у снеговых вершин Памира
в туманах, солнцах, облаках,
и в чистых неземных струях,
в зеленой сени тополей,
в долины глядя лишь с презреньем,
не верил я в земных людей.
Кишлак убогий окружая
и птица Рух, и птицы рая,
роясь по каменным карнизам
нам пели то, что вьявь прошло.
И приходили люди снизу
и нам рассказывали Зло.
От тьмы их нижней бледнолицы
возили просо, рис,пшеницу
они в убогий наш кишлак.
Ночами квакали лягушки,
бумажки пряча под подушки,
те спали злые кое-как.
Зимой поутру как святые
горели горы снеговые.
И самый старый аксакал
в халате с впалой,чахлой грудью
нам говорил о многолюдье,
след барса вился и петлял.
На самой грани перевала
на яке девушка сияла,
маня меня в хрустальный дом.
В долинах духи тьмы плясали,
звеня о золотом металле.
Мы никогда к ним не сойдем.