Уехал бронированный автофургон, исчезло милицейское оцепление, и зал пригородных касс зажил привычной жизнью. Заработали все билетные кассы, к окошкам выстроились очереди рассудительных москвичей, решивших, что проведение столь срочной санитарной уборки в зале – следствие обычной безалаберности вокзальной администрации, тем более, что уборка так и не проводилась. Москвичи получали свои билеты и неспешно отправлялись на пригородную платформу к электричкам. Выпивший гражданин, продававший дом под Можайском, полностью протрезвел, купил билет до Можайска и теперь, сидя на вокзальной лавочке, пытался привести в божеский вид измятую и вываленную в пыли домовую книгу. Обморочная гражданка, залитая накануне минеральной водой, сидела рядом и обмахивалась свернутой веером газетой. Выходить на платформу в насквозь мокром бюстгальтере ей было неловко.
Появилась и Люся со своим лотком с беляшами и заняла в зале пригородных касс свое привычное место. Словом, все стало, как всегда. И милицейский курсант, получивший накануне от начальника линейного отдела милиции благодарность за бдительное несение службы, расхаживал теперь гоголем по залу и с удвоенным усердием следил за пассажирами. Заметив Люсю, он тут же направился к ней.
- Здравия желаю, - сказал он, прикладывая правую ладонь к козырьку фуражки.
- Спасибо! – бойко ответила буфетчица. – И тебе не хворать!
- Я вот чего хотел уточнить, - растерялся курсант. – Когда вы начинаете и заканчиваете?
- А это зависит, как масть ляжет. Начинать могу и сразу, а могу и в процессе. А заканчиваю тоже по-разному - когда раньше, когда позже.
- Я имею в виду пирожки, - покраснел курсант.
- А я уже подумала, что ты клеиться начинаешь. Сколько тебе?
- Меня интересует чемодан, - насупился курсант. – Я с вами говорю при исполнении…
- Какой чемодан? Тот, что музейные в подвал бросили? Нет, парень, не видела я тот чемодан. Сегодня беляши с задержкой вышли. У нашего повара внучка родилась. Олимпиадой назвали. Вырастет - будет как я беляшами завлекать.
- А, ну ладно, - пробормотал обескураженный курсант, уже сожалея, что связался с развязной Люсей.
А на вокзале, в соответствии с КГБ, (Книгой Грядущего Бытия. А вы что подумали?), уже творилось новое действие. Как раз тогда, когда Петя Тестов рассказывал про медведя, Григорыч прикидывал, как остаться в Москве до самой пенсии, а курсант получал благодарность в кабинете начальника отдела, вдоль фасадной стены вокзала медленно двигался еще один гражданин, которому предстояло положить развязку этим запутанным перипетиям.
Сразу отметим, что вид гражданин имел не столичный.
На нем был черный шерстяной костюм, застегнутый на все пуговицы, на голове фуражка из выгоревшего на солнце грубого сукна, а на ногах осенние ботинки на толстой подошве. Лицо грубое, обветренное, с черной щетиной на щеках. В глазах растерянность и глубокая скорбь, будто он только что перенес тяжелую утрату или его что-то сильно потрясло. Может, на вокзале его кто-то сильно напугал или даже ударил по голове или он пропил последние деньги и теперь не знает, как возвращаться домой, потому что в Москве у него решительно никого нет, чтобы занять деньги на обратный билет. Один раз у него даже ноги внезапно подкосились, и он едва не упал, но успел ухватился обеими руками за выступ в стене. А может все объяснялось проще: действительно приехал из деревни и костюм одел, чтобы деньги спрятать во внутреннем кармане, да еще булавкой пристегнул, чтобы на вокзале не вытащили. А оторопь и смятение – так это с любым гостем столицы может случиться, стоит только ступить на московские улицы! И никто его не бил и не пугал, просто он был действительно выпивши. Никогда это редкостью для Москвы не было. Какой же русский не любит выпить, да еще в столице!
Гражданин завернул за угол, дошел до вывески «Милиция», остановился, беспомощно огляделся по сторонам и вдруг преобразился. Решительно распахнул дверь, ступил в коридор, растолкал локтями собравшихся там посетителей, бормоча «Дайте пройтить по важному делу», и направился прямо к стеклянному барьеру с надписью: «Дежурная часть», за которым в грустной думе сидел Григорыч. Здесь он стащил с головы фуражку, будто ступил на паперть, просунул голову в окошко и, выдохнув на майора свежий перегар недавно выпитой водки с пивом, обреченно объявил:
- У меня на вокзале вещи поперли. Вот пришел подать заявление, чтоб, значит, искали. Фу!
С подобными извещениями граждане приходили в линейный отдел часто. Понятное дело, на вокзалах всегда воровали больше, чем где-либо, и Олимпийские игры вряд ли могли ослабить эту тенденцию. Да, милиции на вокзалах стало больше, но настоящего вора-профессионала этот факт мог лишь раззадорить. А вот для милиции проблема оставалась прежней: искать воров, стащивших на вокзале чьи-то вещи – дело архитрудное, если не сказать - практически безнадежное. Конечно, если злодея схватить за руку на месте преступления или хотя бы найти свидетелей, которые подробно опишут преступника, да еще опознают его по фотографии – тогда другое дело. А если он прихватил чужой баул или незаметно вытащил у зазевавшегося пассажира бумажник и исчез с ними в неизвестном направлении, то скажите – где и кого искать в многомиллионном городе? Такие преступления заведомо были не раскрываемыми, или как их называли сами милиционеры «глухарями», и могли лишь испортить статистическую отчетность раскрываемости. Поэтому в милиции существовало несколько честных способов, побуждающих пострадавших граждан добровольно отказаться от подачи заявлений о краже.
Мне самому довелось быть свидетелем одного такого приема.
Когда в милицию пришел какой-то темнокожий студент из университета имени Патриса Лумумбы и заявил, что у него возле кассы вытащили из кармана 50 рублей, его с предельным вниманием выслушали, а затем объяснили, что это он сам нечаянно выронил деньги, когда вытаскивал руку из кармана. И показали, как это произошло. Студент стал возражать. Тогда ему велели подождать. Через полчаса вышел другой оперативник и спросил, что случилось. Наивный студент рассказал все с самого начала, полагая что именно сейчас вся милиция бросится искать преступника. Но ему опять пояснили, что он деньги потерял сам и опять показали, каким именно образом. Упрямый студент снова не согласился. Тогда ему велели подождать. Так продолжалось пять или шесть часов подряд, до глубокой ночи, пока изголодавший и обалдевший студент сам не стал рассказывать, как у билетной кассы он потерял 50 рублей. И показал милиционеру, каким именно образом это произошло.
- Ну, такое иногда случается, – сказали ему ласково. – Езжай в свой университет Патриса Лумумбы и учись хорошенько.
К пьяному деревенскому мужику Григорыч никаких приемов применять не стал. Он просто поманил его пальцем и когда тот наставил ухо в окошко, доходчиво объяснил, что на вокзалах надо не зевать и не распивать спиртные напитки, а смотреть за своими вещами. А если он, сволочь, этого не понимает и будет по пустякам отвлекать милицию, его тут же определят в вытрезвитель, а потом еще оформят на 15 суток за появление в нетрезвом состоянии во время Олимпиады. От чего его убытки только многократно возрастут.
- Как ты вообще в Москве оказался? – взвизгнул Григорыч. – Кто тебя сюда пропустил? Быстро убирайся, откуда приехал, чтобы я тебя на вокзале не видел! Вещи у него украли! Небось, пропил! Да еще фукает он здесь!
Как не жалко было украденных вещей, мужик понял, что лучше отсюда убраться подобру-поздорову, и, почесывая затылок, поплелся к выходу. Но тут Григорыч, озаренный внезапно вспыхнувшим подозрением, крикнул вдогонку:
- Эй, а что у тебя украли?
- Колбасу. Цельный чемодан, - мрачно ответил потерпевший.
- Чемодан? А ну иди сюда! – закричал Григорыч, вскакивая со своего места. – Держите его!
Но мужик и не собирался бежать, тем более что в милицию пришел добровольно. Он с готовностью вернулся к стеклянному барьеру, и лицо его вдохновилось надеждой.
- Где, говоришь, украли, в каком именно месте, какой чемодан? - засыпал майор его вопросами.
- Да прямо в зале билетных касс и украли. Я только отвернулся…
– Ты, вообще говоря, кто таков? Документы есть?
- А то как же в Москву без документов, - важно ответил мужик. – Что ж мы, не понимаем? Вот…
И достал из внутреннего кармана пиджака знакомую каждому гражданину России бордовую книжицу. Только она оказалась не бордовой, а какого-то грязно-сиреневого цвета, а золотой двуглавый орел вообще выцвел и был похож на раздавленного трактором фазана.
- Это что еще такое? Твой паспорт? – опешил Григорыч, брезгливо беря в руки документ. – Корова его жевала или ты спишь на нем? – Григорыч никак не мог расцепить слипшиеся листки паспорта.
- Да нет, - охотно стал объяснять мужик. - Зинка, баба моя, карманы не проверила да костюм в машинке и постирала, да еще соды добавила, а там паспорт лежал. Вот, облез маленько. В сельсовете говорят, в район ехать надоть, менять на новый. Расходы одни. Пока с таким езжу…
- Стоп! – прервал его Григорыч, изучая штамп с пропиской. – Так ты где чемодан потерял?
- Не потерял, а поперли, – поправил мужик. - Я ж говорю, в билетном зале. Я только обернулся, а чемодан-то - тю-тю.
- Ты здесь не крути-верти! – повысил голос майор. – «Тю-тю» !.. А то я с тебя тю-тю сделаю! Зачем в Москву приехал?
- Говорю же, за колбасой, а у меня ее украли.
Выпитая водка в союзе с летним зноем возымели свое действие, и мужик этого седовласого майора в очках принял как раз за того человека, который не только посочувствует его горю, но обязательно поможет. А кому еще тут, в Москве, расскажешь о своем несчастье? И пока Григорыч изучал радужные страницы документа, мужик принялся доверительно рассказывать, стараясь как можно больше вызвать к себе сочувствия.
Сам он из деревни, что недалеко от Кубинки. В ней он родился, в ней и помрет.
При слове «Кубинка» Григорыч вздрогнул, а его очки сами сползли на кончик носа и покрылись испариной. Григорыч сверил прописку с названием деревни, в которой собирался помирать мужик, затем взял телефонную трубку и не обращая внимания на болтовню мужика, связался с оперативником уголовного розыска и сообщил, что в отдел явился заявитель, который рассказывает о чемодане, возможно, том самом. А мужик все продолжал изливать душу.
В их деревне в магазине – шаром покати. Ничего из продуктов не привозят. Колбасы нет, рыбы мороженной нет, сыра нет, масла нет, консервов и тех нет, одни лишь серые макароны второго сорта да «Завтрак туриста» в железных банках, где только перловка, которую жрать невозможно. Только с огорода и кормятся. А хочется еще и колбаски. Вот они, деревенские, целыми делегациями в Москву за провиантом и ездят. Слава Богу, до электрички недалеко, всего версты четыре будет.
Жена наказала варенки взять поболе, пока эта Олимпиада не кончится. Да еще шурин пристал - и ему колбасы купить. Но денег, курва, не дал. Говорит, что он ему еще с прошлого года за фураж должен. А кой, на фиг, должен, когда Зинка ему и мяса, и сала, и полпеченки занесла перед Рождеством, когда хряка под нож пустили!
- Я тебя сейчас самого под нож пущу! – грозно прервал Григорыч пьяные откровения. – Ты о чемодане говори!
- Дак украли чемодан на вокзале-то! – радостно объявил мужик. – Я ж о том и толкую! Давай, што ли, бомагу писать.
- Сейчас все напишешь, - сказал за его спиной чей-то хриплый голос. – И про хряка, и про шурина.
Мужик обернулся и понял, что хриплый голос принадлежал молодому человеку с широким лицом, усеянным мелкими веснушками, как звездное небо в летнюю ночь. Бросились в глаза его крутые плечи, напоминавшие пудовые гири, бычья шея, тоже в веснушках, и абсолютно рыжие кудри на голове. Он смотрел нахально-вызывающе. Так смотрят абсолютно уверенные в себе люди. Рядом с ним стоял еще один молодой человек, полная ему противоположность - небольшого роста, худой, хотя тоже с развитой мускулатурой, а на голове волосы черные, как воронье крыло. И хотя оба были в штатском, мужик сразу догадался, что это тоже милиционеры. Рыжий сразу подхватил мужика подмышку, будто опасаясь, что тот может упасть, и поволок его к внутренней лестнице, ведущей на второй этаж. Чернявый забрал у Григорыча испорченный паспорт.
- На верху, что-ль, бомагу писать? – стараясь не обижать милиционеров, угодливо спросил мужик, чувствуя, как его ноги становятся ватными. - Развелось воров по Москве, прямо ступить некуды…
Его ввели в небольшой кабинет, где были только три стола, три металлических сейфа, несколько стульев и вешалка за дверью. Еще на стене висел портрет человека в военном френче и в фуражке, с прищуренными глазами и бородкой клинышком. «Железный Феликс», - вспомнил мужик, и ему захотелось снова снять свою фуражку. Но он не знал, как с ней поступить. Держать в руках – будет мешать писать заявление. А повесить на вешалку - милиционерам может не понравиться, потому что там висел милицейский китель с погонами старшего лейтенанта. И он решил фуражку пока не снимать.
Рыжий усадил его за стол лицом к портрету, а сам сел напротив и стал молча в него вглядываться, как стервятник вглядывается в только что обнаруженную падаль. Его глаза наливались страстью и злобой. Чернявый стоял рядом и смотрел в паспорт.
- Вот ты скажи, как на вокзале ловко крадут чемоданы, - произнес сочувственно потерпевший. - Прямо вам работы добавляют…
Рыжий склонился через стол почти вплотную к потерпевшему мужику, будто собирался его обнюхать
- Ну, - произнес он хриплым басом. – Будешь говорить или дурака ломать?
- Я ж это… конечно, говорить, - пролепетал мужик. – Беру я билет в кассе, вот так – касса, вот так – я у кассы. А вот так – чемодан. – Ладонью руки он изображал на столе диспозицию.
- Стоп-стоп-стоп, - прервал его рыжий. – Ты, видно, еще не понял.
Он выдвинул ящик стола, достал из него чистый лист бумаги и ручку и положил их на стол перед мужиком.
- Давай, пиши, - велел он.
- Откель начать? – с готовностью спросил мужик, почувствовав облегчение.
- Можешь от своего рождения. А посредине напиши: явка с повинной. И все чистосердечно, как на духу: когда, с кем и с какой целью. С тобой сейчас по-человечески, и ты давай по-человечески, чтоб не был потом в претензии. Суд учтет чистосердечное признание.
- Ага, - удовлетворенно кивнул мужик, – чистосердечное заявление с явкой. Значит, так и начну: прошу найтить чемодан с колбасой…
Оперативник, изучавший паспорт, вдруг перебил:
- Панкратов Григорий Иванович?
- Так точно, Панкратов, - вздрогнул Панкратов. - Григорий Иванович.
- Как Котовский. Тоже, видать, из боевиков. Ты валенком не прикидывайся. И не таких кололи. Если не хочешь добровольное признание, Панкратов Григорий Иванович, получишь на полную катушку! Лет пятнадцать строгого режима. С конфискацией имущества и твоего хряка. Сосны будешь валить в Туруханском крае. Там и скопытишься. Зинка вдовой останется.
- За что в Тараканском крае? – заерзал на стуле Панкратов. – Я же только за колбасой и обратно. А олимпиады всякие я в гробу видал!
Чернявый внимательно посмотрел на Панкратова и вышел из кабинета вместе с паспортом.
- Быстро колись, гнида! – сразу же заорал рыжий и вдруг коротко и резко ударил Панкратова по голове своим огромным кулаком, словно молотом по наковальне.
Это было так неожиданно, что Панкратов не успел испугаться. Он только почувствовал, как в паху коротко брызнула горячая струя, а в голове загудел тяжелый колокол. Фуражка сама подпрыгнула и испуганной птицей улетела под стол. «Надо было на вешалку повесить», - пронеслось в гудящей голове, а вслед опять раздался громовой голос:
- Кто помог в Москву проникнуть?
- Никто не помогал, – только теперь испугался Панкратов, вжимая голову в плечи. - Электричкой добрался. - И тут же неожиданно брякнул: - Васька Фролов надоумил. Сказал, если в электричке милиция пристанет, говори, что в Перхушково к больной сестре едешь. А то высадят из электрички!..
- Ага, - протянул милиционер. – Вот это уже ближе к теме. Кто такой Васька Фролов? Это он тебе чемодан вручил?
- Нет, не он. Чемодан я сам взял с шифоньера. В него много помещается. А Васька Фролов – сосед мой, тракторист. На гусеничном работает, ДТ-54.
- Быстро назови, что в чемодане.
- В чемодане? Значит так. Три батона ветчинно-рубленной по два-десять. Два «Докторской» по два-двадцать, три «Останкинской». Три кило «Любительской» по два-восемьдесят. Пять колечек «Чайной» по рубль шестьдесят, уже не помню, сколько завесила. Два кило сосисок. Еще головка сыра голландского и булочки с маком. Нет, вру. В голове у меня шумит. Два «Ветчинной», а три «Докторской». Шурину еще взял «Докторской», чтоб зря не вякал. Я уже майору говорил.
- Как он выглядит?
- Кто? Майор?
- Васька Фролов, тракторист ваш долбанный! – взорвался оперативник.
- Да как он выглядит? Обнаковенно. Когда напьется…
- Чемодан!!! Я про чемодан спрашиваю! Быстро опиши его!
- Да как его опишешь? Чемодан как чемодан. С армии еще остался.
- Приметы какие?
- Войсковая часть номер…
- Чемодана приметы спрашиваю! Ты сейчас точно доиграешься!
- Да какие же у него приметы? Обнаковенные приметы. Весь коричневый, с железными наковками на углах…
- Вот так, значит. Хорошо, - удовлетворенно произнес оперативник. - Где оставил чемодан? Точно укажи.
- Дак я, это… Чемодан у колонны и поставил, чтоб не мешал никому. Прямо посередке зала. А сам стал в очередь за билетом.
- А теперь внимание. Задаю главный в твоей жизни вопрос. От ответа на этот вопрос зависит, будешь ты коптить небо или нет.
Панкратов часто заморгал.
- Какие… в чемодане… металлические… предметы? – раздельно и грозно спросил милиционер.
Панкратов натужился и так же четко и раздельно перечислил, загибая пальцы:
- Замок… заклепки… и эти, как их… набалдашники на углах.
- Тебя, болван, спрашивают – в чемодане! – Лицо милиционера стало сереть.
- А в чемодане никакого железа нету, - развел руками Панкратов. - Только колбаса.
- Куда тебе столько колбасы? На всю деревню купил, или спекулировать собрался?
- Зачем спекулировать? Себе все. Ну и шурину.
- Эту колбасу шурин с Васькой Фроловым на твоих поминках жрать будут! – прорычал рыжий. - Быстро вспоминай, какой железный предмет положил в чемодан?
«Стало быть, у них на вокзале сперли чего-то железное, - сообразил Панкратов. - Может, в туалете краны отвинтили или кусок ограды сняли. И теперь хотят на меня все повесить!».
В милиции завсегда так. Лишь бы найтить, на кого все спихнуть. Вон, в их деревне, по весне трактор «Беларусь» с хоздвора ночью угнали. Так сторожа три дня в кутузке держали, все говорили, что он сообщник. А он попросту самогону обпился и всю ночь проспал в сторожке. А местные юнцы, которые его напоили, на том тракторе в соседнюю деревню к девкам поехали, да в реке трактор и утопили, пьяные.
От того, что он и сам сейчас может стать жертвой милицейского произвола, стало до нестерпимости обидно. И зачем только он потащился в эту милицию? Черт бы с ним, с тем чемоданом! Признался бы Зинке, что стащили на вокзале - не убила бы. Оставались же еще деньги, купил бы на все колбасы, и домой возвращался б. А шурину - шиш с маслом! Пусть макаронами давится, сквалыжник!
Почему-то обида больше всего брала именно на шурина. Обещался встретить его лошадью. Как же! Колбасу привезут! А вчера прямо ночью прибежал, узнав, что он в Москву едет. Зинка сболтнула, коза рогатая. Глядел на него нахально одним глазом - второй у него с бельмом – и, вальяжно так, распоряжался: «Мне возьмешь батон-два докторской! Чтоб без сала». У-у, сука кривая! Вот вернется он домой – второй глаз вырвет!
- Говоришь, чемодан у колонны поставил, а сам за билетом пошел? – донесся до Панкратова сиплый голос. - Что же ты, сволочь, все время врешь? Я же тебя предупреждал – не врать в дознавательном помещении! Не стоял ты в очереди! Быстро отвечай, где Васька с шурином?
- Васька должно быть на работе, - уже не удивляясь ответил Панкратов, - а шурин дома, наверное. Он себе инвалидность выхлопотал, справку в райбольнице купил, вроде на один глаз не видит, а сам здоровый как боров. В Москву не стал со мной ехать, чтоб на билет не тратиться. Он за копейку удавится! А Ваську в Москву его баба нипочем не отпустит. Он деньги пропивает. Она сама за продухтами ездит.
- Складно поешь! – сказал милиционер. – Выговариваешь своих подельников? За что был судим? За антироссийскую пропаганду?
- Не судимый я… Перед армией хотели посадить за драку за драку, да повестка с военкомата вовремя подоспела…
- Так это ты в армии взрывное дело освоил? – как бы между прочим спросил оперативник.
- Взрывное дело? – Панкратов искренне удивился. - Я в хозвзводе служил. Все с лошадьми да свиньями взрывным делом занимался. С карабина стрелять, правда, доводилось…Два или три раза.
- Вот вроде вахлак вахлаком! – удивился и милиционер. - А как же ты взрывчатку изготовил? Неужто Васька Фролов надоумил?
«Мать честная! – пронеслось в голове у Панкратова. – Как же они про Ваську пронюхали?! Теперь на меня все спихнут!».
Оперативник пристально щурился на Панкратова.
- Что? Не ожидал, что нам все известно?
Панкратов понурился.
- На то вы и милиция, чтоб до всего дознаваться, - тихо промолвил он.
- Правильно. Мы свой хлеб не зря жуем. Ну так что? Будешь дальше упираться, или расскажешь про взрывчатку в чемодане?
- Про какую взрывчатку в чемодане? – заморгал недоуменно Панкратов.
- Что ж ты все вахлаком прикидываешься! – исступленно зашипел милиционер. - Ты меня уже до белого каления довел! –И схватил Панкратова за тощую шею. – Удавлю, как последнюю суку! – И стал сжимать ему горло, как слесарными тисками. - А ночью под поезд брошу и оформлю как самоубийство!
Все вокруг стало желтым, пришло в движение, стало кружиться, закружилось быстрее, сжалось в крутящийся раструб и унеслось куда-то ввысь. Исчезли столы и стулья, исчез портрет Железного Феликса, исчезла вешалка с милицейским кителем, исчез и сам рыжий оперативник, а вместо него возник Васька Фролов, который прятался в высокой траве и размахивал над головой длиной палкой с привязанной к ней дымящейся динамитной шашкой.
«Что ж ты, гад, взрывчатку мне в чемодан подбросил?!, - беззвучно закричал перед смертью Панкратов. - А колбасу спер?! А еще сосед называется!». И увидел, что это не Васька, а сидит перед ним огромный и гадкий жук-скарабей, с глазами на выкате, с рыжей шевелюрой и зубчатой лапой пилит ему горло.
- Да ты актер! – восхищенно и зло твердил скарабей. - Не на Таганке играешь? Морда что-то уж больно знакомая! Оделся в шевиотовый костюм, ботинки осенние обул, рожу не побрил, чемодан подобрал…неброский.
Тиски разжались, и Панкратов зашелся в кашле.
- Теперь я тебе расскажу, как все было на самом деле, - сухо сказал рыжий милиционер, как будто он вовсе и не душил Панкратова. - Вы втроем – ты, твой шурин и Фролов – организовали преступную шайку и на почве ненависти к государственной власти вынашивали намерение совершить диверсию. В колхозе вы диверсию совершить не могли, так как там давно взрывать нечего. Хотя я уверен, что все вы не из колхоза. Не из колхоза ведь, а? – повысил голос рыжий.
Панкратов продолжал кашлять, держась за горло.
- Ладно, пока это не важно, - продолжал рыжий. - А когда началась Олимпиада, вы решили на почве той же ненависти взорвать в Москве Белорусский вокзал!
- Ох! – простонал Панкратов и стал заваливаться на бок.
- Сидеть! – рявкнул милиционер и, перегнувшись через стол, грубо схватил обмякшего Панкратова за шиворот.
- И никакой колбасы в твоем чемодане нет! – кричал в лицо Панкратову рыжий оперативник. – Там пятнадцать килограмм взрывчатки!
- А с паспортом – вообще шедевр актерской импровизации, - снова твердил жук-скарабей, играя железными желваками. - Да тут козлу понятно, что это не твой паспорт! – И ткнул Панкратову в лоб пилообразной лапой. - Ты же его у кого-то украл! А потом замочил в соде, чтобы нельзя было идентифицировать. Думаешь, такой умный, а в милиции лопухи сидят?
Панкратов оцепенело глядел на жука.
- Прожженный ты жупел, - жужжал жук, - хотя, не пожалею должное – многое же ты рассчитал железно. Видать, жучишь в психологии. Только и мы изучали психологию. Что ж, давай все проанализируем с точки зрения любимой тобой психологии. Кто же с чемоданом ездит в Москву за колбасой, да еще с таким как твой? Дальше жмем, - продолжал жук. - Согласно когнитивной теории, с которой я тоже знаком по курсу оперативной психологии, у тебя среагировала область быстрой памяти, куда твой мозг записал автоматическую мысль о твоих подельниках, поскольку ты этому придаешь особую важность. Это следует из того, что ты их невольно назвал, хотя об этом тебя никто не спрашивал. И Ваську Фролова, и шурина. То есть, ты их выдал на подсознательном уровне. Это вполне объяснимо, так как твое психоэмоциональное состояние резко изменилось вследствие неожиданного провала задуманной акции. Сейчас твое реагирование на окружающую реальность происходит не на уровне осмысления, а на уровне рефлексов. Твои нервы напряжены до предела, ты ищешь выход из создавшегося положения и не знаешь, как быть дальше.
«Сам ты жопа! - безгласно закричал на жука Панкратов. - Так душить человека за горло!».
- Фуражку свою подбери!
- А? – очнулся Панкратов и увидел перед собой рыжего милиционера.
- Х… на! – злобно ответил оперативник.
Ничего не соображая, Панкратов слез со стула, стал на четвереньки полез под стол, где уселся на пол и стал натягивать на голову фуражку. Фуражка сопротивлялась, будто затаила обиду за долгое к ней невнимание.
- Твои сообщники, - продолжал рассуждать то ли жук, то ли оперативник, - незаметно пронесли чемодан с взрывчаткой в зал пригородных касс, то есть именно туда, где больше всего народа, и установили его под колонной. Расчет простой и циничный: от взрыва разнесет колонну, и число пострадавших будет максимальным. Вылезай оттуда!
Панкратов выполз из-под стола и стал взбираться на стул. Руки и ноги его не слушались.
- Затем твои подельники благополучно скрылись, а ты остался ждать взрыва, прячась где-то на безопасном расстоянии. Здесь, конечно, могут быть варианты. Может, ты тоже заходил в зал и сам непосредственно установил чемодан под колонной, а твои сообщники тебя страховали. Это следствие еще установит. А когда взрыва не последовало, ты, как главарь преступной шайки, пришел в милицию под видом обворованного пассажира, чтобы узнать, что случилось с чемоданом.
И замолчал, почувствовав, что несет околесицу. Если этот мудак действительно установил под колонной чемодан с взрывчаткой, то спрашивается, на кой ляд ему являться в милицию, чтобы заявлять о краже этого же чемодана?
- Ты случайно на учете в психдиспансере не состоишь? – спросил милиционер.
- Отродясь не страдал, - глухо пробормотал Панкратов. - Зинка, зараза, пугает белой горячкой, поскольку употребляю …
- Крепкий ты орешек, как я погляжу! – опять восхитился оперативник. – Только для меня колоть такие орешки не только долг, но и кредо.
И внезапно стал добрым.
- Давай с тобой договоримся, - по-компанейски положил он свой молот на плечо Панкратова. - Ты все берешь на себя, и мы оформляем явку с повинной. Я тебе предлагаю отличный вариант. О Ваське с шурином не упоминаем, и тогда организованной преступной группы не будет. Мотив тоже меняем. Скажем, вокзал ты хотел взорвать из хулиганских побуждений, поскольку к этому склонен с малолетства. В результате идешь по 206-й, то есть по хулиганке, и получаешь по минимуму. А там годика через три за примерное поведение выходишь на волю. Или другой вариант. Скажем, на почве пьянки на тебя нашло помутнение. Договоримся с врачами, да и Зинка подтвердит. Тогда и в тюрьму не попадешь. Полечат тебя с полгодика в дурке, и выпустят. Пить, кстати, бросишь. Так что выбирай, какой из вариантов тебе по душе. И быстро, пока я добрый. Иначе – передадим тебя в Музей искусств, и там из тебя все жилы вытянут. Кишки на барабан намотают. Это их эксперты определили, что в твоем чемодане взрывчатка. Ну что? Согласен?
- Эксперты? – зашептал Панкратов, беспокойно озираясь по сторонам, будто высматривал прячущихся по углам экспертов. – Так вот что я вам доложу, товарищ следователь. Эксперты мою колбасу и съели! А вместо нее взрывчатку подсунули. У-у! – завыл Панкратов и рухнул со стула на колени. И на коленях быстро засеменил вокруг стола к портрету.
- Бог милостивый, бог всемогущий и Железный Феликс тоже, - осенял он себя крестным знамением, - не дадут соврать! Сам покупал колбасу и сам складывал в чемодан, а с чемоданом не расставался! О взрывчатке не ведаю и никогда ее не созерцал. Режьте меня на куски, рвите на части – не отступлюсь! Васька Фролов - скрывать грешно перед всемогущими, – да, глушит в лесу рыбу. Ездит на своем мотоцикле К- 750 на дальнее озеро - ни сетей у него, ни вентерей. А с рыбой в коляске возвращается.
- А взрывчатку где берет? – раскрыл рот рыжий.
- Врать не стану, но так мерекаю, что в Кубинке, на военных складах!
И увидел, как едет в электричке, держа на коленях свой чемодан. «Откройте ваш чемодан», - говорят подошедшие милиционеры. Он откидывает крышку и вместо колбасы видит какие-то бумажные кубики с нарисованным на них черепом и надписью: «Взрывоопасно». «Приехали», - говорят милиционеры и берут его под руки. Затем в тесном помещении с голыми каменными стенами он сидит на деревянном табурете и смотрит на зарешеченное окно, а его Зинка, утирая слезы, стоит с котомкой в очереди к крохотному окошку, над которым написано «Прием передач. С 14 до 16 часов».
- Ведь засудят теперь, засудят! – завыл Панкратов. - Где у вас уборная?
- Потерпишь!
- Фу! – тяжело выдохнул Панкратов, хватаясь за стул. - Как же быстро все провернули. Я же только на полчаса отлучился. Тот дежурный майор правильно сказал: без присмотра никак нельзя вещи оставлять. Вот оставил без присмотра – а мне бомбу сунули! И пить на вокзалах нельзя. Полно гадов подспудных! Давайте карандаш, буду писать чистосердечно с повинной.
- Так бы сразу! – произнес удовлетворенно милиционер. – Пиши. - И пододвинул листок бумаги.
Панкратов дрожащими пальцами взял авторучку и, шмыгая носом, стал ею водить по листку. Рука не слушалась и заезжала в разные стороны. Иногда она замирала и не хотела двигаться с места. Наконец, он закончил писать и протянул листок милиционеру. Тот взял и прочел всего лишь одну фразу, написанную буквами разного размера: «Чемодан, поставил под мраморной колонной и пошел в буфет пить пиво». И подпись – «Панкратов».
- Это все? – разочарованно произнес рыжий оперативник.
- Ну да, - сказал Панкратов, облегченно вздыхая. И стал рассказывать уже спокойно: - Я, как на вокзал пришел, билет обратный купил, так и подумал выпить пива. Как же так – побывать в Москве и не попить пива! Ведь к нам в деревню пиво привозят только на 9 мая, да еще к выборам государя.
Вот он и отправился в вокзальный буфет, что при ресторане. Он как-то раз уже заходил туда с шурином, очень там уютно. Обхождение и все такое. Почему бы еще не посидеть в культурном виде? Будет и что вспомнить, и что в деревне рассказать.
Рыжий оперативник прикидывал, как лучше поступить: врезать его по голове кулаком немедленно или подождать, пока он расскажет про буфет?
А поскольку в ресторан, как известно, с багажом не пускают, там швейцар на проходе стоит, он свой чемодан в зале ожидания и оставил. В камеру хранения нести – только деньги переводить. Да еще весу в чемодане пуд целый. Чего его зря таскать туда-сюда? А в зале милиционер молодой ходит, бдительный, так что вряд ли кто на чемодан позарится, да еще на такой, как у него. Откуда кому знать, что там колбаса? Подумают, ерунда какая-то.
- Ишь ты, мудрый! Действительно психолог! – в третий раз восхитился милиционер и вспомнил молодого курсанта из зала пригородных касс. «Как же он не заметил этого придурка с чемоданом?». – Значит, милиционера ты видел, а он тебя нет?
- А чего ему на меня смотреть?
- Действительно, - согласился оперативник: - Чего ему на тебя смотреть?
В буфете он и выпил всего два бокала пива. Ну, водки еще заказал сто пятьдесят. Двумя пирожками с капустой, что подешевле, закусил. Потом еще один бокал пива взял. А когда вернулся - чемодана уже и не было! А как возвращаться домой без колбасы? Жена на порог не пустит. Скажет, пропил деньги в столице.
- Так сколько же ты гулял в буфете? Час целый?
- Да нет, минут тридцать, а может и того меньше. До электрички времени еще оставалось. Меня, когда с буфета вышел, милиция в зал не пустила. Олимпийских медведей встречали, что ли. Ну, я постоял в сторонке, покурил. А когда в зал зашел, возле колонны чемодана уже и не было. Я походил, поискал. У людей поспрашивал, не видал ли кто. Нет, никто не видел. Ну, я тогда в милицию, заявлять, что украли …
- «Походил-поискал»! – затрясся оперативник.
Он схватил телефонную трубку и уже ею треснул Панкратова по голове. Фуражка опять подпрыгнула и улетела знакомой траекторией.
- Ай-ай-ай! - завопил Панкратов. – Что ж вы меня бьете?! Я же все с повинной написал!
– Ты всех на уши поставил, козел старый! МВД, Музей искусств! Из-за тебя на вокзале чуть паника не началась! Зачем проволока в чемодане?! – заорал милиционер.
- Не брал я проволоку! – голосил Панкратов.
- Сейчас ты у меня все вспомнишь или забудешь, как самого зовут! – И рыжий снова замахнулся телефонной трубкой.
- Вспомнил, товарищ следователь! – закричал Панкратов, выставляя перед собою руки. – Вспомнил! Есть железо в чемодане!
Оперативник опустил трубку.
- Ну?!
- Вы щас, как трубкой по голове, - тараща глаза, торопился Панкратов, - меня сразу и осенило! Там вешалка железная, в чемодане, то есть.
- Какая еще вешалка?
- Ручка у чемодана с одной стороны напрочь отвалилась. Я с вечера обнаружил, еще подумал, как же ехать с оторванной ручкой? Потом взял в гардеробе вешалку из-под Зинкиной шубы, в чемодан вложил – она как раз хорошо подошла и крепкая, - а к ней проволокой ручку привязал. – Панкратов помогал себе руками, показывая, каким образом он крепил ручку. - А вешалка, точно, железная, самодельная. Шурин сварил специально под Зинкину шубу. А то деревянная не выдерживала, обрывалась. А проволока – алюминиевая. В сарае у меня была. Вот. Хорошо, что вспомнил.
- Так что ж ты мне столько времени яйца морочил!..
И милиционер опять замахнулся телефонной трубкой, но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел чернявый оперативник. Он произнес непонятную фразу: «Подтверждается. По учетам не проходит», а затем спросил:
- Ну что?
- Да до самой задницы! – сердито ответил рыжий. - Прикинь, он чемодан бросил под колонной, а сам пошел в буфет пиво пить. А в чемодан, оказывается, железную вешалку засунул и к ней проволокой ручку прикрепил. Ну что с этим козлом делать!
- И все?
- Да нет. Там еще у них какой-то мудак-тракторист рыбу взрывчаткой глушит. Участковый, наверное, совсем мышей не ловит.
- Или в доле, - высказал предположение чернявый.
- Может. Сообщим в райотдел, пусть разбираются.
- Будем оформлять?
- Да ты что! Представляешь, что им сейчас будет на волне Олимпиады? Я их зама по оперативной знаю. Вместе на переподготовке были. Нормальный мужик. Так просигналим.
Панкратов вслушивался в неясный разговор, тревожно глядя на милиционеров.
- А с этим что?
- Проведем опознание.
- Как обычно?
- Конечно. Потом рапортом отчитаемся. – И обратился к Панкратову: - Тебя, падлу, мало на куски разорвать. Забирай свою фуражку и пошли с нами!
- А куда? – заволновался Панкратов.
- На расстрел. Будешь знать, как чемоданы по вокзалу разбрасывать.
«Врут, - подумал Панкратов. – Без суда не имеют права. У нас гуманное государство». И полез под стол за фуражкой.
На улице Панкратову стало легче. «Здесь уже бить не будут, - подумал он. – Людей много».
Его повели вдоль первого перрона, прямо к плакату, с которого строгий милиционер грозил огромным красным жезлом. «Ишь как изобразили! - поразился Панкратов. – Аккурат как пьяный Васька!». Затем милиционеры свернули в сторону зала пригородных касс, как раз туда, где бесследно исчез его чемодан. Он шел между двух оперативников и понимал, что самое неприятное уже позади. А главное – он чувствовал это всей душой - чемодан не пропал. Откуда бы милиционерам знать о проволоке? Стало быть, нашли его чемодан! И в камеру хранения, наверное, сдали. Туда его сейчас и ведут. А бомбой специально припугнули, чтобы в Москву больше не ездил. Наверное, так всех деревенских пугают, чтобы Олимпиаду не портили.
И сразу же стал почти призрачным пережитый допрос в милицейском кабинете. Забылись удары по голове кулаком и телефонной трубкой рыжим следователем, угрозы тюрьмой и сумасшедшим домом. Забылись эксперты, укравшие колбасу, забылось унижение на коленях перед портретом Дзержинского, и даже позорная нечаянность в паху стала почти нереальной. И только предательство им Васьки Фролова оставалось живучим и жгучим. «И зачем я рассказал про Ваську, - терзался Панкратов. - Ведь посадят его теперь за браконьерство с взрывчаткой! А шурина припрут к стенке за фальшивую инвалидность. Зинка проходу не даст».
Но вспомнилась колбаса, так любовно упакованная в чемодане, и Васька с шурином померкли. И он живо представил, как, вернувшись в свою деревню, будет с гордостью и триумфом подробно рассказывать Зинке и шурину о своих приключениях в столице. О том, как обошел четырнадцать магазинов, пока не купил все, что надо. Потому что такое количество колбасы в одни руки не дают. В крайнем случае – один батон. Но он уже все магазины в Москве знает. Что там той Москвы!
А правильно он все-таки сделал, что обратился в милицию! Пусть и натерпелся, зато продукты уберег. И хорошо, что Зинка его в Москву отправила. Сама бы она ни за что не справилась, если бы у нее чемодан свистнули. Она бы и в милицию побоялась заявлять. Разревелась бы на вокзале как дура. А если бы в милицию пришла, так ее бы так шуганули - не знала бы, куда и бежать. А он - совсем другое дело. Выстоял перед милицией. Добился своего.
Шурину батон «Докторской», как просил, - пожалуйте. Кушайте на здоровье. Совсем свеженькая. А нам чуток позаковыристей всего будет. Тут у нас и ветчинка слоистая, истощающая влагу, и любительская с крапинками, как жемчужинки, сальца, и сырок душистый имеется, и чайная колбаска, хоть и подешевле, зато как приятно достать из сумки на сенокосе! Все со своих торб сало да лук достают, а он колбаску! «Откуда колбаса, Гриш?». «Да в столицу смотался!». А еще булочки мягонькие, с изюмом да с маком. А то, как же! Надолго деликатеса хватит.
Он, как на вокзал с покупочкой пришел, билетик обратный взял, так сразу и подумал: такое дельце не грех и пивком вспрыснуть. Ну и решил кружечку-другую в вокзальном буфете выпить, до электрички еще времени валом. А что – не имеет права? Зря, что ль, этот чемодан на плече пер, семь потов сошло, грузи тебя на спину! Да еще жара такая, хоть святых выноси, от асфальта, прям, полымем пышет! А Зинка ему:
- Уж ты тока пивка и выпил! Небось, и к водочке приложился!
А он:
- Ну, хоть и водки! А что – права не имеем?
В зале ожидания попросил пожилую интеллигентную женщину за чемоданом приглядеть, а сам ненадолго в буфет, к пивку холодненькому. А там – отношение с внимательной культурой, пиво подают в высоких бокалах, с шапкой белой пены, как первый снежок. Да какой рыбки желаете, да будьте любезны! Эх, грузи тебя на спину, прям светлое будущее на Олимпиаде!
А вернулся в зал - мать честная! – чемодана нетути! А та старая ворона ничего толком объяснить не может! Но он не растерялся, а тут же первым делом в милицию, так, мол, и так, чемодан пропал! Ну, там поначалу, известное дело, не хотели искать. Но он дежурному майору, пожилому такому, седому уже, прямо заявил: это что ж получается? У трудящегося человека, почитай, среди бела дня крадут чемоданы, а милиции на это до лампады? Да, может, там, в чемодане, продуктов куплено на месячную зарплату! Что ж теперь – всю зарплату моему кобелю под хвост? Как работать по двенадцать часов без выходных на сенозаготовке – так это завсегда пожалуйста! А как человек пришедши в милицию, от воровства безвинно пострадавший, так ему от ворот поворот? Нет, так не годится! Он свои права знает. Милиция обязана прореагировать на жалобу обворованных трудящихся! А шурин ему:
- Ну, ты смелый, шельма, едрит тебя в кочерыжку! Я б так не смог!
А он:
- А то! Пущай знают, с кем дело имеют! Не лаптем щи с лохани хлебаем! Хоть и не по столицам живем.
И тот седой майор видит, что не на того напавши, - сразу задний ход. Стал его успокаивать. Говорит, не волнуйтесь вы так, сейчас все уладим, у нас здесь ничего не пропадает, поскольку Олимпиада, и тут все очень хорошо поставлено в организацию и все такое. Вызвал еще двух милиционеров, но уже в штатском. Один такой чернявый, а другой рыжий, здоровый такой, все равно, что наш кобель Прошка. Что случилось? - спрашивают. Чемодана нет? Ну, это мы сейчас быстро! Пригласили его в отдельный кабинет. И всё так вежливо с ним. Под руки поддерживали, потому что он от расстройства у него ноги прям ватными стали. Чаю предложили. Говорят, угощайтесь, пожалуйста, пока мы разбираться будем. Ну, он, понятное дело, от чая отказался, только поблагодарил. Желательно, говорит, товарищи, чтоб чемодан побыстрее отыскать, а то мне еще домой пилить сколько! Жена колбаску поджидает. У нас, сами знаете, с этим недород. А они – да не волнуйтесь вы так, сейчас отыщем!
Вот что значит – Олимпиада! Ежели таких олимпиад проводить каждый год - глядишь, действительно порядка в стране больше станет! А то милиция чуть что - сразу по голове.
Нет, про чай это он зря. Где это видано, чтоб в милиции чай подавали? Шурин не поверит. Ему в прошлом годе участковый губу расквасил, когда он по пьяному делу верхом на лошади в клуб заехал. Прямо на киносеанс. Да и Зинка про чай не поверит.
Просто сказали, посидите, отдохните, пока мы лучших сыщиков вызывать будем, чтоб, значит, ваш чемодан искать. Нет, про лучших сыщиков тоже не годится. Чего ради лучших сыщиков вызывать будут? Там что в чемодане - золото, что ли? Просто подробно расспросили, какой он из себя, чемодан, то есть. О том, что о Ваське Фролове расспрашивали – никому ни слова. Когда Ваську прищучат – прикинется валенком. Спросют - откуда милиция про Ваську пронюхала? Да понятия не имею! И про шурина ни пары с уст. Зинка пристанет – откуда в милиции про инвалидность узнали? Да понятия не имею!
Только о чемодане и говорили. Он подробно его обрисовал, то есть рассказал о заклепках и о проволоке, которой ручка была прикручена. Они как о проволоке услышали – сразу обрадовались и радостно так его по плечу похлопали, мол, с этого надо и начинать, дорогой товарищ! Очень даже хорошо нам этот чемодан знаком! Подымайтесь, пожалуйста, и пройдемте с нами.
И повели его в камеру хранения. Он сначала подумал, что заставят платить за хранение. А чего ради платить, если он туда его не сдавал? Нет, обошлось. Оказывается, все за государственный счет, поскольку Олимпиада. Приводят. Смотрите, говорят, где тут ваш чемодан. Он здесь должен быть. Здесь, на вокзале, многие свои вещи без присмотра оставляют. То есть, говорят, у многих вещи теряются, а мы сразу подбираем и в камеру хранения сдаем и ждем, пока хозяин объявится.
А в камере хранения полок всяких – страсть одна! И вещами разными завалены. Глаза разбегаются! Где тут искать свой чемодан? Он и так, и эдак – нет нигде чемодана! Уже, было, отчаялся и хотел плюнуть.
А Зинка ему:
- Как это так – плюнуть?! Я деньги зря, что ли, по копеечке откладываю? Вон, третий год в одном платье хожу!
А он: да это так, к слову. Никуды б не ушел, цельный день бы искал, пока не нашел. Ничего себе – колбасы столько сунуть
Прошке под хвост. Когда присмотрелся, а чемоданчик – вот он! Стоит, миленький, на полочке! Аккуратненько так. Сразу его признал. Ну, обрадовался, конечно. И милиция обрадовалась. Улыбаются все. Больше, говорят, не бросайте. То есть, будьте, говорят, бдительны впредь. А то на вокзалах еще много всякого сброду шатается. Глаз да глаз нужен. Ну, он, конечно, милицию поблагодарил, руку им пожал. Будьте уверены, сказал, - теперь меня не так просто облапошить! И от этих его слов все опять рассмеялись, довольные.
Нет, о том, что пиво пил в буфете, а чемодан в зале ожидания оставил, Зинке говорить не годится. Проходу не даст. А шурину можно. Для смеху. Мол, чемодан с колбасой бросил, на хер, прямо посреди вокзала - пускай милиция стережет! А сам пошел в буфет водку пить! А Зинке скажет, что в уборную ходил. А как с уборной вышел…
- Стоять! – крикнул шедший рядом рыжий оперативник.
«И впрямь, как перед расстрелом», - вздрогнул Панкратов и остановился перед гранитной стеной.
Никакой камеры хранения не было, а прямо перед ним была железная дверь с нарисованным черепом и надписью: «Не влезай! Убьет!». И эту дверь чернявый милиционер стал отпирать ключом.
«Это что опять за супризы такие, - подумал Панкратов, - неужто мой чемодан в трансформаторную будку сунули? Или они хотят меня туда запереть?».
Но трансформатора тоже не оказалось. А предстал взору самый обычный погреб, затопленный грязной водой, от которой несло навозом. И в этой воде плавало нечто, похожее на бревно, с металлической бляшкой на торце.
- А ну смотри, козел, - сказал рыжий. - Твой?
Панкратов наклонился, чтобы лучше разглядеть, и у него опять задеревенели ноги.
- Ну да, мой, - выдавил он через силу. – Зачем же вы его в воду бросили? Там же колбаса!..
- Вот и доставай ее оттуда!
И тут же пушечный удар под зад поднял Панкратова над землей и он полетел в подвал как лягушка, с растопыренными руками и ногами. Следом летела верная фуражка.
В подвале Панкратов сразу же наглотался затхлой воды и непереваренная капуста хлынула из него прямо на фуражку.
«Должно быть, канализацию прорвало», - догадался Панкратов. Дальше произошло совсем уж трансцендентальное. Каменные стены завертелись колесом, вместе с ними закружился чемодан и всё унеслось в восходящем раструбе, как мебель в дознавательном кабинете, когда рыжий сжимал Панкратова за горло. «Зинка, стерва, докаркалась, - стучало в голове Панкратова. – Вот и чудится наводнение на Белорусском вокзале!».
Он подхватил собравшуюся уже утонуть изможденную фуражку и в третий раз натянул себе на голову. Мутные струи побежали по его лицу. «Странно», - удивился Панкратов.
- Чемодан свой забирай на хер! – Услышал он сердитый окрик откуда-то сверху.
Панкратов задрал голову, увидел милиционеров и понял, что это все же не белая горячка. Кашляя и отплевываясь, он подхватил свой чемодан и поволок его по воде, как утопленника. Добравшись до ступеней, он полез на четвереньках наверх, на просвет, где стояли милиционеры. Но милиционеры его остановили.
- Там открывай свой чемодан, - велел рыжий.
Панкратов послушно сел на затопленную ступеньку и стал раскручивать проволоку возле ручки. Затем откинул крышку чемодана.
Грязная вода хлынула наружу. Трясущимися руками Панкратов пытался спасти разбухшие поленья колбасы, укладывая их на ступеньку повыше, где было сухо. Все булочки размокли, расползлись и превратились в бесформенное месиво. Это месиво он тоже собрал пригоршней и аккуратно уложил поверх колбасы. Железная вешалка из-под Зинкиной шубы, из-за которой случилась вся эта неразбериха, была на месте. Панкратов освободил ее от проволоки и показал милиционерам. Те потоптались, но промолчали. Панкратов, не выпуская вешалку, взялся за похожую на дыню головку сыра. Но скользкая головка вырвалась из рук, резиново запрыгала по ступеньке и нырнула под воду. Панкратов отшвырнул вешалку и бросился за сыром.
- Что ты там возишься? – опять сердито крикнул рыжий оперативник. – Быстро все собирай, и чтобы через семь секунд здесь духу твоего не было! А не то я утоплю тебя в этом болоте вместе с чемоданом.
Панкратов с готовностью закивал и стал торопливо укладывать колбасу и булочки обратно в чемодан. Перед его глазами возникали и сменяли друг друга новые видения, как картинки в калейдоскопе.
Сначала Зинка в засаленном халате сердито кромсала кухонным ножом испорченную колбасу для хряка. Потом появились красные червонцы, навсегда исчезающие в кассовом аппарате московского гастронома. Затем всплыло перекошенное призрением лицо шурина с бельмом на глазу. И наконец предстал бородатый швейцар из ресторана, с лакейской наглостью надвигающийся на него круглым животом.
- И чтоб в Москву больше ни ногой! – услышал он из поднебесья. - И скажи спасибо, что легко отделался. Ты все понял или тебе повторить?!
И опять он с готовностью быстро кивнул и хрипло ответил:
- Понял, товарищи! Спасибо.
Наконец он выбрался из ямы наружу, не отпуская от себя чемодан. Вода стекала с него и с чемодана, образуя у ног растущую лужу. Внезапный озноб прошиб Панкратова, но он этого не замечал, а лишь дико озирался. Вокзал, поезда, пассажиры и даже стоящие рядом милиционеры – все окутывалось плотным туманом, расплывалось и начинало таять, затем опять проявлялось и опять исчезало. Он тихо зарычал и безумным взглядом посмотрел на милиционеров. Те насторожились и отступили.
- Можно мне теперь домой? – спросил он, дрожа всем телом.
- Давай…Паспорт свой забери.
Он сунул паспорт в карман мокрого пиджака, прижал к груди чемодан как грудного ребенка и бросился с ним к электричке, еще не зная, что его билет размок и пришел в негодность.
Глава 6. Таинственная дверь
(продолжение следует)