(быль)
Я шёл по выпасу, коров
Пасти ещё не начинали,
И вымахали будь здоров
Травы высокие причалы.
Со мною фотоаппарат
Для непочатой фотоплёнки.
Здесь можно было выбирать
Цветы в траве, их шёпот звонкий.
Подстепь играла красотой,
Идущей от земли и неба,
И неприметной, и простой,
Обычной, словно сила хлеба.
Я размышлял о глубине,
Родившей Бунина-поэта.
Сполна подстепь раскрыла мне,
За что любима и воспета
Одним из вечных сыновей,
Шагавших, как и я, по лугу,
Стихи читавшим только ей –
Неизбалованной подруге.
В руках журнал, а в нём – слова
О под межой уснувшем нищем:
Травинку с корнем не сломать
В её родной, привычной нише.
Пырей, лядвенец, клеверок
Идут, спеша, до горизонта.
О мир душистый! Будь здоров
В лучах от бунинского солнца.
Слежу, усталый, за тобой,
Надеясь сделать редкий снимок.
Желтеют донники толпой,
Люцерна пробегает мимо.
И вдруг из тихой пестроты –
Она цвела, меня касаясь, -
Взметнулся длинноногий заяц,
И поскакал, и след простыл.
Я растерялся, не успел
Сфотографировать косого,
Большого, шустрого такого,
Что был беспечен или смел.
Во мне осталось лишь одно:
Он распростёрся над землёю,
Как меховое полотно,
Едва не порванное мною.
Исчез стрелой, ничто вокруг
О беглеце не вспоминало.
Лишь я в траве увидел круг –
Ни много это и ни мало.
Но стал невольно размышлять
О светло-сером, длинноногом.
И неба вековая гладь
Позволила узнать о многом.
Ни тучи не было на нём,
Ни облака в глубокой сини,
А солнце праведным огнём
Выравнивало чёткость линий.
Беглец! Такая вот судьба
Легла на сердце и на плечи
И господина, и раба,
И суходола, и далече.
Как заяц, он бежал на юг,
Петлял, берёг свою свободу
От лишних гроз, ненужных вьюг,
Писал, работая до поту,
Со злом – об окаянных днях
Да о любви – с большой любовью.
Не кое-как, не второпях
И с недоверьем к суесловью.
Был академиком не зря,
Причём на деле – самым строгим.
Подстепь, как ясная заря,
Не отдала другим дорогам
Его перо и зоркость глаз,
Его успехи и печали.
Не слава в книги пролилась,
А желчи думы накачали.
В стране богатой бедно жил,
Едва сводя концы с концами.
И не до жиру – где он, жир?
Слова не золотом бряцали.
Держал в Париже суходол
Да прежней жизни буераки,
И с ними до конца прошёл
Все испытания во мраке.
И заяц долго проживёт,
Недавно проявивший резвость.
Ведь он, спасая свой живот,
Над лугом прыгал, как над бездной.
1991