В серебряном подстаканнике.
Парит кипяток, и чай румян,
Как с юга – лицо начальника.
А сам начальник, вдыхая грусть,
Уткнулся лбом в стекло окна.
Он знает этот проспект наизусть,
Он помнит, что в мире опять весна.
Ослаблен галстук и снят пиджак,
Уснули очки на кипе бумаг.
И гложет душу какой-то пустяк,
Как будто в душе поселился враг.
Молчит телефон и начальник молчит.
Кто первым из них звонить начнёт?
И крепкий чай уже не парит,
И что ему делать – никто не пьёт.
Вздыхает начальник, седой почти,
Кольцо теребит на правой руке.
И хочется бросить всё и уйти,
Уйти в никуда, одному, налегке.
Но кто-то в тяжёлую дверь стучит,
И молча ждёт, что его пригласят,
Готов войти, но начальник молчит,
Уставив в окно отрешённый взгляд.
Пришелец подумает плохо о нём,
С минуту помнётся – и прочь уйдёт.
Однажды мы все безвозвратно уйдём,
И даже наш чай никто не допьёт.
И вот человек у окна стоит,
А там, за окном ворожит весна.
Он снова кольцо на руке теребит,
А чай остывает до самого дна.