Младшая сестра все щеночка выпрашивала, вот отец и не
выдержал. Подобрал зимой, в мороз, замерзающего, непонятно откуда
выползшего. Маленький, даже тявкать не мог.
Отогрели, накормили. Стал жить и расти. К нам привык, а всех
других облаивал, как только голос прорезался. И прозвали его за
грозный вид Джульбарсом. Только тянул пес лишь на Жульку. Верного.
Забавного. Сообразительного.
Как в любой дворняге, много было частичек иных пород.
Но больше всего проскальзывали лайка и овчарка.
В лес с нами, по грибы, любил бегать. Весь сырой от
травяной росы, шерсть вздыбится и торчит как иголки у ежа.
Едем домой на электричке, спит, умаялся, набегался.
Ел все, что дадут, не капризничал. Если захочет, хлоп лапой по
пустой тарелке. Звон на всю квартиру. А он опять. Пока не дадут, не
успокоится.
Один дома оставаться не любил. Скулил, подвывал. Соседи
Сперва жаловались, потом привыкли.
Музыка нравилась. Как начнет отец терзать меха на баяне, Жулька
обязательно петь начинает. Особенно, нравилась песня «Есть на Волге
утес». Так заливался, что отец, от смеха, играть не может.
Жил на подстилке, у сестры, под кроватью. Но иногда хотелось от
жизни большего. Прихожу как-то со школы, а Жулька в ее кровати,
под одеялом спит. Зубами уголок оттянул и внутрь залез. По-человечески
пожить, хоть немного.
Как крикну, так взвился, пулей под кровать сиганул и затих.
Иди, говорю. Не идет. Боится. Ладно, говорю, не сержусь.
Выполз, хвостом виновато виляет. По голове погладил, за
ухом почесал. Как на такого сердиться?
Но за обеденным столом за продуктами надо смотреть в оба.
Особенно за бутербродами с колбасой. Стащит без зазрения совести.
Гулять любил. Долго и часто. Поводка терпеть не мог. Сам
слушался. И вот что придумал. Жили мы на первом этаже, в
старом доме, позднего сталинского ампира. Как хотелось, стал в
форточку выпрыгивать. Нагуляется, к двери прибежит и скребется.
Если не слышим, лает на весь подъезд. Три «гавка» всегда достаточно
было. В те времена домофонов не было. Заходи в дом, кто хочешь,
и ничего. Жили как-то.
Так Жулька прыгать в форточку привык, что добром это не
кончилось. Дали нашей семье квартиру в новом доме. Высотном.
В целых девять этажей. Выше тогда не строили.
Восьмой этаж, далеко видать, красота. В первый же день, как
вещи заносили, решили проветрить. А псу нашему приспичило.
Вот, по привычке, и прыгнул. В последний раз.
Славный был, хороший, добрый, верный.
Разговорился я в поезде с попутчиком. Долго ехали. Тот выслушал
и свой случай вспомнил. Срочную службу в десанте проходить
довелось. С парашютом прыгали. У кого лучше всех получалось, в
инструктора переводили. Инструктор сам не прыгает, учит, подсказывает.
У товарища его это первый инструкторский полет был.
Каждого в открытую дверь на воздух отправлял. А потом, по привычке,
сам прыгнул. Без парашюта. Лежал на земле, остывший, с вытянутой
рукой туда, где парашютное кольцо должно было быть.
Опасные это вещи. Привычка и форточка.