и в оркестрах, веселых цветах
вижу я молодых и красивых
на планете во всех городах.
Средь невест, среди роз в переулках
каждый франт, бонвиван и жених,
жизнь им мнится веселою шуткой,
коль грядущее скрыто от них.
С отражением месяца в гневе,
в темном озере зная судьбу,
я сижу на балконе в Женеве
и смотрю на людскую толпу.
Русской боли тут явно не место:
фраки, шелк и крутящийся блиц,
вальсы Штрауса знает оркестр
на прическах роскошных певиц.
А в моем растревоженном мире
все тайга да безлюдье вовек,
ходит месяц в загробной порфире,
ниспадает погибельный снег.
Русь, душа, что стенаешь над нами?
Ночь всегда и как ночь всякий день!
Что ты плачешь глухими крестами,
огоньками слепых деревень?
Что ты, ясная дева безлюдья,
Русь, ведешь средь снегов хоровод?
Что пророчишь ты, Сирин-колдунья,
в омутах и трясинах болот?