы с преступностью, провоцируют саму преступность. Разве у нас решены проблемы нищеты и безработицы? Нет. Значит, будут случаться преступления, совершённые людьми, доведёнными до ручки и не способными иным способом прокормить себя и семью. А если нет разницы между наказанием за кражу курицы и ограблением банка, то, как вы думаете, что выберет человек отчаявшийся, доведённый до крайности? То-то! Если всё равно придётся пропадать, то какая разница? В случае удачи получаешь кучу денег, а если попадёшься, то хоть погибнешь не за курицу - её ведь всё равно надолго не хватит! Так что, судья, который провоцирует людей на такое своим чрезмерным рвением, либо безумен, либо преследует какие угодно цели, только не защиту закона.)
Офис шерифа находился недалеко от здания почты, которую я собирался ограбить. На дворе была глубокая глухая ночь. Доджсон не связал мне руки и не заставил вынуть брючный ремень, но это не было проявлением беспечности. Шериф годился мне в отцы, но я знал, насколько он быстр и ловок. Ему не требовался солнечный свет, чтобы подстрелить беглеца - на слух этот спец стрелял не хуже, чем прицельно. Может быть, потому он и не менял свой «вулканик» на что-то более мощное и дальнобойное, что никто не успевал удалиться от него на большое расстояние?
- Это потому что пули от этой штуки остаются внутри тела, а не пробивают его насквозь, - произнёс шериф у меня за спиной. – Так меньше опасности подстрелить кого-то постороннего.
Я что, сейчас думал вслух? Иногда мне кажется, что старик умеет читать мои мысли, и таким образом ему удаётся опередить мои действия, как сегодня на почте, например. Надо бы помнить об этом!
Когда вошли внутрь «родного» и знакомого с детства участка, всю ностальгию с меня, как ветром сдуло. Ещё на подходе в свете масляного фонаря, который нёс шериф, я увидел, что здание и впрямь наполовину перестроено. С фасада оно оставалось всё тем же старым добрым офисом шерифа, который я знал едва ли не с пелёнок, но сзади творилось что-то непонятное, чего я пока не мог разглядеть. Какая-то неясная угловатая громада...
Итак – вошли. Но где же дорогостоящая решётка, делившая помещение пополам? Теперь такие вошли в моду, практически во всех провинциальных городках, но всего лишь несколько лет назад, такая решётка считалась прогрессивным нововведением, по крайней мере, у нас. Но, видимо городские власти убедились в несостоятельности этого утверждения, а виноват в том, что решётку пустили на гвозди, был ваш покорный слуга. Нда...
Короче говоря, половину участка, предназначенную для содержания задержанных, от собственно офиса шерифа, снова отделяла сплошная стена с дверью. Но теперь, эта стена была каменной! А дверь... Поверьте мнению специалиста, вскрывшего немало дверей – это была Дверь!
Мне стало немного смешно, и вместе с тем я был тронут. Вот, значит, как относятся ко мне в моём родном городе! Уважают! Польщён, весьма, весьма!
- Не бери на себя слишком много, Дикки, - проворчал шериф, снова угадавший мои мысли. – Тут, кроме тебя случаются конокрады из бывших ковбоев, а это ребята крепкие! Пока тебя не было, мы тут поймали двоих. Так эти битюги так расшатали решётку, что осталось совсем немного, чтобы вынести её совершенно. Вот городской совет вместе с мэром и решил перестроить участок ещё раз. Не скажу, чтобы идея мне очень понравилась, но пока что жаловаться на плохое поведение задержанных не приходилось.
- Что же именно вам не понравилось в этой переделке, сэр? – спросил я, от любопытства забыв обидеться.
Он не ответил. Но здесь действительно было что-то не то. В наших краях каменные строения вообще в диковинку. Ну, разве что кто-нибудь сложит ограду из булыжников, собранных с участка, пригодного для посева чего-нибудь неприхотливого. Причина проста – там, где большинство, так или иначе, связано с ковбойским промыслом, люди не хотят привязываться к одному месту надолго. Ведь, кто знает, чего следует ожидать завтра? Дом, грубо сколоченный из простых досок, легче покинуть, чем тот, в который вложены и силы, и средства, и душа. Даже если в примитивной хижине выросла пара поколений, и сердце прикипело к привычному месту, не так трудно её оставить, как шикарные каменные хоромы. Выстроить себе такую же халупу на новом месте, если оно того стоит, можно за день или два. А вот основательный дом потребует длительного времени и средств, если они есть. Его осилит не каждый.
Как тут не удивиться каменным стенам в кутузке, где люди редко задерживаются больше двух дней? Но удивительное для меня здесь только начиналось.
- Проходи, сынок, не стесняйся, устраивайся, как дома.
Голос шерифа звучал спокойно и мягко, как всегда. Ни дать, ни взять, старый добрый дядюшка гостеприимно раскрывает двери перед племянником, приехавшим погостить. Вот только предложение – «устраиваться, как дома», выглядело не слишком доброй шуткой.
В камере не было ни кушетки, ни нар, ни чего-либо похожего на кровать. Вся обстановка здесь состояла из тюфяка с кожаной подушкой и старым индейским одеялом, сложенным в углу. Отхожее место в виде дыры в полу, прикрытой деревянной крышкой, красовалось в другом углу, напротив. Хм, в прошлый раз у меня были низенькая койка, маленький ветхий столик и табурет. Налицо явная деградация комфорта жизни заключённых граждан! Неужели, потратив кучу денег на реконструкцию городской тюряги, власти решили сэкономить на удобствах её обитателей? Впрочем, нет – скорее это сделано в целях безопасности. Я ведь в прошлый раз подумывал - не использовать ли что-нибудь из мебели в качестве дубинки? Но, в конце концов, решил-таки, что табуретка не слишком подходящее оружие против револьвера, и лучше в таких случаях использовать голову. (Я имею в виду использовать не в качестве дубинки.)
Но убогость моего временного быта также была вторичным вопросом, потому что, прежде всего, обращала на себя внимание сама камера. Оказывается, она была каменной целиком! И не просто каменной. Камни здесь были пригнаны друг к другу без раствора, и к тому же выглажены и заполированы сверху, так что ладонь не чувствовала швов, сколько по ним не води руками. А ведь это был базальт! В камнях я кое-что смыслю, так-как провёл-таки полгода в одной каменоломне по приговору суда соседнего штата. Опыт сравнительно недолгий (я, как обычно, оттуда сбежал), но познавательный. Так вот – базальт, это такая каменюка, которую возьмёшь не всяким зарядом динамита! Каковы же были каменотёсы, которые сотворили такое с базальтом? И, что это вообще за сооружение?
- Индейская гробница, - ответил шериф, то ли снова прочитав мои мысли, то ли, сообразив, что такой вопрос обязательно придёт в голову каждого, кто умеет думать. – Не тех индейцев, которых мы знаем, а тех, которые жили здесь до них. Задолго, может быть лет за тысячу.
- Шериф!.. – начал я, выражая интонацией одновременно упрёк и сочувствие.
- Я уже говорил тебе, что для меня в этом радости нет никакой, - перебил он меня ворчливо. – Но так решили власти!
(Он мне это говорил? Не помню, но почему-то, кажется, что действительно говорил. В цирке бы тебе выступать, старина!)
- Тут такое дело было, парень, - стал он рассказывать, хоть я и не требовал объяснений. – Объявился в наших краях один малый. Как мы его увидели, так сразу стало ясно – человек не в себе. Учёный, значит! Ходит по гиблым местам, промеж скал лазает, ищет чего-то. Стали люди шептаться, что он-де геолог-золоторазведчик, и скоро откроет где-то золотой рудник. Понятное дело, куча бездельников принялась ходить за ним по пятам.
Тогда является он к мэру и – шварк на стол бумагу. А в бумаге той сказано, что податель сего – профессор такой-то, собиратель разного рода древностей, и что столичный университет просит оказать ему всякое содействие. Там ещё о поддержке Конгресса и президента что-то было, но я уже не помню, что именно.
Ну, после такого народ от него отхлынул. Бывали в наших краях придурки наподобие этого, ещё до твоего рождения. Всё к индейцам приставали, просили что-то там рассказать, пытались у них всякий хлам на виски выменять. Пояса, значит, трубки, перья и кое-что из утвари. Бывало - выменивали, бывало – улепётывали со следами мокасин на заду, а бывало – исчезали, так что никакие розыски не могли обнаружить их след. Я думаю, что в таких случаях следовало посмотреть, нет ли у краснокожих свежих скальпов, но теперь это дело прошлое, и всем кто к этому был причастен, Бог судья. Я тогда ещё не был шерифом, и даже помощником шерифа ещё не стал. Вроде тебя был... но вовремя образумился. Так ведь и это прошлое! Тому минули долгие года.
Так вот – много лет в наших краях таких чудиков не появлялось, а тут вдруг, нате вам – профессор, да ещё и содействие ему оказывай! Однако он никакого особого содействия не просил, и к местным индейцам не лез. И тому был рад, что от него наши любопытствующие отстали. Гулял он по окрестностям недельки с две, жил в гостинице при салуне, а сам в салун ни ногой! И по девочкам тоже оказался не любитель. Днём ходит-бродит, ночью всё пишет чего-то.
Но вот, однажды приходит этот парень снова к мэру и говорит, что вот пришло время ему содействие оказывать – раскопать кое-что надо. Да не задаром, дескать - он готов заплатить людям за труд. Ты знаешь, что в наших краях народ всё больше не богатый, и заработать лишнюю пару пенсов, каждый рад. Потому, охотников оказывать содействие господину профессору, нашлось полгорода! Так ведь он никого не прогнал – раздал каждому по лопате и показал, где копать надо.
Непросто копать-то оказалось – почва тяжёлая, каменистая, с людей по семь потов сходит, и никто не понимает, чего ради они гробятся! Одно хорошо – профессор оказался не скуп – взял деньги по чеку в том самом банке, к которому ты так неравнодушен и платил за работу щедро. У наших бедолаг, привыкших за два доллара в месяц гнуть спину на чужом ранчо, через пять дней по пятьдесят полновесных монет в карманах оказалось!
И вот на пятый день сняли очередной слой земли, а там каменная кладка. Видел бы ты, что тогда с профессором сделалось! Наши решили, что совсем человек рассудком повредился – бегает, орёт, руками машет, вроде как от радости. Потом он велел раскопки остановить, а сам пулей в гостиницу. Вернулся с фотоаппаратом, и с тех пор, чуть ни каждую вынутую лопату земли фотографировал, и каждый кирпич, и в тетрадку себе всё записывал.
Ну, наконец, ребята всё раскопали и видят – что-то вроде собачьей будки в земле было, только хоромина каменная и размером с дом. Тогда профессор высчитал, где в том доме дверь, велел ее, как следует расчистить, и сам вскрыл с превеликой аккуратностью. Вот тогда все замерли, ведь слухи о том, что коробочка полна индейского золота, поползли снова. Мы с мэром боялись, как бы ни случилось тут чего скверного, ведь если люди толпой попрут, их никакой силой не остановишь!
И что ты думаешь? Пусто оказалось в этой «собачьей будке», если не считать каменного гробешника, стоявшего посередине и скелета в нём лежащего. Все копатели тогда приуныли и потянулись в салун – пропивать заработанное. А профессор наоборот – ходит гоголем, радуется и всякое такое!
Короче говоря, вытащили гроб со скелетом наружу, профессор сам его упаковал и на волах отвёз к железнодорожной станции, а оттуда поездом, ту-ту! Да в столицу. Потом в газетах писали, что профессор наш совершил какое-то открытие, наделал много шума, славу там себе заработал. Ну, наделал, так наделал, ладно. Поговорили об этом с месячишко и забыли.
О профессоре с его домовиной забыли, а хоромина раскопанная осталась открытая и бесхозная, забирайся туда, кто хочешь. Вот наши мальчишки и повадились туда забираться, чтобы подальше от взрослых байки свои глупые травить, да отцовский табачок без помех покуривать. Только недолго они там блаженствовали – болеть стали, один помер даже. Те же, кто выжил, вроде как отошли, но до сих пор кое-кто из них чудит. Один голоса слышит какие-то, другой от любого резкого звука падает, как коза обморочная, третий во сне ходит, хоть раньше за ним ничего такого не наблюдалось.
Ясное дело, люди решили, что место это проклятое! По мне, так следовало закопать всё обратно, а если профессор ещё раз тут объявится – гнать его в три шеи! Но вот беда – народишко у нас жадный. Откапывали эту дрянь за деньги, но ведь тогда профессор со всеми рассчитывался, а теперь кто платить будет, за то, что мы лопатами работаем? Да ещё и по профессорским расценкам, потому что меньше не прокатит!
Городским воротилам деньги жалко на ветер выкидывать. Тогда кому-то пришла в голову идея, что взорвать эту «конуру» будет дешевле. Ну, дешевле, так дешевле! Выписали динамит на счёт мэрии, так что хватило бы весь город снести подчистую. Заложили, подожгли фитиль, отъехали подальше, ждём. Шарахнуло так, что земля подвинулась! Кони под нами на дыбы встали, шляпы слетели, кое-кто из седла – кувырк! Однако на сей раз обошлось двумя-тремя ушибами и одним выбитым зубом. Но вот же дьявольщина – когда подъехали к тому месту, где думали найти кучу кирпичей, увидели, что проклятая хоромина целёхонька, и хоть бы трещина по стене пошла, так ведь нет же!
Прикинули, что динамита вдвое больше надо, и вышло, что это обойдётся городу дороже, чем нанять рабочих, чтобы всё закопать. Тьфу ты! Против новых расходов выступили все единогласно, и решили всё оставить, как есть. А чтобы кому-то неповадно было соваться внутрь «дурного дома», дверь опечатали и объявили, что вход туда запрещён, а нарушителя ждёт штраф, арест и общественные работы.
Сработало! С полгода всё было тихо, и в запретное место не совались ни дети, ни взрослые. Тут случилось объявиться в нашем городе инженеру, который приходился нашему мэру свойственником. Что и говорить, парень был умный и любопытный. Как прослышал он о нашем чуде, так захотел его посмотреть. Мэр свойственнику отказывать не стал и осмотр дозволил. Тот всё осмотрел, обнюхал и чуть ли ни на зуб попробовал, а потом предложил выкопанную хоромину к делу приставить!
До чего же люди народ забывчивый! К тому времени страсти вокруг того места поутихли, и как будто никакой беды не случалось. А инженер, тем временем, всё рассчитал и продумал. Вычислил, значит, как эту штуку разобрать и пронумеровал все части, чтобы перенести на новое место и собрать потом заново. За работу запросил недорого. К тому времени в городе завелись денежки – один богач бездетный оставил. Он, видишь ли, здесь родился, а разбогател в другом месте, но родных краёв не забыл.
Вот чудо – столько усилий, и всё ради того, чтобы при участке была новая кутузка! Но, в самом деле, на что ещё могло сгодиться это сооружение? Для нужд городской ратуши маловато, для школы и больницы, тоже. Из общественных нужд остаётся только правосудие, в смысле усмирения арестованных.
Скажу, что в этом смысле новая кутузка работает прекрасно – прожжённые конокрады, ночку просидят, а утром рыдают и каются. Законченные пьяницы бросают пить. Я думаю, что и тебе пребывание в этом месте пошло бы на пользу. Только вот за грехи твои не помилует тебя судья Гурве!.. Я тебе лампу оставлю.
..........................................................................
Он действительно оставил мне лампу, в которой масла должно было хватить до утра. Потом принёс ужин и запер дверь.
Не люблю чертовщину! Не боюсь оружия, стреляющего в упор, не боюсь смерти, как таковой, не боюсь покойников и всякого там индейского шаманства! Но, терпеть шаманство не могу!
К индейцам, как таковым, отношусь неплохо – среди них встречаются отличные ребята, хотя попадаются и редкостные негодяи. Короче, они люди, как люди! А вот то, во что они верят и чему поклоняются...
Я ведь не святоша! Спросите нашего пастора, он расскажет обо мне кое-что, о чём я сам предпочитаю помалкивать. Но, каков бы я ни был, на вилы к «Рогатому», попасть не желаю!
Тут не надо быть богословом, чтобы понять – все эти их «великие» и «малые» духи, являются прямиком из Преисподней, чтобы головы морочить наивным краснокожим! Достаточно уже того, что стать их шаманом можно только через убийство кого-нибудь из близких родственников! Представьте себе – отца, мать, брата, сестру, жену, кого-то из детей... Какого?!!
- Ну, это ты, брат, загнул!
Я медленно повернул голову – Грегги сидел рядом. Начинается...
- Такое действительно бывает, но не всегда, - продолжал бывший помощник шерифа, которого вот уже два года, как не было в живых. – Понимаешь, у них тоже ведь разные шаманы бывают. Говоря попроще – белые и чёрные, хотя у индейцев это по-другому называется. Здесь, суть в том, что духи, которым все эти шаманы служат, делятся на добрых и злых. Только, если христиане отвергают силы зла, полагаясь на провидение, то такие язычники, как индейцы, считают, что злых духов не следует совсем отвергать, и даже полезно иногда задабривать! Эй, ты дыши, и хлебни из фляжки-то.
Я резко и судорожно вдохнул. Оказывается, я не дышал с того момента, как увидел Грегги. Его совет пришёлся как раз кстати – я жадно припал к тыквенной фляге, в которой оказалась чистая вода. (Эх, чего бы я ни дал сейчас за стакан виски!) Ополовинив этот сосуд, я снова повернулся к Грегги, но рядом никого не было. Почему-то от этого стало ещё страшнее, хотя казалось, что может быть страшнее призрака человека, перед которым чувствуешь вину?
Как легко, оказывается, превратиться из крутого самоуверенного парня в дрожащего мелкой дрожью придурка! Мои руки ходили ходуном, хоть ничего мне вроде бы не угрожало. Грегги не пугал, не призывал к ответу, не стенал, не жаловался на свою участь, как это бывает с призраками. То есть, как о них рассказывают, потому что он был первым призраком, которого я видел воочию.
Нет, Грегги говорил спокойно и ровно, как если бы мы просто беседовали. Разница заключалась лишь в том, что он ответил на мои вопросы, не высказанные вслух, как будто обладал теми же свойствами читать мысли, в которых я подозревал шерифа Доджсона. При жизни за ним не водилось ничего подобного. А ещё, живой Грегги не был настолько сведущ в вопросах религии, добра и зла, или индейского шаманства. Впрочем, у него было время всё это освоить... после смерти.
Тьфу, лезет же в голову всякая ерунда! Может быть, Грегги мне просто померещился, а я тут сижу и трясусь, как набожная шлюха на исповеди. Надо собраться и хорошенько подумать над побегом, но сначала поедим.
Шериф не поскупился – в свёртке, который он мне оставил, был изрядный кусок холодной телятины самого лучшего качества, ломоть свежего хлеба, четверть круга сыра, две луковицы и горсть изюма в отдельном мешочке. После того, как я перекусил, запив всё это остатками воды, дрожь в руках окончательно прошла, и я почувствовал себя увереннее. Мысли приняли другое направление, и думаю, появись сейчас Грегги снова, я отнёсся бы к этому спокойно. Может быть, даже перекинулся бы парой слов со старым приятелем.
Но Грегги не появлялся, и я принялся обследовать камеру. Нда, шериф был прав – эти стены не сломать, и камни из них не вытащить, даже если потратишь на это время, которого у меня не так много. Ладно, осмотрим дверь.
Эта штука была целиком из металла, похожего на бронзу. Вот только мой перочинный ножик (шериф не стал меня обыскивать и не отобрал ничего, кроме револьвера) не оставлял на её поверхности ни царапины. Что же это такое? Впрочем, отбросим любопытство. Сейчас надо сосредоточиться на других вещах.
Увы, даже набор отмычек, который лежал у меня в кармане, оказался бесполезен – дверь запиралась снаружи, видимо, на засов, который я не разглядел когда входил, ведь она была распахнута настежь. К петлям доступа тоже не было, но я не думаю, что смог бы просто снять дверь с петель или разобрать их, даже с помощью всех своих инструментов.
Выбить эту дверь тоже не получится, не стоит даже пытаться, только отобьёшь себе что-нибудь. Кстати, даже если бы мне удалось что-то такое, то с той стороны меня снова встретит шериф со своим «вулкаником». Нет, путь на волю должен быть иным...
- Можешь попробовать нырнуть сюда!
Этот голос!.. Неповторимый, милый, чарующий и насмешливый... Я почувствовал, что ноги изменяют мне и вынужден был сначала опуститься на пол, и только после этого позволил себе обернуться.
Дженни стояла, прислонившись к стене и, улыбаясь, показывала на деревянную крышку, прикрывающую дырку в полу. Дженни, моя Дженни...
.............................................................
Она была точно такой же, какой я запомнил её с первой нашей встречи. В этих краях тоже имеются райские места – небольшие рощицы, окружающие миниатюрные озёра или просто ручьи. Почему-то там никто не селится, а сами эти оазисы расположены в стороне от больших дорог, по которым гонят скот, и выпасов, где коровы нагуливают бока. В одном из таких мест я и встретил Дженни.
Лёгкое, но строгое платье, самодельная соломенная шляпка, украшенная цветами, золотые косы, голубые небесные глаза. Босые ножки, которыми она болтала, касаясь пальчиками поверхности воды. Вообще, она делала то, чего не следует – распевала весёлые песенки и играла с водой, когда удила рыбу. Тем не менее, её ведёрко было полно пескарей, которые возможно шли не на наживку, а просто хотели полюбоваться девушкой.
Я тогда уподобился одному из этих пескарей и замер в камышах, увидев такое чудо. На какой-то миг даже подумалось – правда ли передо мной человеческое существо или это ангел, решивший отдохнуть вдали от людей со всей их суетой и заботами. (Я ведь тогда забрался в отдалённую рощу именно с такой целью. Ну, и заодно скрывался после того, как обчистил одного богатея.)
Дело кончилось тем, что в меня полетела гнилушка, которую Дженни подобрала на мелководье. Врядли кто-нибудь другой обнаружил бы моё присутствие, но у девушки были очень острые глаза и слух. Это вовсе не значило, что она испугалась, вовсе нет! Вслед за сучком полетел её развесёлый смех, похожий на звон серебряный колокольчиков, после чего девушка окликнула меня и пригласила сесть рядом.
Вот так запросто, понимаете! Ни тени страха и смущения, а ведь я мог оказаться кем угодно. В наших краях хватает кочующих подонков, для которых ничего не значит ни красота, ни чистота такого вот ангела. Встречаются и краснокожие, не сошедшие с тропы войны. Им ничего не стоит прибавить к своей коллекции скальп золотого цвета. Ни молодость, ни невинность девушки никого при этом не остановит. Разве что насиловать не станут – индейцы не понимают насилия над женщинами, за что я их уважаю, в отличие от собственных коллег, белых бандитов.
И всё же Дженни не боялась. Она не была наивной дурочкой. просто хорошо разбиралась в людях, а потому сразу поняла, что я не сделаю ей ничего плохого. Наоборот, не прошло и двух минут после нашего знакомства, а я жизнь за неё отдал бы, не задумываясь!
Но в роще кроме нас никого не было, и жизнь отдавать не требовалось. Мы просто сидели и разговаривали. И прежде всего, познакомились. Выяснилось, что она дочь бедного фермера, живущего на отшибе. Точнее, даже не фермера, а скромного огородника, так-как отец Дженни был уже стар для тяжёлой работы, а помощников-мужчин у него не было. Матери она лишилась ещё во младенчестве и, так и жила с отцом, питаясь плодами собственного труда, и редко встречая где-то человеческое существо.
Я рассказал ей о себе. Всё рассказал, представляете? Самое удивительное, что знакомство с таким мной её совершенно не смутило. Это не означало, что Дженни не ведала разницу между честной и разбойной жизнью. (Назову уж вещи своими именами!) Однако она отнеслась к моему рассказу философски – не только мы выбираем жизненный путь, но и он выбирает нас. Что дано человеку на сей день, то он и приемлет, но это не значит, что на следующий день ничего не изменится. Всё может в одночасье поменяться, и тот, кто сегодня унижен, завтра возвысится, а тот, кто грешен, станет чище любого из праведников.
Я чуть было не встал тогда на честный путь! Мы виделись с Дженни каждый день, и так продолжалось три недели. Чаще всего встречались в той же роще возле озера. Иногда я поджидал её неподалёку от отцовского дома, но не показывался на глаза старику, скорее из скромности, чем из соображений самосохранения. Бывало, гуляли между скал или на пустующих выпасах, где можно было встретить только мустангов.
Несложно догадаться, что я тогда чувствовал. Каждый новый день приносил мне радость и муку. Меня тянуло к Дженни! Нет, она вовсе не была первой девушкой, которую я встретил на жизненном пути. Были у меня девчонки, чего греха таить? В бордель тоже захаживал, как все. Но такую девушку я встретил впервые! В ней было что-то... Или она была... Нет, словами этого не описать. Я понимал, что меня уносит таким течением, с которым не справятся никакие вёсла!
Была ли это любовь? Я думаю что – да, иначе как должно выглядеть это чувство.
Я думал о Дженни постоянно. Видеть её каждый день, для меня было уже мало. Я должен был видеть её каждый час, каждую минуту и каждую секунду! Если бы кто-то спросил, хочу ли я прожить с ней до самой старости, я с радостью ответил бы, что хочу! Если бы кто-то спросил, брошу ли я ради неё своё ремесло, то я, не задумываясь, ответил бы, что брошу, что буду счастлив, прожить жизнь фермера или ковбоя, лишь бы не расставаться с Дженни! Я готов был батрачить на ферме её отца, чтобы видеть её постоянно, даже если придётся только видеть её, без надежды на что-то большее!..
Что чувствовала ко мне Дженни, так и осталось загадкой. То, что она прекрасно понимала, что со мной творится, это я знал. Дело в том, что моя ненаглядная была очень смешлива и остра на язычок, а подтрунивать надо мной стало её любимым развлечением. Так вот – Дженни не стеснялась в выборе темы для своих шуток, но мои чувства к ней не стали такой темой ни разу! Она ни словом не обмолвилась о том, над чем могла бы хохотать в своё удовольствие, сколько душе угодно. Зато я с некоторых пор ловил на себе странные взгляды с её стороны – задумчивые, изучающие, пристальные, а иногда даже просящие и ожидающие, что ли? Казалось, вот чуть-чуть и случится нечто важное, великое, прекрасное!.. И в это время меня вычислили.
Ребята ограбленного мною богатея не церемонились. По счастью я был тогда один, и ожидал появления Дженни только через пару часов. Наверное, влюблённость притупила мою обычную чуткость, потому что я ничего не услышал и не почувствовал до тех пор, пока лассо не захлестнуло мои плечи и не сбило меня с ног резким рывком. Не было никакой возможности добраться до оружия или вскочить на рассёдланную лошадь. Не факт, что я и тогда бы легко ушёл от погони, ведь мои преследователи были сущие кентавры, если выражаться словами одного известного писателя, но я мог бы попытаться и имел шанс на успех.
Этого не случилось, зато мне как следует, поддали, так что я едва дышал. Потом меня посадили-таки на лошадь, связав по рукам и ногам. В таком виде меня доставили на ранчо к тому богатею и там добавили ещё...
А потом я сбежал от них, прихватив запасных лошадей, оружие и припасы. Просто все решили, что я не способен ни на что после таких побоев, и ограничились лишь тем, что кинули меня в дырявый сарай с ветхой дверью, а охранять поставили какого-то олуха с двустволкой, который сразу же заснул.
Вот так я и покинул свою Дженни, так и не успев ничего ей сказать. Была у меня тогда мысль скакать прямо к ней и всё выложить, а там будь что будет! Я не сделал этого, решив, что за мной может увязаться погоня и что искать меня будут, прежде всего, там. Только потом я осознал, что это были лишь самоуспокоительные мысли, а причина, из-за которой я не поехал, была проста и глупа до невозможности – я не мог предстать перед девушкой в таком виде. Понимаете? Фонари сразу под двумя глазами, нос расквашен, губы разбиты, уши похожи на два древесных гриба. Это ведь некрасиво! Ох, дурак!..
Я вернулся через полгода. Как на грех, это были для меня очень непростые и весьма тяжёлые полгода, за которые случилось всяких бед и глупостей больше чем за всю мою предыдущую жизнь. Не скажу, что стал другим человеком, но судьба заставила проехаться по таким кочкам, которые научили многому.
Только не подумайте, что мои чувства остыли! Я приехал к Дженни, больше мне в этих краях делать было нечего. Когда добрался до знакомых мест, то был готов ко всему, как мне это казалось. Она могла уехать, могла выйти замуж, могла переселиться в город и пойти работать в бордель, что среди местных девушек не считалось чем-то постыдным и даже особенным. Я был готов ко всему, но не к тому, что произошло на самом деле.
Сначала я хотел навестить ту самую рощу и подождать Дженни там. Вот было бы чудесно встретиться снова на том же месте, где мы тогда познакомились! Но я подумал, что может быть она больше не ходит туда удить рыбу. Может быть, дела домашние не позволяют ей больше жить так беспечно, и я зря прожду её в роще целый день. А может быть...
Может быть, она придёт туда не одна, ведь за прошедшие полгода она могла встретить кого-то ещё. Между нами не было ни объяснений, ни признаний, ни поцелуев, ни обещаний, ничего такого, что связывало бы людей, любящих друг друга. Пенять ей на неверность в таком случае было бы глупо и несправедливо. Если уж меня ждут новости такого рода, то пусть это произойдёт не здесь.
Я поскакал прямо к дому, где жила Дженни и решительно постучал в ворота. Вышел её отец, которого я сперва даже не узнал, настолько он подряхлел и осунулся. Увидев меня, старик, ни слова не говоря, махнул рукой и зашагал куда-то вокруг собственного дома. Я последовал за ним, и вскоре мы оказались перед двумя продолговатыми холмиками с простыми деревянными крестами в головах. Один крест выглядел так, будто ему уже много лет, а другой был совсем новым...
Мне казалось, что я прирос к земле и даже врос в неё, как минимум, по колено! Где-то вдалеке слышался голос старика. Я не сразу понял, что он разговаривает со мной, пришлось сделать над собой усилие, чтобы понять, что он говорит.
Дженни ужалила рогатая гадюка. Отец нашёл её на тропинке, ведущей к нашей роще с озером, когда было уже поздно. Да врядли ему удалось бы спасти её, даже если бы он был рядом, когда случилась беда. Укус рогатой гадюки убивает за несколько секунд, так что жертва долго не мучается. Самое обидное, что таких тварей в наших краях полно, но они редко нападают на человека. Можно прожить целую жизнь и сотни раз проходить мимо гадюк на расстоянии вытянутой руки, но ни разу не удостоиться их «внимания».
Видимо, гадюка выползла на тропинку погреться, а девушка наступила на неё, не заметив. Не постигаю, как это могло произойти? Дженни всегда была такая внимательная... Возможно, она о чём-то задумалась.
Оказывается, старик знал о моём существовании, вот только я не понял, когда Дженни ему обо мне рассказала – до или после моего исчезновения. Расспрашивать его я не стал, и в доме не остался. Почему? Не помню... У меня мало что сохранилось в памяти о второй половине того дня.
Помню, что ходил по знакомым местам и стрелял в каждую гадюку, которую доводилось увидеть. Думаю, что тогда досталось не только гадюкам, но и корягам или просто теням, которые можно принять за змей. Наверное, у меня кончились патроны, но этого я тоже не помню, а помню только, как уже глубокой ночью нёсся сквозь тьму на перепуганном взмыленном коне, не разбирая дороги, прочь!..
.................................................................
И вот теперь Дженни, моя Дженни, такая же прекрасная, как тогда, стояла у противоположной стены и смотрела на меня лукавым взглядом. Милая насмешница! Что ты мне сейчас предложила? Сбежать через отхожее место? Я бы не пожалел свой костюм, которому позавидовал бы любой денди Дальнего запада, если бы такое было возможно, но туда даже кошка едва пролезет.
Но дело не в этом. Я никуда не пойду отсюда, потому что я вижу здесь Дженни. Понимаю, что она – призрак, но для меня это сейчас неважно. Я останусь здесь, чтобы быть рядом с ней, чтобы видеть её. И даже если ей угодно будет уйти, я стану ждать её следующего появления.
В тот момент я не думал, что скоро наступит рассвет и тогда у меня будет короткая встреча с судьёй Гурве и более долгая с виселицей. Я об этом просто забыл, а если бы и вспомнил, то не придал бы такой мелочи никакого значения.
Дженни не прибавила больше ни слова, но взгляд её смягчился и стал ласковым. Она сделала несколько шагов и остановилась прямо передо мной, заглядывая мне в глаза. При жизни моя девушка была голубоглазкой, но сейчас её взгляд сиял бездонной небесной синевой!
Дженни протянула руку и провела ладонью по моей щеке. Тёплая... Нежная тёплая ладошка. Раньше она никогда так не делала. Ну, да, у нас ведь так и не дошло до невинной доверительной близости влюблённых, того чуда, которое бывает до всего, к чему стремится человеческая любовь и никогда не повторяется, даже если люди горячо любят друг друга всю жизнь. Но... разве у призраков бывают тёплые ладони?
Дженни выпрямилась и толкнула дверь за моей спиной, та бесшумно открылась.
- Иди, - сказала она, отступив на шаг.
Я опустил голову и не двинулся с места. Прямо передо мной были её ноги. На правой лодыжке две кровавые точки – след от укуса змеи. Вдруг эта маленькая ножка стала распухать и чернеть на глазах. Другая покрылась трупной зеленью, и кожа на ней стала трескаться, обнажая мёртвую плоть.
- Нет, Дженни, не надо, - сказал я, закрывая глаза ладонями. – Я не уйду!
Она мягко взяла мои руки и отвела от лица. Я приготовился увидеть нечто ужасное, но нет – передо мной вновь стояла моя прежня Дженни.
- Ты не можешь остаться, – сказала она с улыбкой.
- Но я хочу быть с тобой!.. – начал я, но она тут же приложила пальчик к моим губам.
- Не сейчас, - сказала она с грустью в голосе. – Тебе ко мне ещё рано.
- Но когда же?! – взвился я, но тут же был усажен на место рукой вдруг ставшей твёрже стали.
- Этого тебе знать не дано, - проговорила моя любимая. – И я тоже не могу открыть тебе назначенный срок. Помни одно – ты не должен себя торопить. И ещё, я не живу здесь, а потому не пытайся больше искать встречи со мной в этих стенах. А теперь – иди!
Я встал, стараясь не отрывать глаз от Дженни. Почему-то я знал, что если отведу взгляд, хоть на миг или просто моргну, моя девушка тут же исчезнет. Дженни отступила обратно к стене и повелительно указала мне на дверь. Я не тронулся с места, потому что знал – в следующий раз я увижу её лишь спустя годы. Долгие годы!
- Иди, - в третий раз сказала Дженни, и это слово, как будто толкнуло меня в грудь, так что я отступил на шаг и оказался в проёме двери.
- Но как же мне жить теперь? – задал я не совсем ясный для меня самого вопрос.
- Будь собой, - ответила девушка и махнула мне рукой, прощаясь.
..................................................................
Я стоял и смотрел на закрытую дверь камеры при офисе шерифа. Смотрел я на неё с наружной стороны, не понимая, как я здесь очутился. Вроде бы только что был внутри и разговаривал с Дженни...
Первым моим побуждением было вернуться, но дверь оказалась заперта. Я ошибался, думая, что она запирается на засов. Засова не было, дверной ручки тоже, и никаких намёков на скважину для ключа, так же, как и с той стороны. И петель не было. Что за...
Дверь было не открыть, но я всё же продолжал свои попытки это сделать, нажимая на разные её выступы и углубления, в надежде обнаружить скрытый механизм невидимого запора.
- Не надо, сынок, это бесполезно, - услышал я знакомый голос за спиной.
Шериф Доджсон! Я как-то забыл о его существовании. Шериф сидел за столом в своём кресле. Перед ним на столе лежал мой «ремингтон», его «вулканик» покоился в застёгнутой кобуре на поясе.
- Присядь сюда, - приказал шериф странно мягким голосом, и указал на стул рядом с собой.
Я повиновался, украдкой поглядывая на свой револьвер, но не питая излишних иллюзий – он всё равно успеет схватить его первым, или «вулканик» сам выпрыгнет ему в руку. Вдруг шериф подвинул оружие ко мне и убрал руки со стола. Я видел, что «ремингтон» заряжен и готов к бою. (Он мне, что предлагает жестокую дуэль – кто первым достанет ствол, тот и выжил, потому что промах при стрельбе в упор невозможен?)
- Забирай, мне он ни к чему, - опроверг мои предположения шериф Доджсон, и устало прикрыл глаза. – Мы не будем сегодня стреляться, незачем!
Я взял свой револьвер, чувствуя себя волком, которому подарили овцу, и отправил его в подмышечную кобуру, которую так и не снял во время ареста. Интересно, что всё это значит?
- Я хочу извиниться перед тобой, Дикки, - проговорил шериф всё тем же мягким голосом. – Я рассказал тебе не всю правду!
Не всю правду? В этом не было ничего удивительного. Что с того, что представитель закона не сказал всю правду арестованному преступнику? Между этими категориями людей редко бывают совсем уж доверительные отношения. Симпатии случаются, как между нами, например. Но это не значит, что мы обязаны быть абсолютно честными друг с другом, как не значит и то, что мы не будем друг в друга стрелять, если того потребуют обстоятельства. Так что же старик имеет в виду?
- Судья Гурве не угрожает тебе больше, - продолжил шериф, интригуя меня интересными новостями. – Точнее, он тебе совсем не угрожал – его больше нет с нами.
- А куда же он делся? – спросил я, не сообразив, куда гнёт мой старый приятель-гонитель.
- Я убил его, - ответил он несколько смущённо.
Вот это да!.. Такого я не ждал и, честно говоря, опешил от неожиданности. Это было, как если бы на вас залаяла ваша собственная лошадь!
- Шериф, я не знаю что сказать... – только и смог выдавить я, но мой собеседник лишь рукой махнул.
- Не знаешь, так молчи и слушай, - заявил он чуть ворчливо. – Вообще-то с точки зрения закона я этого не делал, но на самом деле это так. Расскажу по порядку. С тех пор, как к моему офису пристроили эту камеру, начались чудеса. Про конокрадов и пьяниц я тебе уже рассказывал. Но вот, попался в местном банке на дурном деле один клерк. Дело было путанным, а потому парня посадили сюда до приезда особого следователя из столицы штата. Ждать следователя пришлось двое суток, и всё это время клерк орал благим матом, забившись в угол камеры. Он даже наружу не просился, просто орал и всё! К пище и воде не притрагивался, на вопросы не отвечал. Короче – дуркнулся человек, что и выяснилось, когда его из камеры выволокли.
Сперва он даже не хотел выходить, упирался. Потом опрокинул двух моих помощников (это он-то – мозгляк, очкарик тощий!) вырвался, выскочил во двор, схватил топор и принялся рубить себе пальцы, положив руку на колоду! Почти все отрубил, прежде чем его по новой скрутили.
Следователь потом дело разобрал и выявил основательную недостачу, которую этот фрукт списал себе в карман. Вот только сумасшедший, лицо неподсудное, а потому увезли его не в тюрягу, а в клинику для душевно больных. Как я слышал, он так и не оправился.
Дальше – больше. Привёл я как-то сюда двух частнопрактикующих проституток. Ты знаешь, что у нас это дело запрещено. Хочешь работать – иди в бордель, а вот так на улице – ни-ни! Посидели они у меня ночку, и что бы ты думал? Вечером, когда их в камеру запихивали, буянили, грозились, ругались так, что самый последний бродяга со стыда покраснеет, а утром – рыдают, каются, благодарят за что-то. Штраф уплатили, как миленькие, и тут же отбыли из города прочь. Так вот - одна из них грамотная оказалась, так она теперь в школе для бедных, детишек грамоте учит, а другая в Армии спасения. Так-то!
А тут ещё вышло, что наш старый добряк, судья Смит отдал Богу душу, а на его место влез этот самый Гурве. Я не против французов, но зачем допускать, чтобы они становились судьями? Ты слышал, что они лет сто назад казнили собственного короля? Голову, видишь ли, отсекли! Это всё равно, как если бы у нас кто-то посадил президента на электрический стул. Непотребство, одним словом! Правда, может быть этот Гурве никакой не француз, но суть не в этом.
Началось у нас – того повесить, этого повесить! Можно ещё понять, когда в петлю угодил гуртовщик, который изнасиловал несовершеннолетнюю девчонку, а её же младшего брата прихлопнул насмерть одним ударом, когда тот за сестру заступился. Дальше – один ковбой пристрелил другого из-за спора за карточным столом. Раньше бывало того кто передёргивает приканчивали на месте, и никто не думал за это людей судить, да вешать. Сейчас не то, и может быть правильно, что запретили самосуд. Однако если тот парень прав, а убитый действительно шулер, то грех за такое вешать человека. Достаточно каторги года на три с возможностью досрочного освобождения за хорошее поведение.
Но и это ещё не всё! Я рассказывал тебе про того парня, укравшего курицу. Это случилось не здесь, но от того не легче. Здесь Гурве приговорил к повешению парикмахера, взявшего лишнюю плату с клиента.
Строго между нами – парикмахер этот заслужил по морде, но не более! Мне удалось спасти его шкуру, и тогда я в первый раз нарушил закон. Упустил его, понимаешь?
- Вы упустили... парикмахера? – затупил я, не сразу сообразив, что к чему.
- Упустил, - вздохнул шериф. – Представляешь – его мул оказался быстрее моего Мустанга. И глаза подвели – стрелял четыре раза и всё мимо!
Тут до меня, наконец, дошло. Утверждать, что какой-то мул, даже если это очень хороший мул, быстрее жеребца шерифа по кличке Мустанг, это то же самое, что говорить, будто курица быстрее сокола. Что же касается промахов, то куда уж старику, который на охоте бьёт птицу дробиной в глаз, чтобы потом не плеваться дробью за обедом, попасть в жирного увальня, каким был здешний парикмахер? Ну, прям никак не попасть! Особенно в упор.
- Вот судья мне и не поверил, - улыбнулся шериф. – Приехал лично со мной разбираться. Грозил, руками махал, орал, как потерпевший, пока я его вот в этой камере не запер. Сначала я ведь не собирался делать ничего такого. Думал – посидит там до утра, а я пока покумекаю, как быть. Положение моё было таково, что хуже уже не будет. Ясно же, что я отпустил подозреваемого, а значит, скорее всего, займу его место.
Хотел даже податься в бега, но гордость заела – быть столько лет на страже закона, а теперь оказаться в компании таких, как ты? Не обижайся, Дикки, но по мне так лучше в петлю! В общем, думал я, думал, и решил, что буду отбиваться законным порядком. В крайнем случае, обращусь в вышестоящие инстанции, хоть это говорят и бесполезно.
С такими мыслями открываю утром камеру, а там пусто! Пропал судья Гурве, как будто измылился. Я уж думал, что черти его целиком в ад утащили, душу вместе с телом. И всё же, я его нашёл! Знаешь, где было то, что от него осталось? В параше, что стоит под полом! Кто-то или что-то протащило его сквозь отверстие в полу, куда едва можно просунуть руку.
(Меня передёрнуло! Если сотворить такое, то у человека не останется ни одной целой кости. А ведь Дженни спрашивала, не желаю ли я туда нырнуть... Странная шутка, учитывая только что услышанное, но возможно она меня так предупреждала о чём-то.)
- Тогда я окончательно уверился в том, что в камере этой нечисто, - продолжал шериф. - То есть, я и раньше подозревал что-то такое, но теперь сомнения полностью отпали. Однако факт был тот, что действует это место на людей по-разному. Вернее всего было проверить действие камеры на себе, и я заперся в ней на следующую ночь...
Шериф надолго замолчал, как будто задумавшись, я же не стал торопить его, потому что уже догадывался о том, что услышу.
- Я встретил там свою Марту и сына... – проговорил он и снова замолчал, глядя перед собой неподвижными глазами.
У старины Доджсона была семья, но, увы – жена умерла от какой-то неизвестной болезни, а сын погиб от шальной пули, когда в салуне случилась драка со стрельбой. Парню было всего одиннадцать лет, и он просто проходил мимо. Это было в те времена, когда я только учился кур воровать.
- Извини, сынок, это личное, - снова заговорил шериф. – Не знаю, как там всё происходит, но камера способна устроить тому, кто в ней находится встречу с его самой великой болью. Для кого-то это будет мукой совести, для кого-то вернувшимся страхом, а кто-то вновь переживёт утрату... Ну, и последствия тоже для каждого наступают свои. Я имею в виду, что кого-то его боль способна загрызть до смерти или свести с ума, а другой рад бы не расставаться с ней никогда. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю? Я знаю про тебя и Дженни. Её отец был моим другом – служили вместе в армии. А ещё, она моя крестница. Видел её там, да?
Я кивнул, потому что не мог сейчас говорить.
- Она что-нибудь сказала на прощанье? Можешь не отвечать, если не хочешь.
- Она сказала, чтобы я был собой, - прошептал я, приложив немалые усилия, чтобы двигать губами.
- Вот! – Шериф многозначительно поднял палец. – Самый разумный совет, который ты мог услышать.
- Я не понимаю! – воскликнул я, обретя голос. – Дженни ведь была ангелом на земле, а я... Я вор и бандит, налётчик, взломщик и немного шулер. Как же она могла дать мне совет быть собой, если я... такой?
- А ты уверен, что всё это на самом деле ты? – улыбнулся шериф в свои пышные усы, которым я давно в тайне завидовал. – Я имею в виду, весь ли это ты и таков ли настоящий ты на самом деле? Что-то мне подсказывает, что в тебе есть ещё много такого, о чём ты не подозреваешь. Загляни в свою душу, парень, и подумай, какого тебя хотела бы видеть Дженни, которую ты называешь ангелом?
........................................................................
Я не люблю этого. Знаю, что среди юнцов это считается доблестью. Знаю, что репутация мастера в таком деле открывает многие двери, заставляет салуны полные забияк притихнуть при твоём появлении. Ну, ещё для тебя всегда найдётся место за стойкой бара и за карточным столом, даже если ты не настаиваешь на том, чтобы оно было.
И всё же я этого не люблю, хоть и вышагиваю, как это положено делать человеку, имеющему славу профессионального стрелка – гордо, прямо, презрительно, едва замечая мир и людей вокруг собственной персоны.
На этот раз моей целью является он – Чёрный Джек О,Кови, бандит из бандитов, каким мог бы стать когда-то я, и наверняка стал бы, если б не тот случай...
- Ба! Кто это тут у нас? Сам Непобедимый Дикки! Что привело вас в наше скромное общество, шериф?
О,Кови, как всегда уверен в себе, развязан и весел. Его манера держать себя с собеседником дружески стоила жизни многим доверчивым простакам. А ведь мир не знал ещё такого подлеца! Он способен был разговориться с кем-нибудь из старателей, подпоить беднягу и выведать у него все его тайны, а потом того находили в сточной канаве с перерезанным горлом и пустыми карманами. Если у погибшего при этом где-то был тайник, то можно было считать, что он тоже пуст.
Иногда бывало, что чересчур самоуверенные ребята хранили добытое золото дома. Добро, если это были одинокие люди, а если нет...
- Мистер О,Кови, властью данную мне губернатором штата, я объявляю вас арестованным за убийство Джона Перкинса и его семьи, а также присвоения имущества убитых, - ответил я голосом спокойным, но громким, чтобы было слышно окружающим.
Гул голосов в салуне стих, зато вокруг задвигались стулья, и послышался топот множества ног. Это посетители спешно ретировались из-за ближайших столиков, оставив на месте недоеденные бифштексы и недопитые стаканы с виски. Никому не хотелось поймать шальную пулю в упор. Вот только в случае с Чёрным Джеком шальных пуль не будет – он мастер стрельбы, ничуть не слабее меня. Значит, только один из нас выйдет сегодня из салуна на своих ногах. Другого вынесут.
- Чем докажешь? – зло ответил бандит, не двинувшись с места.
Что-то быстро он сменил тон. Это подозрительно, я ведь приготовился к тому, что мне сейчас начнут заговаривать зубы.
- Вас видели на месте преступления, - сказал я всё так же спокойно. – По меньшей мере, два свидетеля готовы подтвердить под присягой, что видели, как вы стучались поздно вечером в двери дома Перкинсов, и как супруга покойного Джона открыла вам дверь.
- Ну, это ещё ничего не доказывает! – ответил наглец, нарочито потянувшись всем телом. – Мало ли чья жена может открыть мне дверь, если мужа нет дома.
Приходится сдерживаться, хоть рука так и рвётся к кобуре. Ясно, что он меня провоцирует. Здесь, как в покере, только ставка – жизнь.
- Золотоискатель Джон Перкинс, его жена и двое детей убиты одним и тем же способом – ударом кинжала в горло, - заговорил я, как пастырь, перечисляющий истины, не подлежащие сомнению. – Таким оружием здесь никто кроме вас не пользуется. Этот кинжал, доставшийся вам от деда – известного пирата, и сейчас висит у вас на поясе. Кроме того...
Он захохотал, не дав мне договорить. Буквально заржал, запрокинув голову! Дуэлянты так не делают – это верный способ подставиться под пулю, потеряв противника из виду на несколько драгоценных секунд. И тем не менее, Чёрный Джек О,Кови хохотал так натурально и заразительно, как будто услышал самую остроумную шутку в мире. Он даже закашлялся и поднёс к горлу левую руку, в то время как правая спокойно лежала на столе.
И тут это случилось – левая рука законченного убийцы, поднятая в расслабленном жесте, молнией скользнула ему за плечо, на долю секунды нырнув под рыжую ирландскую шевелюру, водопадом спадавшую на плечи. Вернулась эта рука уже не пустой – в ней был зажат блестящий крупнокалиберный двуствольный «дерринджер» с взведёнными курками...
Он не успел всего на одну маленькую вечность! Двуствольное дуло чуть-чуть не глянуло мне в лицо, замерев на полпути, потому что мой «ремингтон» был уже в руке, и палец нажал на спуск. Хлопнул выстрел, тело бандита дёрнулось, выгнувшись навстречу мне, как будто он хотел вскочить со стула, но тут же опустилось обратно и обмякло. Улыбка не сошла с лица Чёрного Джека, только вокруг дыры на его светлом жилете прямо напротив сердца расплывалось алое пятно.
- Кроме того, - невозмутимо сообщил я трупу О,Кови, как будто он мог меня слышать, - вытаскивая из-под очага мешочки с самородками, вы зацепились своим пончо за угол сундука, стоявшего рядом и оставили там кусок бахромы. И ещё – носок вашего сапога попал в лужу крови трёхлетнего Боба Перкинса, так что там повсюду ваши следы. Этого достаточно, чтобы вздёрнуть вас на виселицу, сэр, но я думаю, что есть ещё одна улика.
С этими словами я наклонился, снял с пояса мёртвого бандита небольшой мешочек, развязал тесёмки и высыпал его содержимое на стол.
- Самородки с участка Перкинса, - сказал я, обращаясь уже к окружающим. – Я слышал, что Джон хвастался ими перед собутыльниками, а потому уверен, что здесь найдётся немало народу, способного их опознать.
Проговорив это, я повернулся к делу рук своих и ко всему обществу спиной и вышел вон из салуна. Не люблю я этого!
Мир необходимо чистить от таких вот гадов. Это грязная и отвратительная работа, но её должен кто-то делать. Более того – тот, кто способен делать эту работу, не имеет права отсиживаться в стороне, оправдываясь, что ему-де это претит. Мне вот тоже претит. Ничуть не меньше, чем тем, кто ратует за то, что таких подонков надо обязательно судить и тем, кто утверждает, что даже таких, как застреленный мною изверг, не следует подвергать смерти. Это, якобы, преумножает зло на земле!
Нет, чистоплюи, зло на земле преумножилось бы, если бы господин О,Кови остался в живых, и я жалею только о том, что не пристрелил его раньше! Тогда семья Перкинсов была бы жива. Увы, их не вернуть, но теперь, хоть не будет больше безвинных жертв, павших от руки Чёрного Джека.
Не знаю, сколько ещё судьба будет баловать меня, как сегодня? Годы берут своё – половина шестого десятка пройдена, и более всего это чувствуешь, когда все бандиты оказываются моложе тебя лет на двадцать. Это в лучшем случае.
Не первый раз приходит в голову мысль, что пора подать в отставку, но почему-то, стоит подумать об этом всерьёз, как находится новое дело. Это не всегда дуэль. Чаще я сопровождаю караваны или дилижансы с ценным грузом.
Да, всё поменялось за эти годы. Не знаю, правильно ли я понял шерифа Доджсона, и правильно ли я понял Дженни? Увы, их не спросишь – старик давно в земле, а камеру при его офисе разобрали и увезли в неизвестном направлении. Я так и не смог найти того профессора, о котором он мне тогда рассказывал. Думаю, этот учёный мог бы пролить какой-то свет на это странное дело, но он, как в воду канул.
Что ж, узнаю всё, когда встречу свою девушку там, на небе, а до тех пор, сколько смогу – буду собой!
................................................................
................................................................
29.01.2021
© Кае де Клиари, 21.06.2021 в 17:05
Свидетельство о публикации № 21062021170544-00443071
Читателей произведения за все время — 14, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют