Строя мое окружение, Бог регулировал и сознание моих близких, располагая ко мне всех в той мере, которая соответствовала готовности, пониманию и карме каждого, была и щадящей и последовательной, неуклонной и не очень решительной и давала время и место личным поискам и сомнениям каждого, как и в меру противостояниям, которые заглушались неким семейным уважением ко мне, моему мнению, характеру и воле, которые неизменно по жизни меня сопровождали, неся другим и радости и печали.
Все, что привносил Бог в каждого члена семьи путями явными и неявными, имело свойство развивать мышление, новое понимание, все как-то легко усваивалось именно через легкие, неизменные и нечастые словесные баталии, утверждалось в сознании, начинало применяться, входить, врастать; на новых религиозных знаниях стали строиться новые суждения, становясь для каждого внутренней точной опорой, неизменным адресом, к которому каждый обращался, чем начинал делиться, находя подтверждение, что начинало обсуждаться, заимствоваться, пропускаться через ум и сердце. Все, вытаскивая из меня многие ответы и суждения, чудесным образом, невидимым Планом Бога, начинали мыслить о Земных вещах через кармические последствия благочестивой и греховной деятельности, круговорот сансары, бессмертие души, неизменное присутствие Бога в каждом, свидетельствуя об этом друг другу на домашних посиделках, когда Лена с мамой приезжали к нам на Северный, пусть и не частых, но насыщенных религиозными разговорами, зачинательницей которых всегда и изначально была Лена, проложившая Волей Бога путь к Богу в сердцах всех других членов нашей небольшой родни, охватывая, как бы касаясь ушей детей, Саши и неизменно вовлекая меня расспросами и мнениями, имеющими христианские корни. Об этом более подробно будет поведано позже, на тот период, когда уже начнется мой второй, непосредственный и отнюдь не простой диалог с Богом (с августа 1993 года), а пока… о детях.
План Бога на моих детей, как и на всех других родственников, разворачивался из далекого далека, начиная с их личных судеб в предшествующих рождениях, так и в этой жизни, подключая людей других, идущих по своей карме и решающих свои жизненные вопросы, следуя своим убеждениям, качествам, цели и смыслу. Но все у Бога взаимосвязано жестко, непреодолимо, и каждый своей судьбой работает явно и неявно на события в жизни других.
Посещая храм преданных на Братском, общаясь с матаджами, я часто встречала одну из прихожанок, всегда к службе непременно одевающую сари, красивую, вдохновенную матаджу с прекрасным голосом, обаятельную, с оттенком смирения и великого внутреннего достоинства, вид которой был завораживающий, привлекающий неким оттенком, легким непроходимым налетом глубокой внутренней печали, которая приписывалась мною к ее великой и немногословной духовности и отрешенности, свойственной многим преданным… хотя так многие только учились быть отрешенными, не входя в праджалпу и почти игнорируя все вне себя неким уходом внутрь себя, что выглядело и как пренебрежение и как чистая отрешенность.
Она действительно была немногословна, взглядом едва одаривала других, однако, и не блистала познаниями, но некой тщательностью и систематичностью своих визитов, свой неуклонной верой, в которую хотелось верить… Не помнится, чтобы Тунга Падра как-то отличала ее, хотя у Тунги Падры был глаз, что называется, наметанный, и сколько-нибудь обещающие души она не пропускала и духовно измывалась над ними, вытаскивая из них чаще всего еще залежавшуюся дурь, этим подчищая и так преподнося всем, как направление пути, ибо не забывала нацеливать других на желаемые достоинства через яркие и убедительные примеры.
Отнюдь, Татьяна, так звали матаджу, занимала свою здесь достаточно устойчивую нишу, не потрясая никого своим особым усердием, своей некоей загадочной многозначительностью и едва уловимой скорбью в глазах и тонкой, затянувшейся печалью. Уходила она не в конце, а как-то незаметно, вдруг терялась из поля зрения, растаивала без церемоний, очень легко и естественно, терялась, никем не замеченная, не отмеченная… до следующего дня… Не было у нее попутчиков, не было и тех, кто был бы ей рад. Мне импонировало ее отношение к вере, ее тщательность, строгость визитов, ее пение, очень глубокое и нежное, ее молитвы на санскрите… Так молятся только продвинутые матаджи. Но… к себе я улавливала полное пренебрежение, ни желание ни говорить, ни удостоить взглядом. Обласканная в немалой степени всеми матаджами и вниманием самой Тунги Падры, ею я была не замечаема и склонна была приписывать это к некоей ее внутренней избирательности, где, видимо, в чем-то я не пришлась ко двору… и с легким удивлением это переживала, ибо была столь наполнена собой и сильной верой, а также Богом Кришной, Кого видела уже везде и понимала Его в себе с великим наслаждением, что внешние вещи едва задевали мой ум или беспокоили его существенно. Но Бог во мне обратил на нее внимание, удержал на ней… и не зря. Хотя эти Планы Бога от меня были еще далеки и далеки. А на поверку - расположение мое к Татьяне, как к добросовестной, но все же не особенной верующей, уравновешивалось чем-то тяжеловатым и почему-то оскорбительным для меня, ибо ее беспричинное нерасположение я склонна была относить к своей более, чем скромной, одежде, худощавости и возрасту и даже к здесь успеху.
На приветствие Татьяна или отмалчивалась, или отвечала сдержанно, первая рот не открывала и в отличие от других более сторонилась, не дискуссируя, не проповедуя, не свидетельствуя. Хотя… такой она предстала перед мной, и как проявляла она себя еще – я не могла знать, ибо мысль моя на ней останавливалась косвенно и тотчас отпускала ее, как событие в моей жизни незначительное. Но события развивались.
Однажды в нашу квартиру на Королева ½ постучали. Каково было мое удивление, когда, открыв дверь, я увидела знакомых мне матаджей из женского храма на Братском. Это было обычное распространение книг Шрилы Прабхупады, чем преданные занимались всегда, но чаще всего распространяя книги в переходах, на улицах в центре города, разъезжая по области. Оказывается, они, снаряженные тяжелыми сумками через плечо, ходили и по домам, от квартиры к квартире… и так случайно мы встретились вне храма.
Преданные всегда, где бы я их ни видела, привносили в мое сердце великую благость, чувство потрясающее, граничащее с радостью и преклонением, наполняя меня любовью и благодарностью, ибо это были слуги Бога, и чувство к ним всегда переполняло меня счастьем и умиротворением, хотя я всегда понимала, что девочки еще далеко несовершенны, достаточно материалистичны, но было в них уже то, что вызывало и почтение – аскетизм, трудолюбие, тяга к Святым Писаниям, элемент отрешенности и великое почтение к Тунге Падре и духовным учителям, прекрасно пели и вибрировали джапу, ездили по Ростовской области, распространяя книги Шрилы Прабхупады, голодали, спали на полу, бедно одевались, носили великие тяжести, строго исполняли религиозные принципы, проявляли смирение, проповедовали, посвящали свою жизнь Богу и были очень благостными в общении.
С великой радостью я пригласила их войти, ибо знала каждую в лицо и благодарила Бога за столь неожиданный подарок. За разговором я спросила, почему они распространяют книги столь далеко от храма, в Северном микрорайоне, ибо часто они этим занимались на своей же улице или в центре города. На это мне ответили, что семь матаджей живет сейчас у Татьяны, поскольку она предоставила им свою двухкомнатную квартиру, в которой проживала одна, и так оказав помощь преданным, которые ютились на Братском, ибо милостью Тунги Падры, никому не отказывающей в крыше над головой, храм на Братском был переполнен донельзя, матаджи местились с большим трудом, не имея и крохотного местечка для своих вещей и книг, в немалой тесноте, решая свои вопросы только за счет того, что многие уже зрелые матаджи несли службу, разъезжая по Ростовской области и другим городам Северного Кавказа и там и оставались в других храмах.
Преданные матаджи разместились всего в пяти минутах ходьбы от нашего дома в такой же, как и у нас, двухкомнатной квартире, отнюдь не большой, но достаточной, чтобы разгрузить храм на Братском, как и решить многие вопросы, ибо квартира была благоустроена и, казалось, вполне подходила для службы. Так, Волею Бога совсем рядом от нас поселились матаджи, преданные Бога Кришны, на самом деле освящая все вокруг, о чем вряд ли кто знал, но внося в мое сердце небывалый покой и умиротворение. Мысль моя устремлялась к ним всякий раз, и Татьяна становилась мне и родней, и как-то понятней, ибо она решила потесниться и так послужить Богу, но все еще внешне оставаясь опечаленной и глубоко одинокой, погруженной в себя, что свойственно многим матаджам.
Матаджи теперь становились и завсегдатаями в моем скромном жилище, где простой донельзя быт их не настораживал, ибо взгляд скользил мимо вещей, но рады были и немудреному прасаду, и общению.
Саша не препятствовал никак, был достаточно дружелюбен и в меру нейтрален, хотя и пересекался с преданными у нас в доме не часто, будучи занятым работой, наследственными делами и самим домом тети Ани, где уже планировал перестройку и постепенно стаскивал туда всякий хлам, ибо был неудержимо хозяйственным и согласно своей деревенской прижимистой жилке не давал погибнуть добру, которое находил на городских свалках… да и дома уже было все забито в немалой степени. Благость к преданным чудесным образом трансформировалась во мне в пожертвования, что Бог делал во мне насущной и радостной необходимостью отдавать.
Пожертвование Богу – высочайшая потребность преданного отдавать, это извечная, неутомимая энергия Бога, дающая неописуемое наслаждение от того, что можешь отдать другому, ибо абсолютно точно знаешь, что даешь по Воле Бога, с благословения Бога, даешь радостно, без тени сожаления, даешь как то, что подтверждает перед Лицом Бога твою верность вере, твое желание претерпеть во имя Бога и во Славу Бога и его преданных слуг. Я всегда поражалась великолепием энергий, которые тотчас сопровождали любое даяние. Связанное с Богом, оно непременно вдохновляет, дает хороший посыл в сердце, духовно освобождает от тягостных мирских цепей, вселяет благость, желание дать еще… Теперь у меня возникла возможность жертвовать преданным чаще, иногда не выходя из дома, с радостью принимать их благодарность, ибо нужды матаджей были отнюдь не малые, все на виду. Они ходили в старых юбках, в стоптанной обуви, с протертыми сумками за плечами, ели, что приходилось, как и спали, где укладывал Бог, безропотно, всегда сияющие от проповедей, от радости духовного общения с дорогими их сердцу учителями и Тунгой Падрой.
Несомненно, я помогала за счет своей семьи, но Бог позволял это делать, помогал так идти, изыскивал возможности дать и, по сути, настаивал на этом. Закупая себе к лету одежду, самую простенькую, но по деньгам, лелея в мыслях надежду на нее, связывая с ней хоть какое-то свое обличье, я легко с ней расставалась, ибо все эти юбки и кофты были бесценны в храме, где одежду приходилось менять куда чаще, чем в миру, в зависимости от рода службы, посещений ванны и туалета, в зависимости от мероприятий и праздников религиозных, рассчитанные на поездки и времяпровождение в храме. Я также кормила прасадом приходящих к нам матаджам, в сердце радуясь их визитам и поражаясь великой неприхотливости, принимающих все подряд, как истинные святые, даже имея за плечами отнюдь не большой срок служения.
Но Бог знал, кого вести в храм; уроки Тунги Падры были восхитительны, ибо, не ослушиваясь ни в чем Бога, доверяя Богу в себе, она, будучи брахманом и старшей матаджей в храме, учила практике истинной йоги через аскетизм, будучи при этом чрезвычайно заботливой, требуя, чтобы матаджи посещали врачей, ели фрукты, чеснок, молоко и другие продукты, которые находила полезными. И все же, во имя преданного служения учила и претерпевать, претерпевая со всеми и сама, когда наступали бессонные ночи накануне экадашей (религиозного поста) или по приезду духовных учителей. Все было в великом ее старании и на уровне немалой духовной нравственности, как она ее понимала.
Надо сказать, что пожертвование на нужды храма есть прежде Всего Воля и Милость Бога. Именно Бог дает мысль, дает то, что можно отдать, дает желание, саму радость от даяния, дает понимание, в чем заключаются нужды храма, дает и великое наслаждение, как и умиротворение. Эти энергии Бога я считывала в себе часто, с пониманием, согласием, обозревая Волею Бога, на сколько это возможно и не ущербно для всех других членов семьи, с мыслью о Милости Бога взамен моим детям, абсолютно точно зная, что Бог видит, знает, направляет и благословляет. Что дать… приходило, как озарение, как нечаянная мысль, которая восторгала, ибо сама в такое понимание войти не могла. Так, озаренная, обрадованная откровением Бога изнутри, я с великим удовлетворением отдала в храм все ваучеры, которые не знала к чему приложить, на которые Саша не претендовал, ибо забрал свой ваучер и, как бы жаден и скрупулезен в деньгах ни был, но Бог давал ему понимание и о неприкосновенности к чужому, что выполнял он с великим благородством, за что я и отдаю ему здесь должное; были отданы три ваучера, мой и детей, также я отдавала премиальные, третью зарплату, отдавала то, что просили, что матаджам было необходимо, на нужды храма. Это были мои наручные часы, зимние вязанные шапки, несколько, которые я специально купила по их просьбе, ибо в стужу ходили едва накинув капюшон легкого пальто или куртки, отдавала все, что привозила мама, которая работала на тот период в продуктовом ларьке на территории центрального рынка. Это был сахар, конфеты, крупы, пряники; также я подрабатывала репетиторством, и эти деньги также направляла на пожертвования, что было очень легко, ибо просто шла к Татьяне, где поселились матаджи, и передавала, становясь их другом, которому они были рады; и Таня в связи с этим значительно потеплела ко мне, первая приветствовала, но все же была в некоем внутреннем сосредоточении и нелегко шла на общение даже очень умеренное.
Это был период некоего с моей стороны долгого жертвенного бума, как бы Бог помогал мне набирать бонусы перед предстоящей Великой Милостью. Было и так, что я покупала для семьи килограмма два масла с зарплаты. Бог останавливал меня и через мысль, которая проносилась настолько четко, что абсолютно понималась, как Воля Бога, и в этой мысли Бог категорически указывал, кому это масло или другой продукт предназначался. Я останавливалась, как вкопанная, переспрашивала Бога, утверждалась и сворачивала к дому Татьяны, поднимаясь на этаж и звонила в дверь. Оказывалось, что матаджи сидели впроголодь, что помощь из храма не подоспела, и моя еда была как нельзя кстати. Это окрыляло, давало доверие к Богу, Который еще говорил не словами, но энергетическими импульсами, и была рада, что легко воспринимаю, считываю Божественную Волю, и с радостью, без сожаления передаю и тотчас, не муссируя даяние, забываю. Так я покупала и посуду, и кастрюли, и полотенца, и сковородки… и целыми сумками тащила все к матаджам, так употребляя премиальные. Так что обо мне могло сложиться мнение, как о достаточно обеспеченной женщине, хотя очень и очень часто после этого приходилось с детьми питаться весьма скромно и во многом себя ограничивать, что, к счастью, не мог контролировать или как-то видеть Саша, ибо, ослепленный своим наследством, уже пропадал там днями и ночами, прикладывая в новом хозяйстве свои силы и здесь лелея свои планы.
Бог хранил меня всегда, не выдавал на суд других, ибо мое поведение было Божественно ведомым, но могло казаться не разумным с точки зрения человека, не знающего Бога. Но мне было уже доподлинно известно, что Мнение Бога в себе слышать и следовать ему очень и очень благоприятно, какие бы жертвы Бог не требовал. Все окупается сторицей, все открывает многие врата, и счастлив тот, кому Бог дает дать Лично.
Когда Бог требует, идут энергии непреодолимые, сладостные, твердые, соединенные с любовью к Богу и Бога к тебе. Невозможно противиться, невозможно не довериться, невозможно и проигнорировать. Иногда Мнение Бога и настоятельное требование кажутся невозможными, катастрофическими. Но оборачиваются… Великолепием мысли, знаний, пониманий, постижением Бога и мира материальных отношений, ибо добываешь из него тот опыт, цены которому нет.
Много страданий на этом пути, но неисчерпаемы и возможности, сами дары Бога уникальны, освобождающие от пут материи, мнений, условности, возвышают над пресловутыми извечными играми и ролями, в результате чего и играя, вовлекаясь в эти игры, ты уже в стороне, не зависишь, знаешь исход, предвидишь лицо каждого, ни к кому не привязываешься, ни от кого не зависишь, ни с кем материальными узами и не связан, ибо становишься на путь совершенных знаний и качеств, естественных для души, как дыхание. А все начинается именно с даяния, с этой Милости Бога к тебе, с умения оторвать от себя, детей, быть готовым здесь претерпеть, искать, просить, молиться, взывать и с радостью получать из рук Бога помощь, этим врастая в Бога, начиная Ему доверять, видеть Божественные качества, понимать Бога, как живую Личность, как друга, защитника, всегда правого, дающего страдания и выручающего из них, ибо и так оборачивается даяние.
Великой Божественной мудростью мое общение с матаджами Бог сделал наглядным для детей, привлекая их интерес как-то независимо от меня, но событиями, имеющими место. Матаджи были немногим старше Светы, а потому она потянулась к ним, привлеклась их речью, преданным служением, оставила друзей и стала уходить с матаджами распространять книги Шрилы Прабхупады, впитывая в себя проповеди, пытаясь служить сама, зачастила к Татьяне, обласканная вниманием, интересным общением, находя свою радость, свой смысл и утешение, ибо в школе была часто обижаема и учителями за не прилежание и одноклассниками за то, что была не русской внешности (Саша – мариец), была унижаема и часто горько плакала, тяжело перенося свои школьные проблемы. Ей уже шел четырнадцатый год, она была достаточно характерной и настойчивой и не сказать, что не разумной, ибо многие ее качества были прекрасны, добродетельны, высоконравственны. Она не по-детски была рассудительна и самостоятельна. Постепенно религиозные принципы, Бог Кришна стали утверждаться в ее сердце, она завибрировала джапу, и преданные подарили ей прекрасное сари, украсив тилакой и украшениями, которые матаджи одевают на торжественные события в храме.
Глубокой осенью 1992 года, как-то вернувшись от матаджей, Света категорически объявила мне, что уходит жить в храм, пока к Татьяне, а потом к Тунге Падре на Братский, и стала собирать свои вещи. Посреди учебного года… Это событие потрясло, было вне условностей материального мира, ставило меня в положение непростое, ибо… ну, кто мог это понять, разделить, как это можно было объяснить. Многие вопросы могли ожидаться от моей мамы, от Лены, от Саши, от соседей, из школы… Одно дело – я, но здесь… Я обратилась к Богу в себе… Много было событий, когда я не знала, как поступить, но теперь Бог однозначно и неоднократно указал именно на этот путь, и это Слово Бога было Законом, где я могла и должна была положиться на Бога.
И не раз была в таких ситуациях, где Мнение Бога шло вразрез с мнением людей в своем большинстве, но Бог в итоге оказывался прав, поддерживал, даже если мне приходилось немало претерпевать, и непременно выводил с новым сознанием. И не всегда мне следовало или обязывала судьба в чем-то отчитываться перед людьми другими, ибо их ступень понимания не позволяла со мной согласиться, но и противостоять мне они не смели, Бог не давал никак, но открывал уста мои, и я говорила то, что было достаточно, чтобы согласиться или поверить, ибо я могла, ведомая Богом Лично, не отчитываться материальному миру, имела право говорить и неправду, чтобы не усложнять себе жизнь, не наращивать против себя мнения неподготовленных, не знающих силу Божественной Воли, перед которой другие мирские мнения не должны возникать.
Воистину, всем близким было сказано, что Света будет учиться в гурукуле, духовной школе при храме, хотя такая школа не существовала еще и, кажется, не могла открыться, ибо городская администрация такого разрешения Ростовскому Исккону не дала. Школа просто была оставлена. На самом деле, Бог начинал претворять Свои Планы на меня и моих детей и напомнил мне о моей очень давней к Богу просьбе о том, чтобы дети жили в храме, дабы приблизиться к Богу и получить благословение и защиту на всю дальнейшую жизнь. Свой час ждал и младшую дочь, которая пока благополучно ходила в детский сад и которой шел пятый год.
Вот так, посредством Тани, на которую Бог обратил мое внимание и ни раз, через поселившихся у нее матаджей Бог решил вопрос и о моем окружении, о духовном росте моих родных, пока частично, но так, что это стало моей опорой и существенной помощью в отношениях с детьми на всю оставшуюся жизнь.
Очень скоро, когда эта функция Таниной квартиры благополучно реализовала План Бога на Свету, необходимость в таком переселении матаджей отпала, и Света с матаджами благополучно перебралась в храм на Братском под руководство, непосредственное воспитание самой Тунги Падры, из уст которой она и получила квалифицированные наставления брахмана, вошедшие в нее силой веры, убежденностью и личным путем и пониманием, и прошла здесь убедительную практику преданного служения.
Отчего же гостеприимство, благосклонность Татьяны оставила матаджей? Бог дал немалые и весьма весомые причины, ибо главная функция была исполнена, а дальше все развивалось по карме и качествам всех участников тех событий. Бог более заинтересован не в том, чтобы преданные решали вопрос, связанный с крышей над головой и здесь удобствами, но с тем, чтобы ими управлял опытный преданный, коей была Тунга Падра, поэтому стал давать Татьяне обеспокоенность тем, что арати (служение Богу) проходили достаточно шумно, беспокоя соседей, что матаджи не убирают после себя, что стало тесно, стала проявлять нетерпимость, делать замечания на правах хозяйки, что послужило причиной многих разногласий и было неким ударом по все же вольнолюбивым, ни от кого независимым матаджам, ни перед кем никогда не отчитывающимся, строго исполняющим служение с пеним молитв, с использованием колокольчиков в процессе поклонения Божествам, музыкальных инструментов, начиная поклонение Мангала арати с раннего утра, в часов 4-5… В итоге матаджи собрались и ушли в храм, а вместе с ними и Света.
Вот так проявила себя Татьяна, вызвав достаточно противоречивые чувства и мнения относительно себя, рассорившись с матаджами и тем закрыв себе дорогу в храм надолго. Хотя… она могла быть достаточно продвинутой матаджей, ибо была старательна, немногословна и, казалось, имела элемент отрешенности, хорошо пела, знала все молитвы на санскрите и никогда не расставалась с Бхагавад-гитой.
Но… была у нее своя непростая история, склонившая к ней матаджей, но, имея которую, находясь в этом состоянии, не разрешив ее, она не могла быть успешной преданной, ибо проблемных людей, чей ум устойчиво занят материальным, имеющим греховные кармические причины, Бог к Себе не ведет или приостанавливает, но сначала решает в миру их нелегкие задачи, дабы высвободить ум и руки от того, что препятствует непрерывному преданному служению. Сюда, конечно, не входит семья, обычные семейные насущные вопросы, но вещи, выходящие за пределы естественно решаемых, граничащих с греховной деятельностью и ее последствиями, достаточно существенными по Мнению Бога, тянущимися из прошлых рождений. В таких случаях Бог подводит к религии, дает вкус к преданному служению, дает возможность обращаться к Себе и далее может отвести с тем, чтобы человек отработал свои долги, очистился и вернулся с новым опытом, качествами, знаниями материального мира и без особых цепей.
Что же за история была у Тани? Отнюдь не простой, и скоро она дошла до меня, многое объяснив. Света рассказала мне, что Татьяна оказалась женщиной достаточно характерной, не смотря на то, что внешне была немногословна и в религии старательной. Она стала требовать у матаджей почти подчинения в части проведения религиозных обрядов, призывая делать это тише, поскольку соседи, обеспокоенные нежданным новым соседством, стали грозить выселением и милицией. Таня не просила, не объясняла ситуацию, но требовала и настаивала и в один из дней указала на дверь. Она легко срывалась, плакала, редко откровенничала, уходила в депрессию, была трудна в общении, ибо за всем этим стояла ее личная семейная драма.
Оказывается, Таня была замужем. Жизнь семейная не заладилась, и муж увез их двухлетнего сына, увез нежданно, в неизвестном направлении, погрузив ее в долгое и не проходящее отчаяние. Так получилось, что ее муж по карме всех участников, членов ее семьи, похитил ее сына ей в назидание или отмщение, в результате чего она находилась в состоянии долгих и тщетных поисков, неприкаянная и одинокая металась по своей квартире, отчего и пригласила преданных пожить у нее. Она подала в розыск, но все еще поиски были безуспешны. Мысль о ребенке, состояние разлуки она как-то пыталась заглушить преданным служением, но боль рвалась из нее неизменно, забивая всех вокруг, сказываясь на молоденьких матаджах, еще не искушенных семейной жизнью, разделяющих ее страдания, но никак не желающих терпеть ее вздорный и требовательный характер, ограничивающий самое главное – преданное служение. При всех своих религиозных стараниях и проявлениях Таня все еще оставалась мирским человеком, не могла и не желала предаться Богу и была по своему права, ибо Сам Бог требовал не служения Себе, но поиска, выхода из сложившегося положения и большей вследствие этого стабильности и определенности. Об этой истории знали все, дошла она и до меня, так ответив на мои вопросы. Ей было просто ни до кого, и я напрасно все принимала на свой счет, недоумевая ее неприветливости и замкнутости. Но Бог отдалил, отвел, дал причину весомую и повел каждого своим путем далее, фактически через нее стал исполнять мою давнюю просьбу, чтобы оба мои ребенка в итоге, согласно промыслу Бога, пожили в храме. Тогда, когда я в первый раз обратилась к Богу с этой просьбой, я еще не была с преданными и не могла знать, в каком храме и почему… Бог дал просьбу, дал изумление от своего собственного вопроса и в свое время приступил к выполнению того, что на всю жизнь стало мне надежнейшей опорой, ибо опорой стали дети, знающие Бога Кришну, и в некоторой степени муж, сердце которого Бог смягчал и ни раз, удивительно, не свойственно ему и его устоям, легко…
Когда Бог работает над человеком, то удивительным образом и с пользой для других привязывает события в одной судьбе с судьбами других людей, часто и малознакомых между собой, извлекая для каждого свою пользу, ибо Бог – Великий хозяйственник в своем творении, все скрупулезно продумывает, связывает причинно- следственными связями и каждому в итоге дает то, что предназначено лично ему, как опыт, постигающий не только мир материальных отношений, но и Самого Бога.
Так Бог работал над Таней, понуждая к терпению и смирению, использовал ее случай, последствия ее кармы и для временного облегчения условий жизни матаджей, также так сблизил мою дочь с преданными, вовлек ее в преданное служение и посеял в ней те знания, которые остались прочным стержнем навсегда, став великим мостиком, соединяющим наши души в одном понимании, мышлении, убеждении, так что мы с детьми впоследствии стали говорить на одном языке и по многим вопросам, связанные прочнее прочного религией, мысля в унисон. Мне это стало и на будущее великим духовным подспорьем, ибо любовь к дочерям требовала единений во всем, и только это могло способствовать миру в душе и легкому соединению по всем вопросам, в которых еще Бог нас учил и Наставлял.
Поэтому Бог и расслабил мое сердце, фактически, женщины принципиальной, стоящей всегда на позиции строгих материальных знаний и материальной нравственности, заставил войти и принять то, что я себе не желала (а не желала я себе не учиться), и увидеть, что есть другие ценности, куда важнее, чем материальные знания, те ценности, которые добываются только через духовный труд, через непосредственное служение Богу, как бы это ни противоречило мнениям многих и многих, радеющих за знания, как основу материальных удач и становления. Бог показывал всей моей дальнейшей жизнью и опытом, что любое счастье и благополучие – от Него. И далеко не все могут быть успешны, если старательны и усидчивы в школе. Но и этот путь Бог дает, и здесь требует, но каждому свое, в свое время, свои знания, свои игры материальные. И что лучше – не понять, не видно с человеческой ступени развития, а потому следует прислушиваться к тому, что хочет Бог от человека его мыслями и желаниями, куда направляет согласно его личной карме, что хочет дать ему на его ступени развития в означенное время.
Свете было благоприятно оставить школу, а мне пойти на это, ибо я уже была подчинена Богу и шла по пути вверения себя по всем вопросам. Дальнейший путь Светы был намечен также Богом, путь не легкий, но благоприятный и неизменный. Не мог же Бог мне все разложить по полочкам. Бог так и не делает, но требует вручить себя событиям, довериться желаниям ребенка, мысленно обозреть благоприятность видимую событий и смягчил сердце, что все же многим было и непонятно. Но и от этих многих Бог оберегал достаточно, не подпуская ко мне на близкое расстояние советчиков и так называемых доброжелателей, хотя внешне все начинало выглядеть, как падение, ибо я была учителем. И перемены казались со стороны разительно вопиющими и неблагоприятными.
Так в свои не полные четырнадцать лет Бог увел Свету из школы, из семьи, дал ей великий энтузиазм, реально исполняя мою просьбу и мыслью напоминая о ней, однозначно давая понимание, что так хочет Личность Бога, что это реальное решение и событие. Я же оставалась с младшей дочерью в состоянии некоторой растерянности, упования и все же радости, хотя впереди не видно было ни зги. Материальные планы переставали работать, я шла по новому для себя пути, стерженек о моей значимости никуда не исчезал, и куда я направляюсь – я не знала. Хотя теперь, кроме Бога и детей мысль особо ни к чему не приставала. Но и мыслью руководил Бог и давал мне многие раздумья и о других, но в свой час и по своим причинам.
Вот так, почти неожиданно, с весьма благоприятными для меня и моего дела с Богом последствиями, несколько витиевато, по Божественному промыслу Бог стал вести моих детей к Себе... Свету… за ней намечалась Ольга (Туласи), которые еще больше смягчили и развернули сердца к Богу Кришне мамы и Лены, а также Саши, невидимыми, незримыми путями открывшими дверь в душе своей Богу-Отцу… А точнее… Эти дверцы Сам Бог в них и приоткрыл, но в свою меру.
А пока… Света собрала вещи, ведомая изнутри Богом, ставшая в этом непреклонной, ибо ее высокая нравственность всегда отличала истину и была в том несокрушимой. Причем, она никогда не принимала никакое решение по просьбе, но по личному убеждению, путями не поверхностными, но вследствие глубоких внутренних переживаний и примеров, имеющих отнюдь не домашнее происхождение. Мне оставалось только принимать повороты судьбы и не заглядывать вперед, доверяясь Богу и Божественным Планам на мою семью, где я чувствовала, что не все просто, но и еще не могла знать, насколько не просто и не только для меня и моих родных. Так Бог увел Свету к матаджам, нашедшим свой временный приют у Тани, и быстрее, чем через неделю она жила уже с матаджами на Братском под милостивым присмотром старших матаджей и самой Тунги Падры.
Да, к сожалению, Таня оказалась достаточно характерной женщиной, да и реальные обстоятельства указывали на то, что она не может и из-за соседей, и по своим немаловажным причинам оказывать своей крышей долгую поддержку преданным, ибо обстановка была не очень благоприятной и для приданного служения; и Бог, исполнив намеченное, должен был возвратить всех во круги своя, дабы все и вращалось вокруг Тунги Падры в условиях признанного храма, пусть и небольшого, но данного Богом преданным, и потому обеспечивающим, хотя и до времени, не только пребывание здесь матаджей, но и саму практику преданного служения, способствующего пути духовного становления в законных условиях.
Таня же не была готова превращать свою квартиру в храм, ибо все оказалось не так просто, да и соседям надоели столь многочисленные визиты, когда дверь в дверь, глазок к глазку, а шествия не прекращаются; надоели ежедневные ранние пения, караталы, мриданги, суета, непонятные речи, джапа медитация, странное одевание, странные большие сумки, вечная озабоченность и дорожное состояние, хлопанья дверью, да и вообще все соседство, по сути, на общей территории с великолепной слышимостью. Ибо матаджи и на новом месте жили полноценной религиозной жизнью, служа Богу, постоянно готовя прасад, постоянно купаясь, меняя одежду, привнося свои устои, характер и понимание и не желая прислушиваться к хозяйскому тону Татьяны, несущей свою ответственность за своих жильцов и обремененную все же своим печальным грузом. Пожалев о своей добродетели, с горечью осознав для себя, чем все может обернуться, Таня указала преданным на дверь и в итоге оказалась за дверью храма сама, ибо Бог такой причинно-следственной связью потребовал, чтобы она прежде всего решила свой семейный вопрос, дав ей глубокое понимание, что и ей не будут рады там, где она себе искала спасение и черпала надежду. Однако, стены ее собственной квартиры могли служить и храмом для нее лично, ибо она была прилежной матаджей и могла выйти к Богу, зная совершенно ритуал поклонения, сама, один на один.
В храме Свету тотчас приодели, выделив ей одежду от пожертвований, дали несколько великолепных сари… А мой дом… чуть опустел, и в сердце появилась тоска, теперь уже ведущая в храм к матаджам на Братском неустанно; и приходилось брать с собой Ольгу, ибо ее бессменная нянька жила в храме. Так незаметно Оленька потянулась в храм своим сердечком, легко приобщаясь к прасаду, новым знакомствам, обласканная Тунгой Падрой и всеми, кто жил в храме, и потихоньку начинала вибрировать джапу с детским озорством и упорством, умиляя собой преданных, как и другие дети храма, которые здесь проживали, впитывая в себя преданное служение естественно, с наслаждением и… на всю жизнь. Но Ольга оставалась со мной и каких-то еще перемен я не могла предвидеть, ибо все еще была занята собой и никак не видела Божественного Плана на свою семью, ибо все было в уме моем не взаимосвязано конечной целью, которую все же на меня имел Бог.
1992 год подходил к концу, год начала великих перемен в моей жизни, ибо получалось так, что все семейные перемены пронизывали именно меня, переводя на рельсы новых пониманий, что непременно граничило со страданиями, неожиданностями и непредвиденностями, ставя меня в условия полного подчинения судьбе и Богу, где со стороны все виделось величайшим падением всей моей материальной нравственности, ибо Бог заставлял мыслить, воспринимать, поступать по другому, уже не в угоду моего тарадановского характера, но согласно Мнению Бога, где еще предстояло упражняться до стадии великого смягчения души относительно всех и себя и идти по течению, полностью вручая себя Богу.
Невероятна, непредсказуема, чудесна сила и власть Бога. Именно отсюда, из собственных уроков я поняла, что никто сам не творит свою судьбу, все в судьбе дает Бог, и благоприятное и нет, и все работает на духовное выздоровление. Нет у Бога поднявшихся, не прошедших великое падение во всех мнениях; нельзя человека упрекать ни в чем, ибо и величайший грех, исполненный по замыслу Бога, хотя по качествам человека, призван поднять, просветить, дать Божественность… Это – непостижимо умом неискушенных, здесь не побывавших, не знающих, какими путями и средствами Бог ведет и развивает. Только так понимая, сердце не ожесточится, не упрекнет, но так поднимают глаза к Богу, всех других участников игр материальных отпуская на суд Бога.
Общение с Богом – величайший пир, роскошь, благословение для души, за что не жаль отдать все. Но… жизнь так мной не понималась, не исследовалась, но была уже тем достойна, что в ней был Бог, и я его чувствовала в себе и понимала… Это смело можно назвать чудом, высочайшим счастьем, ибо знания мои начинали откликаться не только на мудрость Святых Писаний, но понимать и большее, и глубже, и точнее. Оказывается, Веды были из жизни, были для жизни, были вне жизни материальной и давали простор мышлению небывалый, такой, что, зная одно, я с полуслова понимала, что хочет сказать Бог и уже чувствовала потребность что-то доносить миру, большее, более точное, не принятое, не исследованное человеческой мыслью, сокровенное. Я чувствовала, что мозги мои уже могут, готовы неустанно мыслить, понимать вещи не с двух сторон, но с многих, с каждой возможной позиции, стала понимать и позицию Бога, у Которого много истин, нет неправых, нет грешных, нет глупых… но чтобы так понимать, необходима и любовь к Божественному творению и в основе основ – некоторую начальную базу совершенных знаний…
Но пока Бог давал мне только просьбы к Себе, давал необходимость, крайнюю потребность обращаться к Богу, Который путями невероятными все улаживал, хотя ситуации оставались быть и болезненными и непредсказуемыми.
Саша вошел в наследство и теперь отдавал ему, своему новоявленному жилью достаточно времени, хотя все еще приходил домой, или, скорее забегал; а Света ушла жить на Братский к матаджам. Семья как-то неожиданно ополовинилась, так что Бог начинал впритык заниматься мной. Бог, однако, продолжил сии перемены и в моей работе, ибо материальный труд становился мне противопоказан с Божественной тачки зрения, и из него надо было также продолжать вытаскивать меня всеми неблагоприятно сложившимися событиями и разворотами в школе, где стал подстерегать неуспех за неуспехом, но в изумительно щадящей форме, так, что я в своем труде все еще была восхваляема, и никто не ведал о великом здесь завале, который у меня уже не было сил разгребать.
Класс выравнивания доводил меня до слез и отчаянья, хотя на поверку… То, что я видела и считала нормой, у меня не получалось, моя отвратительная одежда бросалась в глаза не только мне, поведение детей в других моих классах на уроках стало стабильно неконтролируемым, я более срывалась на крик, на баталии при всем при том все еще искала пути к детям и часто была встречена ими с «ура» на подменах, все еще пользуясь детским невозмутимым признанием, которое никак не желало состыковываться с дисциплиной, от чего страдала и успеваемость.
Середина учебного года была пиком страданий, великой здесь депрессии и понимания, что не что-то пошло не так, но все, глобально… в то время, как начало нового учебного года в 1992 году для меня было началом великих надежд, хотелось верить, что Бог даст работать в полную силу, ибо иначе и не может быть, ибо всем Управляет Бог, Бог должен помочь, должен дать желание, силы, возможности. Но что Бог может, не взирая ни на что, отводить от работы материальной, причем основательно… Таким Бога я еще не знала, как и не могла знать, что Бог Непреклонен, когда дело касается Божественных Планов и не только на меня, но и в связи со мной, ибо моим опытом, моим освобождением от материи Он должен был и распорядиться достаточно строго и направленно, как было задумано.
В меня необходимо было внести, ввинтить силой, страданиями, Божественным непрерывным общением те знания, которые пронизывали мир материальный и нет, присутствовали в материальном мире и нет, знания также о Личности Бога, дабы я эти знания передавала и не понаслышке даже от Бога, но пропиталась умом и качествами, всеми пониманиями, всей своей сутью, однозначно, без малейших отклонений, один в один, как задумал Бог, вошла в них, ими мыслила, через них видела, ими объясняла и на основе их писала не под диктовку, но сама, слово в слово, однако, передавая только Мнение Бога абсолютное, без малейших отклонений и личного мнения и понимания, будучи и рупором Бога, ибо должна была знать, что пишу, и, более того, и знать, что миру можно открыть, а что нет, никак или рано, ибо это еще сокровенно, тайно и знать всем или многим не во благо. Но каждому строго в свое время.
Поэтому материальный мир не должен был мне диктовать через труд материальный. Я должна была познавать его, мир материи, через долги, через семью, через все, что не имело отношение к подчинению от человека в условиях отношений в материальном мире вне семьи, ибо теперь надо мною была только Воля Бога. И если Бог давал кому-то диктовать, то это было щадяще, от этого кусок хлеба не зависел, всегда было чувство свободы от мнений и желаний других, хотя было и понимание, от Кого и для чего. Все начинало упрямо вести и сводиться к одному. Бог окружал меня событиями необычными, где я начинала видеть только План Бога, каждый раз замечая, что что-то вокруг меня закрутилось удивительное.
Однажды, это было как чудо, в класс, где я вела урок, постучали. Каково же было мое изумление, когда я, открыв дверь, увидела преданного в желтых одеждах. Была ранняя осень, преданные, проповедуя, ходили везде, очень часто встречались мне центре города, в городском парке, в подземных переходах, проповедуя, давая в руки Священную Бхагавад-Гиту, угощая прасадом, в уличных шествиях во время вайшнавских празднеств… Благословенные времена… Но в школе… Это было удивительно. Моему изумлению не было предела. Воистину, всесовершенны Планы и пути Бога. Но… разрешить войти в кабинет, во время урока... Бог тотчас дал благость в сердце, я посторонилась, и он вошел, чистый, сияющий, благостный и смиренный… вошел всего на несколько минут, в которые обещал уложиться, и стал рассказывать моим детям о Боге Кришне, о преданном служении, о Святых Писаниях, показывая иллюстрации из Бхагавад-Гиты, отвечая на вопросы достаточно серьезные и по существу. И я поразилась, что дети знают куда больше, чем я ожидала, знают от своих старших родственников, посещающих храм преданных в Койсюке, знают о перевоплощении, знают маха мантру, знают Самого Бога Кришну и некоторые из регулирующих принципов.
Разговор неожиданно оказался обоюдным, глаза детей засветились… Дети говорили о Боге с осторожностью, с почтением, интересом… Особенно меня поразил один ученик, самый отстающий, не самого лучшего поведения, отлынивающего от учебы… Он был завсегдатаем храма и о Боге Кришне мог поведать не мало, ибо посещал храм вместе со старшим братом… И тогда мне подумалось, что Бог дает знания о Себе разными путями и утверждает их там, где сердца готовы.
Я воочию увидела некое единство преданного и детей, обоюдное понимание, тягу детей в этом направлении. Минут десяти хватило, чтобы в кабинете математики наступила небывалая тишина, благость и элемент смирения… Я после его ухода уже не могла продолжать урок, но подхватила эту эстафету и позволила себе поговорить с детьми о том, что должно было быть под запретом, ибо материальный мир может и пресекать… Но Бог предупредил любые последствия тем, что на перемене на моих глазах руками преданного благословил и директора школы Любовь Викторовну Шпакову, дав ей в руки так Бхагавад-Гиту, что она не смогла устраниться и обязалась почитать ее в течение недели, на которую преданный книгу ей и оставлял. В этот момент я поняла, что теперь ей никак не обойти путь служения Богу Кришне, ибо, если Он вручал кому-либо книгу просто на несколько секунд, это было уже существенно. Человек избран, его качества позволяют, он – готов. А значит, его ждут не слабые испытания. Бог не дал ей при ее положении торжество амбиций, не дал отвести. Она взяла книгу на глазах у многих, не в состоянии сопротивляться благости преданного… и обусловила себе свой путь. Путь другой. Скорее всего не в этой жизни…
Тот, на ком Бог остановит взгляд, даже тот, кто читает эти строки, уже избран Богом и нет пути назад. А для нее это означало немалые перемены, ибо Милость Бога не совместима с руководящей работой. Через некоторое время Любовь Викторовна была уволена, попав в немилость к своему начальству, заняв более скромную должность завуча в другой школе…
Путь отречения от материального мира у Бога начинается именно с понижения в должностях и с долгих страданий, выводящих на Бога и здесь дающих утешение и мир в себе, как и знания совершенные, все поясняющие, которые Бог кладет в основу непривязанности, что есть процесс достаточно болезненный и неотвратимый для тех, на кого Бог посмотрел. То, что человек рассматривает и оценивает, как падение, есть на самом деле признак и избрания. Значит, человек достоин по качествам, значит, пора… Решает этот вопрос только Бог.
Немного времени спустя я со своим классом отправилась на экскурсию к Ростовский Краеведческий музей. Воистину, пути Бога неисповедимы, планы непредсказуемы. Могла ли я знать, что в этот период на территории музея, в правом его крыле три великолепных зала были отведены для демонстрации атрибутов и Святых Писаний мировых религий, расцветающих на Дону – Ислама, Христианства, Буддизма… Неготовая к этой неожиданной встрече, я была потрясена увиденным. Залы превратились в храмы разных религий, где царил удивительный мир, благостность… и отдавало благовонием и щемящей болью за безлюдность, ибо это было воистину царство Бога, неописуемо торжественно, величаво, просто, красиво и духовно щедро… Я оказалась в небывалом избытке чувств, чувствуя себя как-то неуместно среди детей, ибо здесь должно было бы быть одной, застыть и переживать. Но дети были рядом… нас не водил экскурсовод, дежурная сонно сидела у двери, не предполагая, что Бог ей дал высочайшую Милость присутствовать и созерцать то, что было воплощением Бога, Божественную Благость и таинства веры, чему должно быть сокрытым от многих материальных глаз. Нашему взору предстали религиозные реликвии, великие ценности христиан, мусульман, кришнаитов, которые вот так никогда не оставлялись без поклонений, без присмотра, не отдавались на мнения мирских или случайных людей, не игнорировались никак… Это застывшее в одиночестве бесценное собрание религиозных атрибутов требовало себе поклонение, служение, почтение и даже медитацию… О, Боже… здесь были все книги Шрилы Прабхупады, все песни Шримад Бхагаватам, музыкальные инструменты преданных, караталы, сари, дхоти, четки, гирлянды, мешочки для четок, изображения духовных учителей, панча-таттва, и даже мурти… все, что необходимо, всегда под правой рукой в преданном служении. Как преданные с этим расстались даже на время? И еще… Взгляд мой остановился на высохших цветах в вазе… О, это недопустимо! Объяснив детям, что я преданная Бога Кришны, я попросила одного из мальчиков, дав ему деньги, купить цветы, что продавали рядом с музеем. Когда цветы были водворены, я молча, ничего не объясняя детям, встала на колени перед изображением Бога Кришны, сделав несколько глубоких поклонов до ковра, сказав только: «Это – Бог. Так надо».
Я понимала, что эти отношения уже выходят из рамок признанных в материальном мире, но иначе… Никак. Не смогла бы иначе. Вот, как теперь с ними строить отношения? Материя требует одно, а духовный путь – другое… Материальный путь требует дистанцию, а духовный – единения, не взирая на возраст, положение… Несовместимо, получался какой-то внутренний надрыв. Глубоко-личное, самое дорогое, куда не пускала и членов своей семьи, пока Бог Сам настойчиво не стал открывать эти тайны души, это вдруг в одночасье стало доступно моим детям. В такой ситуации я не могла им рассказать большее, ибо другие отношения, другое ко мне требование… Но видимо Богу надо было сеять в их душах через меня тоже… а другое считать несущественным и игнорировать. Ибо духовное развитие, брошенные духовные семена Богу важнее. Может пройти и несколько лет и десятки лет и эти семена прорастут в каждой душе, ибо Бог – сама память и каждому в свое время может этот день напомнить великой благостью и намерением, ибо человек уже готов идти так. К тому же понуждения, идущие изнутри, непреодолимы. То есть Божественная Воля, соединенная с Планом Бога на человека.
Каково же было мое удивление, когда один из учеников, самый неугомонный разгильдяй, притих и, не говоря ни слова, последовал моему примеру, а за ним еще и еще… Потрясенная, благодарная, но и какая-то опустошенная от своего положения, где не могла излиться своим пониманием и чувствами, итак привлекшая внимание надзирательницы, более смотревшей теперь доброжелательно и с любопытством, я повела детей далее по залам, беря на себя роль гида, рассказывая, что здесь представлено много религиозных направлений, поясняя, что Аллах, Будда, Кришна, Иегова – все это проявления Единого Бога-Отца, что каждый человек выбирает себе ту конфессию, которая более соответствует его пониманию, качествам, уровню мышления, становясь на путь религии каждый в свое время. У каждого – свой путь к Богу… Мне здесь было все дорого. И огромная Библия в золоченном переплете, и ветхие книжицы, описывающие житие святых, и добротная книга, запечатлевшая путь Пречистой Девы Марии с ее рождения, и Коран и биографическое повествование о земном пути высочайшего пророка Мухаммеда, как и земные страдания и просветление Будды…
Воистину, я сроднилась как-то духом с детьми, что-то нас сблизило и чувствовала, что дети уважают, по-своему переживают такие отношения и тоже не знают, как их состыковать с моим положением учителя и такого серьезного предмета… Здесь, именно здесь явно чувствовалось, что как-то не так разворачивает меня судьба, ни то дает в руки, что ожидаю, соединяет несоединимое, ничего не объясняя. Навязчиво шло в голову одно: какой же теперь из меня учитель? Как теперь быть требующей, строгой… как вообще ставить оценки, а тем более двойки… Когда – поддержали, когда почувствовали Бога, когда легко стали взрослыми в своем непростом решении… Как бы здесь должно разделить. Я могу дать что-то одно… Или любовь или математику. А вместе – не совместимо. Сердце разрывается… Духовная связь не только питалась этим событием… но… постоянно. И на классных часах, и в беседах об Иване Малюте, и на внеклассных мероприятиях, включая уборку пришкольных территорий, и на экскурсиях… и в других отношениях. Но теперь… теперь Бог угодил в главное, была обнажена суть, самое во мне сокровенное. Мой приход к Богу Кришне стал видим там и так, как я не ожидала. Бог меня продемонстрировал и так, как я не могла ожидать и с последствиями, которые были еще не ясны, но о чем-то уже предупреждали.
Какая-то духовная, но смешанная с хаотичностью связь возникала и с другими классами, где дети готовы были меня любить, но тормозили в этом чувстве, как только я начинала требовать и ставить оценки. Варьировать как-то эту ситуацию было и невозможно, ибо все реально имело место, настигало друг друга, друг другу мешало, вводя детские глаза в недоумение, в старание приспособиться и даже не потерять. К тому же в своих полуразвалившихся замшевых сапогах, не знающих сменной обуви, более походила на добрую нищенку в примелькавшейся одежонке, которую, надеялась, не видят и не осуждают детские глаза. Увы, все видели, прощали, давали себе разрешение срывать уроки, или переводить их на рельсы духовных разговоров в ущерб знаниям и дисциплине. Не часто, но бывало…
При всем при том, что уроки мои находили хорошими, журналы и тетради в полном порядке, классные часы систематичными. Или я так себя видела… не умеющей держать дисциплину. Но во время окон, проходя по коридору во время уроков, находила, что дисциплина страдает у многих, даже у директора… Слабое утешение. Скорее всего что-то было не так… Ибо боль во мне кричала, а разум давал мне здесь отставку и точил в этом направлении постоянно. Как я ни пыталась, но и класс выравнивания, состоящий из детей, которых перевели из других классов, с которыми у меня, казалось, были не плохие отношения, и этот класс начинал расслабляться, уже не отзываясь на мои уговоры и методику работы. Посредине года им охватила какая-то непредвиденная усталость и уже моя доброта и духовные призывающие разговоры уходили в ничто, оборачиваясь для меня слезами.
Не передать… Как я их любила… особенно самых отбившихся, непризнанных, невзлюбивших школу… Я не могла начать урок, если тотчас после звонка не подходила к задним партам и несколькими словами не перекидывалась с теми, кому урок был точно не впрок, за кого болело сердце, кто в моих глазах был одинок, не признан, над кем смеялись или кто пользовался авторитетом первого хулигана. Спрашивала вещи несущественные: как дела, что нового? Как себя чувствуешь? Не забыл или не забыла ли тетрадь? Обеспечивала ручкой, листочком, линейкой, карандашом… Иногда говорила вещи, которые говорят взрослым, что не просто в этой жизни, что надо учиться, что так открываются многие врата, что, возможно, и нет желания учиться, но тогда следует не мешать другим. Разрешала садиться с теми, с кем хотелось… гладила по голове, печалилась, если это расслабляло, переходила на голос, на свою требовательность, с болью состыковывая в себе такие повороты, которые, однако, дети принимали правильно, но иногда и доводили и приходилось платить им авансом хорошими оценками, дабы заинтересовать, чтобы могли похвастать родителям, чтоб приподняли голову, чтоб платили дисциплиной…
О, как приходилось варьировать, как приходилось применяться, какие только средства ни подключать. И втайне завидовала тем учителям, которые держали класс на авторитете непререкаемом, без заласкиваний, без просьбы о детской милости, но силой голоса, прекрасной внешностью, неиссякаемой требовательностью, где места не могло быть и малым компромиссам, где брали и великой продуманностью урока, тщательностью, систематичностью проверок тетрадей и дневников, а также атакуя родителей и требуя…
Именно такой путь, мне казалось, дает учителю устойчивые плоды. И часто подумывала о том, как несовершенно образование, ибо в лице учителя не совместим и воспитатель, духовный наставник и требовательность, крайне необходимая, которая на нет может свести любую благость и добродетель. Я больше тянула по духу на няньку, на воспитателя. Но такая работа давала бы слишком мизерные потуги уму и неким другим качествам и знаниям, которые тоже рвались наружу и имели свойство наслаждать. Ибо преподнести грамотно, четко, лучшим образом математику – это насладиться и речью и точностью и логикой, и красотой науки, пусть и в самой пока примитивной области, начальной. Но и здесь непочатый край мысли, методики, красоты. Здесь и плоды. Но и воспитатель без статуса учителя будет воспринят хуже.
Да… Но плоды в школе отзываются в немногих, у каждого своя ступень. Тут ничего не поделаешь, ничего не изменишь, если по карме, по ступени развития человек должен себя именно так проявлять, так усваивать, со своим багажом и выйти, который может быть ему совсем не понадобится по жизни… Но, к слову сказать, благодарных детских и родительских глаз я видела немало… Это чувство тоже больное, достаточно отягощает, как и брань… Но недовольств… Бог миловал серьезно, не оголяя то, что было увы, хотя было и то, что отнюдь не привлекало ко мне – моя допотопная одежда. Это – катастрофа… Это сильно бьет учителя. А дальше… Систематическая невозможность проверять тетради всегда, надлежащим образом…
Как-то Марья Васильевна, завуч, курирующая математику по всем классам, особенно в классах коррекции, спросила у моего ученика, а сделал ли он математику. Она рассказала мне, как была удивлена, когда подросток достал из сумки тетрадь и показал домашнюю работу. Я никак не могла разделить ее восторженный рассказ, заметив, что, скорее всего, все сделано неправильно, поскольку ребенок абсолютно не воспринимал предмет, на что мне было сказано, что он вообще, за всю историю его пребывания в стенах школы не пытался даже хоть как-то сделать домашнюю работу ни у одного учителя, а потому даже попытка, работа для отвода глаз, хоть какое-то общение с тетрадью по математике – виделась немалым успехом учителя и отражало его отношение к педагогу. Увы. Я знала цену этому успеху. Так просто отозвалось в ребенке человеческое, участливое к нему отношение. Но это не гарант знаний, это не казалось и малой победой. Трудные дети отзываются на доброту неплохо. Но любая доброта имеет свойство и расслаблять, никак не входит в душу хорошим пониманием и желанием учиться. Здесь надо иначе… И не все под силу человеку. На каждого у Бога Свой План.
Я была переполнена своими личными переживаниями, была крайне собой не удовлетворена, никак не могла умиляться такого рода удачам, ибо видела успех учителя в обоюдном процессе, непременно плодотворном, результативном, в скрупулезном личном труде, все чаще и чаще видя и понимая, что материальный мир устроен как-то иначе, живет по своим законам, где есть место всему, что здесь невозможно гореть в труде, как бы ни желал, что здесь много своих тормозов, человеческий фактор, личные проблемы, непременно все обусловлено и временем и материальной базой, и пониманием в семейном тыле… Я натыкалась на то, что бытие не торопится удовлетворять самые благостные намерения, что кроме учебы есть что-то другое главное… Я только входила в совершенные духовные знания и едва училась смотреть через эту призму, понимая, что очень много теряет мир материальный, не видя за всем Волю Бога, а потому настойчиво гнущий без скидок свою линию, опираясь на условности материального мира, требующие и еще раз требующие образованности и достижение этой цели без особой сентиментальности, ставя это во главу угла, каковы бы ни были результаты опыта и практики в этом направлении.
Но и такая позиция материального мира – тоже Воля Бога, ну, может быть без знаний духовных лишенная гибкости мышления и прощений. Но и ограничение в совершенных духовных знаниях – непременно необходимо, ибо материя должна мыслить материальным, здесь развиваться по своим законам. Все в свое время. И лишнее может быть и во вред. Но… каждый мыслит и понимает по своим качествам и ступени. Мне предлагалось моим материальным положением учителя мыслить, поступать и видеть, как все, и это было бы правильно, но так идти я уже не могла, я начинала здесь биться, естественно выбиваясь из общей колеи. Религия делала свое дело. Я уже шла на уроки, как на пытку, ибо не видела плоды, и уходила с работы часто в ночи, обливаясь слезами…
Я уже входила в то состояние, где я не могла отдавать материальному миру, привносить в него, как и не могла из него брать ни смысл, ни интерес… И малая благость в человеке делают его более обезоруженным. И тогда на помощь приходит Сам Бог. Бог стал приходить ко мне на помощь страданиями, воочию показывающими некую несовместимость меня и школы, как бы меня еще здесь не хвалили. Все виделось шатким, где моих никаких сил не хватит.
Многие решения в моей жизни приходили неким озарением, как нечто радикальное, невозможное, но и спасительное, выводящее из некоего кризиса, тупика, сулящее освобождение… Что-то во мне сначала отвергало эту мысль, потом приголубливало, а потом разворачивало именно сюда, отчего меня называли и решительной и рискованной… И вдруг, в накале переживаний и стрессов: А что… если оставить школу?
Сначала эта мысль показалась безумной, была тотчас отвергнута. Но она с каждой болью всплывала вновь и вновь, все настойчивей требуя, чтобы я остановилась на ней, вошла в нее, стала ее рассматривать, извлекая плюсы и минусы. Всякая очередная неудача придавала ей силы, утверждала ее нежеланием и невозможностью систематически проверять тетради и самостоятельные, которые я, следуя наставлениям Марьи Васильевны, проводила каждый день в течение пяти минут, завершая ими уроки, дабы знать, как материал усвоен и что следует закрепить или повторить. Самостоятельные накапливались, желание проверять их таяло, ибо практически не оставалось и капли времени… Школа уже не рассматривалась, как работа, но некоторая дань, пожертвование, уже не связанное с положительными эмоциями, состояние становилось изматывающим, тягостным, неразумным, перечеркивающим, сводящим на нет мои помыслы и представления. Школа становилась не местом, где можно было радостно и творчески передавать знания берущим, но местом неразумного, неравного, беспросветного поединка с тем, что слабо, неразумно в большей части, разношерстно и не имеет качеств достаточных, чтобы достойно и с хорошим результатом войти в этот обоюдный процесс.
Это было одностороннее движение, где постоянно кто-то вылетал на встречную полосу там, где ее не должно быть по замыслу. Школа – это был неутомимый человеческий фактор, требующий чувств, эмоций, любви и все в этом направлении преимущественно. День за днем это состояние усугублялось и что-то во мне стало приголубливать эту мысль, склонять в эту сторону, реально показывая, какая великая гора будет сброшена с плеч. Как только я посмотрела в эту сторону пристальней, я реально, воочию почувствовала саму легкость бытия вне стен школы, небывалую свободу и мир в себе. Мгновение и… что-то щелкнуло. Я взяла эту мысль, появилась решительность, появилось впереди просветление. Я не думала ни о чем, положилась на Бога, едва понимая, что это его План. И что дальше… - знать не могла.
В феврале 1993 года я подала заявление на увольнение, посреди учебного года, чем вызвала великое недовольство у администрации, начавшей уговаривать меня, суля любую нагрузку, самые лучшие варианты в новом учебном году, подчеркивая отношение ко мне администрации и мои заслуги, ибо считали, что я себя зарекомендовала старательным и добросовестным учителем, которого любили дети и с радостью шли на мои уроки. Увы, я так не думала.
Бог избавил школу от проблемы с учителем и привел в школу двух молодых педагогов, разделивших мои классы. Бог был прав. Религиозному человеку в стенах материальной школы не просто, и польза от него неизменно идет на убыль, ибо меняются методы, переоцениваются ценности чуть ли ни диаметрально… И материальные отношения Бог устроил совершенно, как и требования, и подменивать их религиозными – увы, но не на пользу. Тем более – в школе. Всему у Бога в материальном мире есть свое место и свое время.
Школа… школа… Здесь с любовью религиозной делать нечего, Бог не даст. Здесь нужна еще Воля и Благословение Бога, дающего и сами условия, и материальный быт, и внешность, и характер, более основанный на материальных убеждениях. Придя к Богу, я была обязана оставить сей путь. Бог, не щадя, отрезвил мою благость ее неуместностью, вещами непредвиденными. Благость не могла работать во всех случаях, все неугодное духовному развитию убирая с пути. Дети шли своим путем, по своим ступеням, не обязаны были подчиняться тому, до чего не доросли, что не было основой их суждений. Бог позволил ненадолго посеять в них семена других отношений, но изменить их суть предстояло Богу условиями взрослой жизни и ни одной. А потому был и детский произвол, и глупость, и бездушие, и предательство… За оскорбление я как-то дала пощечину девочке в классе коррекции, за что получила удар ногой в живот, очень не слабый, смех класса, неадекватность… Все осталось между нами, дети повинились… но боль… Вот, чтобы дети начали уважать, надо пройти и через такое и увидеть реакцию учителя. Не было крика, не вызывались родители, не ставился вопрос на педсовете… Было унижение, боль, обида, молчание, отстранение, поддержка понимающих, решение вопроса собственными силами, просьба о прощении… все без выхода наружу…
Школа лично меня учила выходу на диалог, очень доброжелательный и требовательный, достаточно строгий и поясняющий, с учетом ступени понимания ребенка. И все же школа требовала непреложных истин – соблюдать дистанцию, не оставлять неозвученным, не идти путем нравоучений, но находить слова и строгие, и действенные, и убедительные, затрагивающие душу, к ней оперирующие, выуживающие из нее человечность, располагающие, миролюбивые и твердые, связанные с нравственностью и хорошо бы с Богом. Да, школа требовала и качества йога, невозмутимость, контроль ума и речи, как и чувств, как и желаний. К тому же Бог учил меня здесь отрешенности, учил видеть мир иначе, его обусловленность вещами низшими, правящими чувствами и поступками. Бог вырывал меня из этого непочатого поля деятельности, но на самом деле имел в Планах все мои деяния направить на преданное служение и долги, которыми были мои дети. Мое сознание еще не представляло себе, как это все будет выглядеть в мире. Куда пойти работать потом? Как содержать себя и детей? По сути, начинался не слабый путь бедствий, который еще более усугублял то, что было. Я же лелеяла мысль о работе непременно, но несколько другой, пусть меньше оплачиваемой, но дающей время на детей, на Бога. И казалось, Бог здесь был со мной за одно, ибо с той ступени, ступени учителя большее не виделось и не ожидалось. Продолжение следует.