здесь всем знакомым у разьезженных колей
дороги сельской. Красная трехлика
переросла сухая земляника
да иван-чай забвенной стороны
в покое дремной русской тишины.
От сельской жизни безработной, нищей
и нас когда-то в сельское кладбище
сюда под елки,Коля, принесут.
Могилку выроют, сочтя за малый труд,
три мужика за перекур короткий,
и помянут нас, может, горькой водкой.
Здесь нет могил из черного гранита
витий московских; много здесь убитых
недорогих среди цементных плит
в еловых лапах безвременно лежит.
Один замерз зимой в снегу по пьяни,
другой утоп на местной Потудани.
Кресты и звезды ржавые вповал
то тут, то там, а дальше буревал
лесов безбрежных, старые могилы
в оградах старых папортников длинных
да паутины меж цветочков мелких,
да в куст калины убегают белки.
Зимы печальной позабыты злостраданья
в приюте нашего от дел всего изгнанья.
Зовем тот мир: древней самой Пальмиры,
куда давно сошли поэты мира.
Лучами солнца в облаках он нам
приоткрывает двери как Сезам.
Отверсты здесь на этой тихой тверди
земных умов давно загадки смерти:
как будто душ умерших хоровод
там на воде лесной среди болот
у черной речки тихой и тенистой
идет в траве некошеной, тернистой.
В печальный круг взирая их загробный
пока на этой стороне мы ходим оба
в высоких травах у узкоколейки.
И до звезды на старенькой скамейке
сидим у древней, понабрав грибы,
у покошенной сталинской избы.