Наша белая скатерть, расстелила печальную кладь.
Возродился он формой, в декабре календарного дня,
Развращённой огнём, безысходного юности стати.
Но, ведь, старше его, на шесть дней, пять ночей января.
Формочка ко двору пригляделась, но нечем покрыть.
Отвечает месье, приглушёнными, запахом флейты,
Нотами ля-бемоль, в сладострастной кантате, взрастить
Непрощённое сердце, извращенки, готовит мольбы.
Формочка во дворе, пригляделась, не кроет никто...
Хоть я старше, но в жизнь так мою, козыряя, не влезть.
Даже ей и ему, с тонким стеблем, знобящем в пустыне.
Извращенец и я, по рождению, в пять или в шесть...
Но не в дробь барабанную, клин альтов, хитро напускных.
Хоть я старше, но в жизнь так мою, козыряя, не влезть.
Форма жаждет разврата, общения мутного дна.
Ищет, рыщет меня, в полутёмках имён и фамилий.
Захожу к ней всегда я, чтоб дыхнуть ей свободы огня...
Поделится плетьми с мазохической кожей молений.
Форма жаждет разврата, общения мутного дна.
Пусть всегда будем мы, в совокупности от бытия.
Я, ведь, старше его, не по возрасту, а по награде.
Предпочтённая ночь, за работой камина, магия...
Насладитесь углём, форма ждёт, уж меня, при параде.
Пусть всегда будем мы, в совокупности от бытия