Нехватка воздуха любви, в душе - удушье равнодушия...
Мне кайфа счастья не словить, мечты депрессией разрушены.
Осталась только пустота, но пустота такая странная:
Как хищник ходит по пятам, как будто точно знает - ранен я.
Мороз трещит, как я, по швам, а снег вокруг ложится саваном...
Так сложно в стих вставлять слова, когда по краю бродишь самому.
Я говорю тебе "Привет!", когда встречаемся на улице;
И сразу мысли в голове, что больше мы не поцелуемся.
И отвечая - "Здравствуй, Саш", с толпой сливаешься кипящей ты,
А сердце (просто чудеса!) молчит как будто сердце спящего.
Нехватка воздуха любви, в душе - какое-то бездушие...
Звонок. "Сдавала тест на ВИЧ. Сходи и ты в ближайшем будущем."
Дождливое лето
Дождливое лето без капли взаимной любви,
Коньяк, сигареты, осколки разбитого сердца...
Хронический ливень улыбку в окошке кривит
И крутит тоскливо мелодию тщетных усердий...
Ты вертишься белкой... и "белочки" слышишь шаги...
И смотришься в бездну, рискуя свалиться с обрыва,
И голос любимой не скажет тебе: "Берегись!",
Услышав как гибель стучит монотонно по крыше...
Зарёванный вечер... Звонишь и звонишь Натали,
Но кто-то зловеще твердит: "Абонент недоступен,"
А с каждым стаканом всё больше и больше болит,
И слёзы, стекая, стрекают как молнией тучи...
Дождливое гетто, проулок несчастных мужчин -
Ты знаешь, что где-то находится выход... но где же?
Принять бы пилюлю - себя от любви излечить,
Но в споре с июлем, теряешь по капле надежду...
Дом, где выросла мать...
Дом в деревне, где выросла мать, превратился в руины,
Стал похож на разрушенный трактором времени храм,
Окружённый бурьяном, где сохнут дубы и рябины,
Много лет равнодушно смотревших, как он умирал.
В этом доме впервые парного хлебнул молока я,
И впервые увидел в окне, как забили свинью...
В печке счастье томилось, а годы мальками мелькали;
В гости смерть заходила, мою истребляя семью.
В этом доме теперь проживают лишь мошки и мыши,
Но иконы на треснувших стенах упорно висят
И скучают по бабушке Наде и дедушке Мише,
Что любил опрокинуть за ужином сто пятьдесят.
В этом доме гнездятся счастливые воспоминанья,
А плохие... давно поросли поседевшим быльём.
На скамейке у дома курю я, себя обвиняя, -
Мне досадно и стыдно, что редко бываю я в нём.
Дом, где выросла мать и где я пацаном бедокурил,
Я отстрою тебя! Чтоб на лето с женой и детьми
Приезжать... И, услышав как птицы под крышей воркуют,
Буду знать - это синие птицы лелеют мой мир.
Апрель
Апрель опять жуёт огнём траву,
Мне душу травит, не даёт покоя...
Кручусь, как белка, в колесе запоя
И девок не зову на рандеву.
Чекушка водки, пачка сигарет...
А что ещё в селе для счастья надо? -
Зайти бы в гости к местной курве Наде,
Но ей меня в объятьях не согреть.
Мой лучший друг женился наконец...
Я слышал, вроде даже бросил пить он
И жить уехал в Питтсбург или в Питер,
А я, как идиот, держусь корней.
Чекушка водки, пачка сигарет...
А что ещё вдовцу для счастья надо?
Душа моя накрылась медным адом,
И понял я, что напрочь устарел.
Апрель, омой меня грибным дождём.
Не знаю, дотяну ли я до мая...
И, слыша кошки жалобное "Мяу",
Я тихо прожигаю день за днём.
Слова, слова...
Слова любви растратил я на шлюх,
А душу заложил в ломбард иллюзий.
Я сам себя уже с трудом терплю
И лишь одно мешает влезть в петлю -
Та женщина, которой я молюсь и
Которую люблю.
Слова обмана, гнева собирал,
За пазухой их прятал, словно камни;
И часто под пьянящее "Ура!",
Я выбивал, как зубы, ими страйк,
Но, глядя в отражение в стакане,
Я видел стыд и страх.
Слова прощенья жёг в печи обид
И отравился едким дымом боли...
Потом Донару встретил, полюбил
И в форме сердца подарил рубин,
Но, светлых слов любви не зная боле,
Подсел на озлобин.
Я тратил зря и время, и слова...
Кутил с отребьем, вот и сел на нары.
История проста и не нова -
Не счастье, а тюрьму себе сковал.
Кто знает, доведётся ли Донару
Мне снова целовать...
Человек-дракон
Не смотри на меня, Аннабель, будто я виноват,
Что разжёг ненароком в тебе безответную страсть -
У меня от рожденья шальной, огнедышащий взгляд…
Я, скитаясь по миру, живу от костра до костра.
Сотни лет я скрывался, пытаясь удрать от судьбы,
Обрезал прораставшие крылья и скармливал псам...
Всей душой не желал хладнокровным чудовищем быть
И в минуты отчаянья горькие песни писал.
Не заметил когда разучился летать... Я уже
Пресмыкаться как змеи, как многие люди, привык.
Я устал за собой все мосты неоправданно жечь -
Хоть, возможно, поэтому лишь оставался в живых.
Но к чему выживать, если больше не можешь любить?
Если ты навсегда, словно лампочка, перегорел?
Я витал в облаках, но упал и разбился о быт...
И теперь обречён в одиночестве жгучем стареть.
Аннабель, не отыщем с тобою мы счастье вдвоём,
Но поверь, если сможешь меня приручить хоть на миг,
Я тебе подарю не сокровища - сердце своё...
Опалённое сердце дракона, что проклят людьми.
Весна. Проснулись пауки...
Весна. Проснулись пауки, а ты
Впадаешь то ли в спячку, то ли в кому.
С утра плетёшься на работу - в школу,
Уже в обед мечтая рухнуть в койку,
Спалив мосты.
Весна. Почти растаял грязный снег
И скоро на деревья ляжет зелень,
А ты во власти алкогольных зелий
И с каждым днём становишься всё злее,
Как на войне.
Весна. Но вновь, увы, ты не расцвёл -
В утёнке гадком не проснулся лебедь.
Все мысли только о насущном хлебе,
Забыл, что ты женат на королеве
Окрестных сёл.
Весна. В прохладном воздухе - любовь,
Но только болен ты иммунитетом.
Душа с югов ещё не прилетела
И ты становишься продажным телом,
Что спит с любой.
Школьный сторож
Школьный сторож снова пьян, а ночь
Разлилась в тетради-небе кляксой.
Круглый экс-отличник Иванов
Много лет запойно пьёт вино,
Получает от жены указкой...
Иванов, держа в руке фонарь,
Топает по школе в старых кедах,
В кофте и в изношенных штанах;
Спьяну сложно в темноте шмонать,
Вспоминая о былых победах.
Он стеснялся имени "Захар",
Правда, в Бога верил, из-под палки...
По девчонкам сильно не вздыхал,
Грыз гранит науки как сухарь
И порой из-за четвёрки плакал.
Иванов, держа в руке фонарь,
Мчится мимо стенда "Гордость школы"
Потому, что там висит она -
Фотка молодого пацана,
Что глядит из прошлого с укором...
Школьный сторож снова пьян и сам
У себя ворует жизни годы...
Он давно не верит в чудеса -
Мёд и пиво пил, но по усам
Счастье утекло и стало горько.
Сон
Он ни разу в руках не держал автомат
И с ружьём по лесам не ходил за добычей,
Он читал этот мир, как бульварный роман,
И курил по утрам натощак по привычке.
По привычке ходил на работу и там
В раздевалке бухал самогон с пацанами...
Отчего же ему снились вихри атак,
Снилось небо в крови и снарядов цунами?
Хоть жену и любил, но по бабам ходил,
А дурёха-жена почему-то прощала...
Слава богу, прощать помогал викодин
И сынишка Олег (старшеклассник прыщавый),
Что с друзьями тусил, деньги мамы мотал,
Нервы маме мотал, будто грошик цена им.
Отчего же ему снились вихри атак,
Снилось небо в крови и снарядов цунами?
И когда белым днём на сияющий снег
Во дворе под окном приземлилась ракета,
То жена и сынок улетели на ней,
Улетели вдвоём в поднебесное гетто...
Лишь тогда понял он, что роман долистал,
Лишь тогда понял он, отчего же годами
Часто снились ему вихри гневных атак,
Снилось небо в крови и снарядов цунами.
Внутри и вовне меня
Февральский дождь особенно дождлив,
Стучит в моё окно плаксивым ямбом...
Внутри меня - злокачественный сплин
Хохочет и плюётся в рифму ядом.
Внутри меня - стихи магнитных бурь,
Цунами матерных сердцебиений
И непонятных слов лихой табун
Который прёт по кладбищу мгновений.
Вовне меня - простуженная ночь,
"Упса" с лимоном и кипящий чайник...
Февральский ветер мчится мимо нот
И даже мимо моего отчаянья.
Вовне меня - мурлыкающий кот,
Которому нет дела до безумных
Мышей внутри меня и червяков,
По нервам в сердце разума ползущих.
Внутри меня - озябшая душа,
Которой хочется вовне смотаться...
Февраль-вагон уже трещит по швам
И надо выходить весной на станции.
Рождество
У будки старый Бим сидит и гавчет,
Свисает с шеи цепь как будто галстук,
По-человечески мне жаль его:
На улице дубак стоит собачий,
А на столе - коньяк, икра, колбаска...
У нас в селе сегодня Рождество.
Пускай не знаю ни одной молитвы,
Но ради Бога выпью и пол-литра,
А завтра может съезжу даже в храм.
Покаюсь, что сегодня дяде Роме
По пьяни съездил я по наглой роже,
И что Иринке изменил вчера...
Скажу: "Господь, я своровал немало,
Но только, чтобы сына-наркомана
Пристроить в клинику (в Москве)."
Ещё скажу: "Куда глядел ты, Боже,
Когда дочурка, взяв на кухне ножик,
Им вскрыла в ванне сейф из тонких вен."
Потом пошлю, сорвавшись, в Катманду их -
Отца и Сына и Святого Духа...
Но это будет завтра, а сейчас
Оденусь и пойду пущу собаку,
Поглажу, накормлю и, улыбаясь,
Продолжу праздник дальше отмечать.
Идущему с войны
Иди. Иди.
Но в дамки не дадут пройти тебе,
Лишь чёрных клеток поле впереди
И шашки бед.
Забудь. Забудь.
Про то, что руки у тебя в крови.
Живи и не кляни свою судьбу
Над картой вин.
Молись. Молись.
Не хочешь Богу? Можешь - Сатане.
Чтоб образы войны он удалил...
А, впрочем, нет -
Молчи. Молчи.
Какие ты слова ни скажешь вслух -
Их напрочь ложью ты переперчишь,
Как старый плут.
Беги. Беги.
Но от войны не сможешь убежать.
Возможно, хорошо, что не погиб,
А может - жаль...
Бумажный кораблик любви
Мастерю кораблик из газеты,
Чтоб уплыть к тебе, любовь моя,
Чтоб в объятьях сжать тебя, Козетта -
Судьбоносный мой маяк...
Но январь все реки заморозил,
Чтоб к тебе не смог бы я попасть.
Кружит снег в окне печальной прозой,
Словно шепчет: "За-сы-пай"...
Я сажусь в кораблик и взлетаю,
Новогодний ветер мчит меня -
Обгоняю тучки, птичьи стаи,
Санта-Клауса в санях...
Злой мороз кусает нос и щёки,
Мне же холод больше нипочём:
Я согрет любовью, защищён ей -
Мне не страшен даже чёрт!
Домик твой по пояс в снежной крошке,
Люди спьяну песенки орут...
Я хотел влететь в твоё окошко,
Но, увы, проснулся вдруг.