там, где – локоны за иконой,
среди изб он что перст – один,
краем узнанным, незнакомый,
не жалеет усталых ног
и не слышит вороньей брани.
Чуть поодаль – забытый Бог
хмуро смотрит сквозь дыры в храме:
- Не успел земляк, не успел...
Остов дома, не крыша – небо,
дверь провалом – что рот в тоске
прочь разявлена в плаче гневном...
- Не печалься, устал небось?
У развалин присядем молча.
Отдохнём. Навестим погост.
Без вины то где взять бы – горечь?..
Куст рябиновый на ветру
машет огненно из пролома,
сквозняки всех небесных труб
завывают (страдай бездомный!)...
Он присел - голова в огне.
Грудь надорвана от рыданий.
Пал на путника отчий гнев.
Успокоился. Подаяньем,
наяву – был дарован сон:
он и бабушка, полдень дома,
стрижен ножницами висок,
локон – где-то тут, за иконой;
в доме – лето, промчался стриж;
стол, на блюде кусок янтарный
свежих сот.
- Осы? Осы – кыш!
Ешь внучок, им бы всё – задаром.
За окошком – мотив простой:
издалёка, из стран ковыльих
не торопятся на постой;
гулко мыкают «мы» из пыли;
раздувающие бока;
сотни морд – вымя, хвост, колени;
белым полнящийся бокал;
духовитым и сытным, пенным.
Где дорог – хоть шаром кати,
а степей всех – ступай до солнца,
он под Богом стоит один
под закатной, небесной бронзой.